Политические течения позднереспубликанског...
Стефан
02.03 2019
Глава 2
ПОЛИТИЧЕСКИЕ ТЕЧЕНИЯ ПОЗДНЕЙ РЕСПУБЛИКИ
РИМСКИЕ ПАРТИИ В СОВРЕМЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЕ
Римляне, пережившие столетнюю эпоху гражданских распрей (133‒30 гг. до н.э.), хорошо знали понятие партии. Само слово «партия» (partes ‒ во множ. числе) было у них в ходу для обозначения крупных политических течений. Они говорили также «фракция» (factio), когда речь шла о более мелких группировках27. Партийная борьба обозначалась как распри (studia), гражданские раздоры (studia civilia); распри завершались гражданскими войнами (bella civilia). {45} По мнению римских историков, партии появились в Римском государстве после разрушения Карфагена (146 г.).
Несмотря на сходство нашего и древнего слова «партия», нельзя забывать о различии римских и современных партий. В Риме не было оформленных организаций с четкими программами. Н.А. Машкин, подчеркивавший этот момент, характеризовал римские партии как неорганизованные, но устойчивые политические течения, в основе которых лежали существенные социально-политические разногласия28. С этим общим определением мы можем целиком согласиться.
Конкретная характеристика римских партий до сего дня оставляет желать лучшего, хотя именно от нее зависит понимание политической борьбы II‒I вв. до н.э. Великий Моммзен рассматривал кризис Республики как результат борьбы двух партий ‒ оптиматов («лучших») и популяров («народников»); названия эти были заимствованы у Цицерона (Sest. 96 и сл.), характеристика же партий дана расплывчато, в пределах общих понятий: олигархия ‒ демократия29. Под олигархией историк подразумевает знать или сенатскую знать: как историк государственного права он различал сенат и нобилитет, но как автор «Римской истории» нередко ставил между ними знак равенства. Представление о «сенатской аристократии» до сих пор преобладает в западной и отечественной литературе.
Двухпартийная схема Моммзена сохраняет авторитет по сей день. Но с 20-х годов нашего века с ней спорит так называемое просопографическое направление, ныне самое популярное в зарубежной историографии. Название свое оно получило за исследование личностных связей внутри римского общества и за выводы, в которых этим связям и особенно родственным отношениям отводится большая роль. В 1912 г. вышла монография Гельцера «Римский нобилитет», положившая начало просопографическому изучению высших сословий Рима. Гельцер исследовал республиканскую знать в целом: ее состав, наименования, общественную роль, рычаги ее влияния. Продолжатели его дела ‒ Мюнцер, Шур, Скаллард детально изучали римские аристократические роды и, что имело решающее значение, приняли их за основные политические единицы римского общества определенной эпохи30. В работах историков этой школы политическая история III‒II вв. представлена как борьба родовых группировок нобилитета за высшую магистратуру и первенство в государстве. Особенно укоренилось просопографическое направление в Англии, где имеются соблазнительные возможности для сравнения римских партий с английскими парламентскими партиями XVIII в.
Третье значительное направление, оформившееся в русле просопографических исследований, дали работы Сайма и Тейлор ‒ историков, занимавшихся эпохой падения Республики (I в. до н.э.)31. Эти авторы говорят о «партиях вождей», пришедших на смену группировкам знатных родов. Они считают, что до Гракхов знать соперничала в пределах олигархического строя, после гракханского кризиса из среды аристократии выделились деятели, стремившиеся к установлению режима личного господства; между ними поделились силы римского общества. Сайм сосредоточил внимание на партиях Помпея и Цезаря (так что у него получился вариант оптиматов и популяров), Тейлор умножила личные партии по числу видных политических фигур. Как и в просопографической школе, внутриполитическая история Поздней республики мыслится этими историками как борьба внутри нобилитета, так как соперничество знатных родов сменилось {46} соперничеством личных честолюбий нобилей. Социально-классовые характеристики партий почти отсутствуют: только Сайм объясняет борьбу между Цезарем и Помпеем как столкновение Италии и Рима.
В настоящее время в зарубежной литературе все три основных направления ‒ двухпартийная схема оптиматов-популяров, теория родовых группировок и концепция лидерских партий ‒ представлены и в чистом виде, и в различных их комбинациях. Ощущается тупик исследования позднереспубликанских партий, искусственно оторванных от крупных общественных интересов. Преобладает просопографический уклон, вырождающийся в бесперспективный анализ магистратских списков ‒ сухой и бескровный, как древнейшие римские анналы32. Особо следует отметить взгляды Хр. Майера, который отрицает всякую структурность политической борьбы в Риме33.
В отечественной историографии господствует схема Моммзена. Н.А. Машкин поставил задачу заново исследовать социальный состав и цели римских партий, но не успел приступить к этой проблеме. Лишь в работах С.Л. Утченко партиям снова было уделено специальное внимание, здесь постепенно наметился отход от общепринятой двухпартийной системы. Историк начал с ревизии понятия «оптиматы»34, он убедительно доказал, что у нашего главного источника ‒ Цицерона ‒ оптиматы представлены не как партия знати, но как довольно широкий социальный слой зажиточных, «почтенных» граждан; к ним равно применялось имя «лучших мужей» (optimates) и «хороших мужей» (boni). К сожалению, вместе с термином незаметно испарилась сама партия знати. С.Л. Утченко подверг сомнению и существование единой партии народных интересов ‒ группировки популяров. Когда в ходе исследования стерлись границы больших политических течений, историк пришел к теории лидерских партий, причем в очень определенном виде: политик, не умещающийся в партию того или иного вождя, трактуется как беспартийная и беспочвенная в социальном плане фигура ‒ так на страницах книги С.Л. Утченко появился римский интеллигент Цицерон35.
Диссертация А.Б. Егорова, посвященная римским партиям конца II‒I вв. до н.э., имеет расплывчатые выводы; преобладает тезис о множественности группировок пестрого состава. В кризисные эпохи намечаются два основных лагеря: оптиматов ‒ группировок правящего нобилитета и популяров ‒ «партий» нобилей-аутсайдеров (обедневшей, отстраненной от власти знати). Наличие течений, отражающих крупные социальные интересы, признано только для эпохи активности мелкого плебса (конец II в.)36.
Попробуем приступить к старому вопросу заново. Поскольку скудные фрагменты римской традиции II в. не содержат нужных нам сведений, проводниками нашими будут писатели I столетия, современники республиканских партий. Первое место принадлежит Цицерону, пережившему в юности гражданскую войну между сулланцами и марианцами, общавшемуся со стариками из поколения «золотого века». Второе место мы отводим Саллюстию, младшему современнику кризиса Республики. В начале гражданской войны между Цезарем и Помпеем эти два «новых человека» оказались в разных лагерях: Саллюстий был цезарианцем, Цицерон ‒ помпеянцем. Каждый имел определенную политическую платформу и говорил о политических событиях далеко не беспристрастно, но их сочинения содержат массу объективной, непринужденной информации, не зависящей от какой-либо теории или симпатии. В первую очередь это можно сказать о Цицероне, {47} поскольку в нашем распоряжении находятся адвокатские речи и письма великого оратора. Авторы имперской эпохи, писавшие о республиканских партиях с чужих слов, имеют второстепенное значение для нашей цели. {48}
27 Иногда понятия «partes» и «factio» употреблялись однозначно.
28 См.: Машкин Н.А. Римские политические партии в конце II и в начале I в. до н.э. ‒ Вестн. древней истории, 1947, № 3.
29 См.: Моммзен Т. История Рима. Т. II. М., 1937, с. 73 и сл.
30 Münzer F. Römische Adelsparteien und Adelsfamilien. Stutt., 1920; Schur W. Scipio Africanus und die Begründung der römischen Weltherrshaft. Leip., 1927; Scullard H. Roman Politics 220‒150 В.C. Oxf., 1951 и последующие работы.
31 Syme R. Roman Revolution. Oxf., 1939; Taylor L.R. Party Politics in the age of Caesar. Los Angel., 1949.
32 Яркий образец «магистратских анналов» дает работа: Gruen E. Roman politics and criminal courts, 149‒78 В.C. Cambr., 1968.
33 Meier Chr. Res publica amissa. Wiesb., 1966.
34 См.: Утченко С.Л. Кризис и падение Римской республики. М., 1965, гл. V.
35 См.: Утченко С.Л. Цицерон и его время. М., 1972, с. 140‒141, 256, 365‒366; Он же. Политические учения древнего Рима. М., 1977, с. 64.
36 См.: Егоров Б.А. Политические партии в Риме в период гражданских войн II‒I вв. до н.э. Автореф. канд. дис. Л., 1977. {60}
Трухина Н.Н. Политика и политики «золотого века» Римской республики (II в. до н.э.). М.: Изд-во Моск. ун-та, 1986. С. 45‒48, 60.
Стефан
02.03 2019
ГОСПОДСТВУЮЩАЯ ПАРТИЯ (ОЛИГАРХИЯ ЗНАТИ)
В период Поздней республики политические партии впервые образовали два вооруженных лагеря во время гражданской войны 80-х годов. Начнем анализ с простого, но существенного вопроса: как Цицерон, участник бурных событий, именовал партии сулланцев и марианцев в речах того времени? Наблюдение над политической терминологией оратора мы продолжим до 63 г., когда впервые появилось знаменитое словечко «оптиматы». Одновременно присмотримся к социальному составу сулланцев и марианцев.
Самая ранняя речь Цицерона в защиту П. Квинкция произнесена в 81 г., на втором году диктатуры Суллы. Процесс имел частноправовой характер, но получил политическую окраску, так как обвиняемый и обвинитель во время гражданской войны принадлежали к разным партиям. Позиция обвинителя, Секста Невия, вполне очевидна: Цицерон напоминает, что в доме Невия дети воспитывались в традиционной ненависти к аристократии (нобилям ‒ 69); во время господства марианцев Невий обладал большим влиянием (69‒70); когда удача склонилась на сторону Суллы, он примкнул к победителям (70). В суде перебежчик Невий рассчитывает не столько на свою правоту, сколько на давление, оказываемое на суд его влиятельными и знатными покровителями; защитники Невия ‒ нобили (9; 31; 47; 72).
О партийных симпатиях своего подзащитного П. Квинкция Цицерон прямо не говорит ‒ он бы вообще охотно обошел этот вопрос, если бы его не поднял обвинитель (68; 70). В конечном счете адвокат ловко перевел внимание слушателей на другое лицо, заслонив Квинкция фигурой его покойного доверенного, видного марианца Алфена (68‒70). Следует учесть, что Алфен, Квинкций и Невий ‒ родственники, т.е. члены исконно враждебной аристократии семьи. Принадлежность Алфена и Невия к верхам марианской партии, партийная окраска обвинения, само умолчание оратора о позиции его клиента позволяют предположить, что в 87‒83 гг. Квинкций сочувствовал марианскому правительству, хотя прямого участия в политике скорее всего не принимал.
Можно нащупать некоторые социальные характеристики партии победителей и побежденных. Сторонники обвинения ‒ виднейшие в государстве лица, красноречивейшие, могущественнейшие, почтеннейшие (disertissimi, fortissimi, ornatissimi) нобили (9; 31; 47; 72). Во главе этой компании стоит оратор Гортензий ‒ любимый адвокат знати. Опора Алфена, доверенного Квинкция, при начале тяжбы ‒ добропорядочные мужи (viri boni ‒ 67). Во время суда за Квинкция дружно стояли состоятельные люди, имевшие с ним денежные дела (75). Алфен, защитник и родственник Квинкция ‒ богатый римский всадник (62; 87). Эта семья приняла в свои ряды разбогатевших выходцев из низшего слоя: бывший глашатай Невий женился на двоюродной сестре Квинкция (11‒13; 16); дочь подсудимого вышла замуж за знаменитого актера Росция ‒ миллионера из низов. В товариществе с Невием {48} Квинкции арендовали поля и пастбища в Галлии (12; 28; 30; 38; 46; 79; 85; 90), а также имели частное поместье в той же провинции. В Риме Квинкцию принадлежал особняк, полный рабов (54; 85; 86; 89), здесь жила его семья. Земельной собственности в Италии подзащитный Цицерона, очевидно, не имел (89). Таким образом, в лице обвиняемого мы имеем римского дельца всаднического (ср. Алфен) или околовсаднического ранга; средства его были вложены в эксплуатацию провинциальных земель. Цицерон дает характеристику нравственных идеалов той среды, к которой принадлежали его подопечный и болельщики за дело защиты: простой и степенный образ жизни, целомудрие, серьезность, бережливость, услужливость в отношении к друзьям, старинные понятия о гражданском долге (59; 93). В качестве антитезы представлены «ценности» окружения Невия: связи, многоречие, роскошь, разврат (93). Все семейное окружение Квинкция, как мы видим, сочувствовало марианцам.
В речи за Квинкция не обозначены политические партии. Можно только понять, что после победы Суллы хозяевами положения чувствовали себя представители обвинения, т.е. нобили и примкнувшие к ним перебежчики типа Невия. Марианцы остались безымянными: «то время», «те господа», «та партия» (illud tempus, illi dominantes, illae partes ‒ 68; 69) ‒ осторожно выражался оратор.
В уголовном процессе Секста Росция (80 г.) Цицерон защищал представителя просулланской семьи, оказавшейся жертвой сулланского режима. В обстановке террора и анархии богатейший муниципал и сторонник Суллы, Росций-отец, пал от руки наемного убийцы. Имя его было внесено задним числом в проскрипционный список ‒ черный список марианцев, объявленных вне закона; конфискованные вследствие этого имения за бесценок отошли к устроителям убийства и Хрисогону, влиятельному отпущеннику Суллы. Обвинение в убийстве отца предъявили законному, обойденному наследнику ‒ Росцию-сыну.
Прежде всего обратим внимание на общественное положение просулланской семьи Росциев. Убитый был чрезвычайно крупным землевладельцем, обладателем 13 имений стоимостью примерно в 9 млн. сестерциев (20; 99), или 250 талантов (Plut. Cic. III). Цицерон характеризует его как человека первого по происхождению и богатству в своем городе и своей округе (15). В Риме у Росция-отца было много знатных покровителей и гостеприимцев: Метеллы, Сервилии, Сципионы, Мессалы (15; 27; 77; 147; 149). Влияние римской аристократии обеспечивало ему особый почет на родине (16). Скорее всего он принадлежал к числу самых влиятельных декурионов Америи: дело его сына защищала перед Суллой депутация 10-ти декурионов-старшин (25).
Ввиду чрезвычайно высокого положения Росциев их просулланская партийная ориентация не может считаться характерной для широкого круга почтенных муниципальных помещиков. Она намекает на политические симпатии того узкого слоя, который римляне называли местной знатью (domi nobiles).
В речи за Росция Цицерон довольно часто упоминал партию победителей: Росций-отец сочувствовал Сулле, так как всегда был сторонником нобилитета (fautor nobilitatis ‒ 16). Во время гражданской войны в критическом положении находились достоинство и жизнь аристократии (omnium nobilium ‒ 16). Победа и дело Суллы ‒ это победа и дело нобилитета (causa et victoria nobilitatis ‒ 17; 135; 138; 142). После победы Суллы хозяева положения, призванные удержать завоеванное ‒ «эти самые наши аристократы» (nostri illi nobiles ‒ {49} 139). Знать (nobilitas) мечом и огнем вернула себе государство (141). Сторонники Суллы сражались за реставрацию «хорошей» аристократии (pro hac nobilitate, ut nobiles restituerentur ‒ 149). Таким образом, речь все время идет о деле, победе, восстановлении власти нобилитета. Никакого другого названия победителей оратор не знает.
Враждебная нобилитету партия названа лишь один раз: Цицерон заметил вскользь, что аристократия не снесла блеска всадников (splendor equestris ‒ 140).
Порядки, установленные Суллой, были еще в силе, когда Цицерон обвинял Г. Верреса (70 г.). И опять клика, царящая в силу этих порядков, постоянно именуется нобилитетом (Verr. II 3, 8‒9; I, 15‒21; 26‒31; II, 5, 175). Марианцы обозначены здесь как «новые люди»: Веррес перешел на сторону аристократии, конечно, из ненависти к «новым людям», иронизирует Цицерон, напоминая о низком происхождении самого перебежчика (Verr. II, 1, 35). Заметим, что низкородный «новичок» Веррес во время правления марианцев исполнял квестуру при знаменитом марианском консуле Гн. Карбоне (Ibid.).
В речи за Фонтея, наместника Галлии, обвиненного в лихоимстве (69 г.), Цицерон не затрагивал политические проблемы, но для нас представляет интерес упоминание о квестуре Фонтея при марианцах (Font. 5). Семья подсудимого занимала преторские места на протяжении ста с лишним лет, но она не принадлежала к избранному кругу нобилитета, и молодой ее отпрыск благополучно начал карьеру в годы, когда каждый уцелевший от резни аристократ предпочитал, чтобы о нем забыли.
Речь за Авла Клуенция (66 г.) знакомит нас с рядом уголовных историй, происшедших в богатых и влиятельных семьях из муниципия Ларина. Задержим внимание на следующем эпизоде: во время гражданской войны 80-х годов один из действующих лиц, Альбий Оппианик, обвиненный в убийстве члена семейства Авриев, бежал из Ларина в лагерь аристократов и вернулся домой уже как сулланский командир. Члены враждебной ему фамилии Авриев были немедленно проскрибированы (25). Примечательно, что Цицерон ни словом не упомянул о безосновательности проскрипции, он лишь указал на личную месть, руководившую Оппиаником. Так как в те годы в Италии не было людей, безразличных к политике, можно предположить, что у Оппианика был предлог для проскрипции, т.е. можно заподозрить марианские настроения почтенных муниципалов Авриев.
Итог наших наблюдений будет краток: в течение первых 16 лет после диктатуры Суллы Цицерон знал две партии: партию знати (нобилитета) и партию всадников, или «новых людей».
Обратимся к Саллюстию. В «Югуртинской войне» историк делает экскурс в политическую историю второй половины II в. По его мнению, новый этап римской истории начался после разрушения Карфагена: появились партии (partes) и группировки (factiones), начались гражданские распри (41). Весь почти 50-летний отрезок времени историк видит в свете борьбы двух партий: знати и народа (плебса). Он выделяет следующие этапы гражданских смут: до эпохи Гракхов нарастал произвол знати (нобилитета) (41, 6‒9). Гракхи требовали свободы для простого народа, но их сокрушил нобилитет (31; 42). После этой победы знать бесконтрольно господствовала 20 лет (31), ее объединял страх перед народом. Политический кризис времени Югуртинской войны (111‒105 гг.) был вызван продажностью знати (13). Огласка дела Югурты ‒ первое выступление против нобилитета {50} со времени Гракхов (5) и т.д. В целом Саллюстий писал историю установления и кризиса режима нобилитета. Знать историк представляет в виде монолитной политической группировки, господствующей партии, его не смущает, что «среди знатных нашлись люди, способные предпочесть истинную славу несправедливому могуществу» (41, 10), т.е. что отдельные нобили выступили против своей касты.
В целом у Саллюстия получается двухпартийная система: нобилитет ‒ плебс (простой народ). Вызывает удивление тот факт, что средние слои, к которым принадлежал сам историк, выпали из повествования. Пожалуй, эту странность можно отнести за счет исторической концепции автора; скорее всего Саллюстий, известный как любитель архаического стиля, излагал историю нового времени по старинной двухпартийной схеме борьбы патрициев и плебеев; в наименовании правящей партии он согласен с Цицероном.
Текст «Истории» слишком фрагментарен для анализа, но в нем есть одно исключение: речь народного трибуна 73 г. Лициния Макра. Этот демократ неоднократно характеризует существующий порядок как господство знати (dominatio nobilitatis ‒ 3; 6; 23; 28). Его установил Сулла, на смену которому пришли более жестокие наследники (9). Владычествуют немногие, захватившие казну, войско, царства, провинции (6). На их сторону перешли из корысти прочие магистраты, которые вернутся к народу, если он покажет свою силу (5; 7). Таким образом, опять наличествует противопоставление: нобилитет ‒ плебс, но в одном месте появляется мотив третьей силы; когда Макр вспоминает о недавних гражданских войнах, он называет два лагеря: «Каждая сторона говорила свое, но обе сражались за господство над вами», ‒ обращается он к простому народу (11). Обе эти безымянные стороны мечтали об уничтожении власти народных трибунов (12). Следовательно, по представлению Макра (т.е. Саллюстия), во время войны сулланцев и марианцев между собой сражались партии, не имеющие отношения к простому народу.
О втором письме к Цезарю речь шла выше. В нем содержатся сетования на засилье нобилитета и рекомендуются меры для его сокрушения. Только в «Заговоре Катилины» главную роль играет не нобилитет, но сенат (37; 38). Сенаторам противостоят заговорщики и часть плебса. Причина выдвижения на первый план сената очевидна: если верить Цицерону и Саллюстию, деклассированные шайки Катилины планировали избиение сенаторов и уничтожение всякого государственного порядка, воплощением которого являлась курия. Но и в этом рассказе Саллюстия знать выступает как самостоятельная сила: большая часть нобилитета отстаивала дело сената, но под этим видом защищала собственное могущество (38, 2).
Подводя итог, мы приходим к выводу, что до 63 г. до н.э. римляне I в. не имели никакого понятия о партии оптиматов. Зато они прекрасно знали партию нобилитета. Совершенно очевидно, что в мирные десятилетия «золотого века» знать представляла собой правящий олигархический круг, после возникновения массовой оппозиции она проявляла себя по отношению к противникам как «партия», отстаивающая традиционную политическую систему, т.е. свои привилегии. Сколько бы аристократов ни удалялось в ряды демократии, в среде нобилитета преобладало большинство, отстаивающее общие кастовые интересы. Олигархическая клика, конечно, не имела какой-либо специальной «партийной» организации, но ее границы были довольно четко очерчены, а состав однороден и компактен. {51}
Но кто же такие оптиматы, и откуда появилось это знаменитое искусственное слово? Необходимо различать два его применения. Древнейшие латинские поэты II в., видимо, придумали его для перевода греческого понятия «лучшие», «благородные» ‒ ἄριστοι Энний, например, писал о благородных (optimates) и богатых коринфских матронах. В ученых трактатах Цицерона и в письме его брата 64 г. (Pet. con. 5) «оптиматы», несомненно, фигурируют как книжный термин, близкий к понятию «аристократия».
С иным смыслом этого слова встречаемся мы в речах и письмах оратора. Усилиями многих ученых установлено, что здесь «оптиматы» тождественны другому любимому цицероновскому выражению: «добрые мужи» (viri boni), т.е. порядочные, почтенные (с оттенком ‒ зажиточные) люди. В эпистолярном и ораторском наследии Цицерона «порядочные» и «благородные» представляют политический лагерь, которому он сочувствует. В речи за Сестия общественная позиция оптиматов определяется их лояльностью к существующим институтам и стремлением к гражданскому миру; каждый благонамеренный гражданин ‒ от аристократа до почтенного вольноотпущенника ‒ оптимат и порядочный человек (vir bonus).
Несомненно следующее: «оптиматы» как политический термин появились около 63 г. Цицерон писал Лентулу: «…те, кого называли оптиматами, когда я был у власти» (Fam. I, 9, 17). Через 8 лет словечко вышло из политического оборота: в 56 г. Цицерон растолковывал его значение для молодежи (Sest. 96). Среди авторов I в. на оптиматов ссылаются только Цицерон и его корреспонденты. Напрашивается вывод: в политику новое слово ввел сам Цицерон, консул 63 г. и главный противник мятежного Катилины: деклассированным шайкам, готовящим насилие, он противопоставлял всех благородных (optimates) защитников порядка, прежде всего состоятельных граждан, боящихся резни и пожаров. В 56 г. Цицерон воспользовался случаем напомнить об оптиматах в обстановке усиливающейся анархии. Видимо, при жизни оратора новое слово не пошло в ход за пределами его круга: пример тому ‒ «Заговор Катилины» Саллюстия. Только имперские историки (начиная с Ливия и Веллея Патеркула), щедро черпавшие из Цицерона, превратили оптиматов в партию аристократии. {52}
Трухина Н.Н. Политика и политики «золотого века» Римской республики (II в. до н.э.). М.: Изд-во Моск. ун-та, 1986. С. 48‒53.
Стефан
04.03 2019
ПАРТИЯ «ПОРЯДОЧНЫХ» (BONI)
Уяснив сущность и название правящей партии, обратимся к оппозиции. Опять наше внимание привлекает гражданская война 80-х годов как апофеоз противоречий, вызревавших в десятилетия II в. до н.э. Прежде всего присмотримся к тем людям, которые произвели в 87 г. политический переворот, учинили резню знати, правили Римским государством в течение почти пяти лет (86‒82 гг.). По речам Цицерона 80‒60-х годов мы уже знакомились с некоторыми марианцами и имели случай заметить их принадлежность к «порядочному», но не знатному обществу. Обратимся еще раз к фигурам гражданской войны, используя подробный рассказ поздних, но добротных авторов ‒ Плутарха, Аппиана и Тита Ливия (в сокращении).
Бурные события начались вскоре после того, как в упорной двухлетней войне с Римом (90‒88 гг.) Италия завоевала право римского гражданства. В 88 г. народный трибун П. Сульпиций Руф предложил {52} допустить «новых граждан» (т.е. италийцев) во все старые римские трибы; кроме того, он выдвинул еще некоторые демократические требования и добился перемены командующего в предстоящей войне с Митридатом Понтийским: на место аристократического консула Суллы был назначен «новый человек» Гай Марий. Отстраненный Сулла взбунтовал солдат, почти без кровопролития вступил в беззащитный Рим (это был первый в римской истории поход армии на отечество), объявил вне закона Сульпиция, Мария и виднейших их сторонников и установил новые порядки ради укрепления общественного спокойствия и существующего строя: под давлением армии были вновь урезаны гражданские права италийцев; народным трибунам запретили обращаться в комиции с предложениями, не утвержденными в сенате; число сенаторов удваивалось за счет введения в курию представителей знатных и «благонамеренных» семей; изменился порядок голосования в больших комициях: как в старину, большинство центурий получили представители первого цензового класса, т.е. мелкие и средние помещики-рабовладельцы.
Как реагировало общественное мнение на действия Суллы? В начале его похода на Рим из армии бежали офицеры. Историки отмечают враждебное отношение к нему римского плебса и, что еще интереснее, облагодетельствованного Суллой сената (App. BC I, 57‒58; Plut. Sull. IX‒X). Захватив Рим, Сулла и его коллега Кв. Помпей Руф осмелились объявить вне закона только 12 человек, причем в защиту изгнанников выступали многие влиятельные лица (App. ВС I, 63). После выхода из города армии настроение в Риме было таково, что Сулла и Помпей боялись за свою жизнь (Ibid.). В комициях проваливались кандидаты Суллы (Plut. Sull. X), благодаря голосам первого класса одно из консульских мест на 87 г. получил его враг Цинна. Против Суллы было даже возбуждено судебное преследование, от которого он ускользнул, отправившись на войну. Вырисовывается широкий круг оппозиции, включающий в себя многих сенаторов, офицеров-всадников и голосующих помещиков. Не следует думать, что вторжение в город армии возмутило их больше, чем порядки, введенные Суллой; вскоре недоброжелатели аристократического генерала выразили сочувствие тем, кто повторил поход Суллы на Рим.
После отъезда Суллы на Восток начались новые волнения. Консул Октавий, сторонник сулланских законов, вытеснил из Рима демократического коллегу Корнелия Цинну. Немного времени спустя эмигранты Марий и Цинна двинули к Риму армию, набранную из италийцев. На сторону изгнанников перешла южная римская армия, стоявшая под Капуей во время Союзнической войны: на сей раз не только солдаты, но и офицеры охотно принесли присягу «мятежникам» (App. BC I, 66). Аппиан отмечает, что к Цинне из Рима массами перебегали и простые горожане, и многие влиятельные лица, причем бегство сенаторов началось с самого момента изгнания Цинны (BC I, 65; 69). Историк объясняет причину этого явления как недовольство порядками Суллы (BC I, 66). Солдаты и офицеры аристократического консула Октавия, напротив, не желали сражаться и переходили на сторону демократов (Liv. Per. 80).
По вступлении в Рим Мария и Цинны (конец 87 г.) начались массовые репрессии. Жертвами их пали некоторые сенаторы и всадники, но главным образом знатные люди (App. ВС I, 73; Liv. Per. 80). Вторая волна убийств прокатилась в 82 г., когда претор Дамасипп перебил в сенате уцелевших нобилей ‒ «всю знать», как писал Ливий (Per. 86; {53} Vell. Pat. II, 26, 2). Многие аристократы эмигрировали на Восток, к Сулле. Заметим, что марианцы не производили крупного пополнения сената, как это делал Сулла; очевидно, в их правление не было массовых антисенатских репрессий.
В 83 г. победоносные солдаты Суллы возвратились домой. Почти два года генерал аристократии отвоевывал государство у демократов, сражаясь с их армиями и осаждая города враждебной ему Италии. Рим подвергся третьей оккупации. В ноябре 82 г. Сулла принял диктаторские полномочия для восстановления власти нобилитета. Последовала проскрипция ‒ самая кровавая за время гражданской войны бойня побежденной партии. Репрессии Суллы обрушились прежде всего на всадников, он вырезал цвет всаднического сословия (Pet. соп. 9), но очень высока и цифра погибших сенаторов ‒ 90 жертв (App. BC I, 103). Следует еще учесть, что многие успели бежать в Испанию, где под знаменем Сертория скапливались силы демократической эмиграции; из сенаторов-марианцев Серторий образовал как бы второе правительство, претендующее на законные полномочия (Plut. Sert. XXII). Даже после кровавой «чистки» сената и пополнения его предполагаемыми приверженцами аристократии большинство курии оставалось враждебным реставрации. Многие влиятельные лица тайными письмами призывали Сертория в Италию для свержения сулланского режима (Plut. Sert. XXVII; Pomp. XX). В 78 г., сразу после смерти Суллы, М. Эмилий Лепид собрал новую демократическую армию при попустительстве сената; Кв. Катул, продолжатель дела Суллы, имел за собой меньшинство курии (Plut. Pотр. XVI; Sall. Hist. I, 77, 6; 77, 19‒20). Через 17 лет после диктатуры Суллы (65 г.) Цезарь восстановил трофеи Мария, встретив поддержку и сочувствие сената (Plut. Caes. VI).
Таким образом, у нас есть основание сказать, что дело Суллы было делом аристократии, но не сената. Очевидно, в условиях марианского террора впервые распалась «клиентела» знати в курии и сенаторы вкусили независимость от «царской» власти нобилитета.
Главную военную силу марианцев составляли армии «новых граждан» (италийцев). После победы Суллы расправа над бывшими марианцами творилась по всем городам Италии. Ветераны Суллы расселялись на конфискованных землях италийских городов в качестве гарнизонов диктатуры нобилитета. Преследования обрушились в основном на видных марианцев ‒ бывших демократических офицеров, их друзей и знакомых, т.е. людей богатых, как прямо подытоживает свой рассказ Аппиан (BC I, 96). Некоторые сулланские колонисты получали значительные состояния (Cic. Cat. II, 20) ‒ для них конфисковывались виллы, а не крестьянские наделы. Хотя в муниципиях, как и в Риме, причиной гибели человека могло оказаться его богатство, а не политические убеждения, массовый характер террора против состоятельной прослойки италийских городов свидетельствует о промарианском настроении большинства муниципальных помещиков-рабовладельцев. Не случайно, очевидно, в ранних речах Цицерона нам встретился только один сулланец-муниципал ‒ богатейший землевладелец Секст Росций, друг римских нобилей.
Таким образом, мы имеем возможность прочувствовать масштабы партии всадников и «новых людей». Она включала в себя массу рабовладельцев Италии, большинство сената ‒ широкий круг богачей, недовольных политическим засильем нескольких десятков знатных римских фамилий. Марианцы в меньшей степени, чем нобилитет, {54} отвечают нашему представлению о партии ‒ это массовое неоформленное течение средних слоев Италии. Следуя словоупотреблению Цицерона, мы можем условно назвать демократический лагерь 80-х годов партией «порядочных» (boni). Эта оппозиционная олигархии масса взялась за оружие один раз: после страшной сулланской проскрипции зажиточные сословия потеряли вкус к активной политике. В идеологии «нового человека» Цицерона явственно отразился всепобеждающий страх «порядочных» граждан послесулланской эпохи перед новой смутой, кровопролитием, конфискациями.
Во время краткого правления демократов проявилась одна из закономерностей массовых движений античной эпохи: высшее руководство сосредоточилось в узком кругу всевластных вождей. Хотя при марианском правительстве «новые люди» легко получали магистратуры и почетные назначения, консулат приобрел подобие бессменной диктатуры. Сначала в Риме воцарились Марий и Цинна (86 г.); после скоропостижной смерти Мария двухгодичный консулат присвоили Цинна и Гн. Папирий Карбон (85‒84 гг.); гибель Цинны открыла дорогу новым претендентам ‒ Л. Сципиону и Г. Норбану (83 г.), но уже на следующий год Карбон стал консулом в третий раз в паре с Марием-младшим. В целом Цинна, Карбон и Марий имели 8 консулатов из 10, приходящихся на пятилетие марианского правления. Эта честолюбивая клика господствовала через террор (86 и 82 гг.), осуждаемый принципиальными демократами типа Сертория. Неудивительно, что Цицерон, критик аристократии, родственник и поклонник Мария, никогда не хвалил правление марианцев. Террористическая власть демократических вождей внушала ему такое же отвращение, как кровавая диктатура Суллы: в обоих лагерях оплакивал он гибель «светочей государства» (Cat. III, 24).
Сторону демократов держали многие знатные люди: Л. Сципион ‒ единственный знатный консул при марианцах, М. Юний Брут ‒ наместник Цизальпийской Галлии, Корнелий Цетег ‒ сторонник Сульпиция Руфа, Ливий Салинатор ‒ соратник Сертория, молодой Г. Юлий Цезарь ‒ зять Цинны, М. Эмилий Лепид ‒ консул 78 г. и т.д. Однако на руководящих постах преобладали «новые люди» (консулы Марии и Норбан, проконсул Испании Серторий) и «молодая» знать: оба процветающие при марианцах Перперны (цензор 86 г. и претор 82 г.) и трехкратный консул Папирий Карбон происходили из семей, завоевавших консулат в 30‒20-е годы II в.; четырехкратный консул Корнелий Цинна был представителем захудалой, побочной ветви знаменитого патрицианского рода. Роль аристократии в демократическом движении не следует переоценивать. Выступление ряда нобилей против интересов своей касты не меняет нашего представления о партии нобилитета: это явление того же порядка, что участие дворянства и выходцев из буржуазных семей в революционных организациях XIX в. Не социальный состав руководства, а массовая опора и цель партии определяли ее характер. Границы демократии 80-х годов очерчены двумя фактами: во-первых, репрессии марианцев были направлены против олигархического нобилитета, во-вторых, древние авторы (прежде всего Цицерон) никогда не называли марианцев популярами. Более того, Цицерон определял борьбу между сулланцами и марианцами как раздор в среде оптиматов (De har. resp. 53‒54). Это последнее обстоятельство чрезвычайно для нас важно: различие между популярами и «порядочными» «выдвигает вопрос о третьем политическом течении Поздней республики. {55}
Трухина Н.Н. Политика и политики «золотого века» Римской республики (II в. до н.э.). М.: Изд-во Моск. ун-та, 1986. С. 52‒55.
Стефан
16.03 2019
МЕЛКОПЛЕБЕЙСКАЯ ДЕМОКРАТИЯ (ПОПУЛЯРЫ)
Рассказывают, что мятежный трибун Аппулей Сатурнин встал в оппозицию к нобилитету потому, что знать отобрала у него выгодную остийскую квестуру. Молодой муниципал Серторий делал карьеру с большим трудом: Сулла не допустил его до трибуната, аристократия замалчивала его подвиги, в результате этот «новичок» оказался в рядах марианцев. «Чистая» публика базилики возмущалась царским засильем знати, слушая дело Верреса, друга нобилей, грабителя сицилийских поместий. Простой народ имел иные нужды и заботы, далекие от интересов зажиточных и богатых владельцев вилл. В речах Лепида и Макра, приведенных у Саллюстия, отразились проблемы мелкого плебса, тружеников и люмпенов: хлебный пай из казны, телесная неприкосновенность, какие-то неизвестные требования свободы передвижения, тяготы воинской повинности, права народных трибунов… Цицерон подчеркивал заинтересованность народа в демократизации комиций (через тайное голосование) и в аграрных законах, обеспечивающих благополучие бедняков (Sest. 103); эти меры упомянуты в связи с характеристикой политических деятелей, именуемых популярами («народниками»).
Описание политиков этого рода дано Цицероном в речи за Сестия, рядом с определением оптиматов. Основные черты популяров сводятся у Цицерона к следующему: это люди, говорящие и действующие в угоду толпе (multitudo), мятежные и беспокойные люди, возбуждающие плебс (104). Они возглавляют вооруженные силы, осаждающие государство (т.е. существующий строй и самый общественный порядок ‒ 100). Опора популяров ‒ народные сходки-конции, на которых посулами возбуждается толпа (multitudo ‒ 105). Древние популяры имели силу благодаря расположению народа: он знал их в лицо, аплодировал им на общественных зрелищах, отдавал им голоса в комициях (105). Новые популяры подкупают сходки. Противники популяров пользуются расположением честных людей (boni viri), но холодно принимаются толпой (multitudo), народ редко встречает их рукоплесканиями (105). Нетрудно заметить, что в этом тексте Цицерона народ, плебс и толпа («чернь») являются синонимами, т.е. речь идет о низших слоях гражданства. Признаки популяров можно свести к двум существенным моментам: во-первых, популяр ‒ политик, имеющий дело с массой простого народа, во-вторых, для тактики популяров характерен элемент насилия, мятежа (seditio).
В исторических сочинениях Саллюстия нет ни оптиматов, ни популяров: друг другу противостоят нобилитет и плебс. Но именно этот историк дает почувствовать роль простого народа в партийной борьбе II ‒ начала I в. У Саллюстия простой народ выступает как главный герой демократического лагеря. К нему обращаются и народные трибуны эпохи Югуртинской войны, и демократический консул Лепид в 78 г., и народный трибун Макр в 74 г. Призыв к отказу от военной службы, ссылки этих ораторов на хлебные законы подчеркивают их ориентацию на массовый и низший слой слушателей. Повествуя о борьбе Мария за консулат, Саллюстий выдвигает на передний план крестьян и ремесленников, отдавших свои голоса «новому» консулу, и беднейших граждан, записывавшихся в его армию (Jug. 73, 6; 86).
Мелкоплебейская демократия отчетливо очерчена в речи Цицерона за Клуенция (66 г.); вспоминая о событиях 70-х годов, оратор нападал {56} на ее институты: конции, народный трибунат и народный суд в комициях. Трибунская власть угрожала почетным людям (boni) даже в лучшие времена государства (95); народный суд ‒ расправа и вспышки мятежных страстей (3; 5; 92; 103); слепая ненависть бушует в конциях и судебных комициях (79) ‒ таковы основные, подробно развиваемые положения. Эти резкие суждения обусловлены отчасти интересами дела, требовавшими опротестования старого приговора, вынесенного в народном суде, но они соответствуют многократно проявлявшемуся отрицательному отношению Цицерона к «толпе» (multitudo) и крайней демократии. Между прочим, в 63 г. консул Цицерон способствовал провалу закона о полной демократизации комиций по афинскому образцу; союзниками его были «порядочные» и «почтенные» люди из муниципиев (Mur. 47). Критические выпады в речи за Клуенция интересны в двояком отношении: как мнение идеолога «порядочных» (boni) и как высказывания, объективно выявляющие определенное общественное течение.
Если мы обратимся к термину «популяры», «политика популяров» (populares; populare, populariter agere), то единственным нашим надежным источником будет опять-таки Цицерон: имперские авторы, несомненно, опирались на его терминологию. Современник популяров относил к их политике следующие действия: голосование законов, выражающих насущные нужды мелкого плебса, прежде всего аграрных законов (Off. II, 3; Br. 136; Leg. II, 14; Agr. 10); расширение формальных прав комиций, например передачу народному собранию права выбора членов жреческих коллегий (Am. 96); освобождение комиций от влияния знати через введение тайного голосования (Leg. 34‒35; 37); акты, направленные на усиление трибунской власти, например закон о праве народных трибунов на многократное переизбрание (Am. 95‒96). Иногда сам акт обращения к плебсу дает возможность употребить слово «народный» (Agr. I, 22‒23; II, 6) в формально-демагогическом смысле: так Цицерон в 63 г., выступая на конции, называл себя народным консулом (Agr. II, 6), ссылаясь, помимо прочего, на факт своего появления перед плебсом.
Несомненно, сопротивление воинскому набору со стороны трибунов, или вызов ими сенаторов и консулов для отчета на конции, или запрет какого-либо грозящего неприятностями для маленьких людей постановления тоже относились к сфере политики популяров. В целом она обнимала довольно широкий круг действий: всякий публичный акт в защиту мелкого плебса или в сторону усиления комиций и народного трибуната ‒ главных «народных» органов в государственной системе Рима.
Гораздо у́же оказывается круг политиков, называемых популярами. Можно заметить резко и неизменно отрицательное отношение Цицерона к ряду деятелей, которых он именует мятежниками (seditiosi viri): это братья Гракхи, Г. Папирий Карбон и М. Фульвий Флакк ‒ «мятежники» 30‒20-х годов II в., Аппулей Сатурнин и Главция ‒ вожди плебса в 101‒100 годы, Сульпиций Руф ‒ мятежный народный трибун 88 г., Катилина ‒ главарь анархических шаек в 60-е годы, Клодий ‒ руководитель политических клубов столичного плебса в 50-е годы и ряд более мелких фигур. Гракхов, Флакка, Сатурнина, Руфа Цицерон часто перечисляет вместе как древних популяров37 (Sest. 105; Verr. II, 151; Cat. I, 29; IV, 4; De har. resp. 41); с древними популярами сопоставляются Катилина и Клодий. Кровь популяров, по мнению Цицерона, не запятнала руки их убийц (Cat. I, 29); в разное {57} время оратор воздавал хвалу поименно: Сулле ‒ за уничтожение Руфа (Cat. III, 24), Назике ‒ за убийство Тиберия Гракха (De domo sua 91; Br. 212), Опимию ‒ за голову Гая (Sest. 140).
Очень важно подчеркнуть, что не все деятели, причастные к «народной» политике, заслужили у Цицерона имя популяров; он возражал тем, кто причислял к этому кругу Л. Кассия и Сципиона Эмилиана ‒ инициаторов тайного голосования (Acad. pr. II, 13; 72), противопоставлял им Помпея, восстановившего в 70 г. права народных трибунов (Leg. III, 26), и даже Цезаря (De prov. con. 41), которого в интересах дела сам назвал однажды популяром. Все эти знатные люди и консуляры принадлежали к высшим политическим сферам и соприкасались с народной политикой либо эпизодически и невольно (Кассий, Сципион, Помпей), либо через союзников, непосредственно руководивших плебсом (Цезарь)38. Можно заметить, что настоящими популярами Цицерон считал только «мятежников» (seditiosi) и прямых вождей плебса, которые вооружали простой народ, организовывали его в отряды, побуждали к действию широкие массы. Популяр мог проводить полезное, с точки зрения Цицерона, мероприятие ‒ по мнению оратора, оно не окупало революционной тактики народного вождя: так он назвал однажды благом аграрный закон Сатурнина (Sest. 37), но поносил этого мятежного трибуна за вооруженные отряды, взламывание тюрем, резню (Rab. 35; Sest. 37 и т.д.). Он стоял за передачу судов от сенаторов к всадникам, но дурно отзывался о бурных сходках трибуна Л. Квинкция, на которых обсуждалась та же мера (Cl. 77 etc.) и т.д.
Насколько современники Цицерона разделяли его понимание популяров, мы узнать не можем. Во всяком случае, сами народные политики зачисляли в свои ряды тех «порядочных людей» (boni viri), которые так или иначе выступали против засилья аристократии (Cic. Acad. pr. II, 13). Скорее всего слово «популяр» не было определенным термином, но преобладало представление о популярах ‒ вождях мелкоплебейской демократии. Некоторые популяры носили темные тоги ‒ одежду простонародья (Cic. Vat. 30‒31)39.
Когда появилось имя популяров ‒ неизвестно, по крайней мере раньше эпохи Гракхов. Самый ранний популяр Цицерона ‒ это Гай Лициний Красс, народный трибун 145 г., оратор, развернувшийся лицом к плебсу. Дата его трибуната ‒ первый год по разрушении Карфагена ‒ символически соответствует представлению римлян о начале партийных раздоров после завершения третьей Пунической войны. Возможно, и в самом деле в 40-е годы II в. римляне уже знали или даже впервые стали употреблять знаменитое слово «популяр». Поскольку же основную массу простого народа составляли крестьяне-пахари, первые бурные выступления популяров, начиная с трибуната Тиберия Гракха и до конца II в. до н.э., происходили преимущественно в защиту интересов сельского плебса.
Вожди народа выходили из тех же социальных слоев, что и вожди «порядочных». В рядах популяров мы встречаем самых знатных аристократов: Семпрониев Гракхов, Фульвия Флакка, Клавдия Пульхра (т.е. Клодия)… Но преобладали, пожалуй, «новые люди». Можно назвать отдельные яркие имена: Г. Меммия, народного трибуна 110 г., разоблачавшего союз аристократии с Югуртой; много раз упоминавшегося Л. Квинкция, народного трибуна 74 г.; М. Лоллия Паликана, народного трибуна 71 г., выторговавшего у Помпея права народных трибунов. Обращает на себя внимание концентрация «новых» популяров в 101‒100 гг., во время бурного трибуната Сатурнина. Сам {58} Аппулей Сатурнин был «новым человеком» из префектуры Атинаты (ср. Plan. 19). Ближайший соратник Аппулея ‒ Г. Сервий Главция, претор низкого происхождения, «дерьмо сената» (по выражению Цицерона) ‒ может быть, сын вольноотпущенника. С Аппулеем и Главцией сотрудничали несомненный отпрыск либертина народный трибун П. Фурий (App. BC I, 32‒33) и некий Эквиций, по сплетням, бывший раб, выдававший себя за сына Тиберия Гракха. В ту же компанию входил ничем не знаменитый квестор Сауфей. Можно предположить, что такие же политические группы из решительно настроенных «новых людей» складывались и в другие годы народной активности, но, к сожалению, в рассказе античных историков нам часто не хватает имен действующих лиц.
* * *
Итак, мы проследили три существенных политических течения Поздней республики, условно говоря, три «партии»: партию правящего нобилитета, отстаивающую привилегии немногих, и два крыла антиолигархической оппозиции ‒ мелкоплебейскую демократию популяров и фронду «почтенных людей» ‒ состоятельных помещиков-рабовладельцев, недовольных существующим политическим строем. Хотя античные писатели сосредоточивали свой интерес на формах правления, а не на социальных структурах, у неисчерпаемого Цицерона можно найти слабый след трехчленной социальной схемы, соответствующей трем основным политическим направлениям. В диалоге «О государстве» (II, 69) помимо рассуждения об основных политических формах (монархия ‒ аристократия ‒ демократия) есть замечание, стоящее несколько особняком: писатель определяет, что государство состоит из высших, средних и низших сословий: ex summis, mediis et infimis ordinibus. {59}
37 «Древними популярами» Цицерон называл демократов досулланской эпохи, окончившейся в 82 г. до н.э. Этот факт подчеркивает глубокое перерождение римских партий после диктатуры Суллы.
38 Об отношении Цезаря и Клодия см. в кн.: Утченко С.Л. Юлий Цезарь. М., 1976, с. 107, 110‒112.
39 Популяры эпохи борьбы патрициев и плебеев являются скорее плодом ретроспективного употребления слова периода конца Республики. Характеристика популяров как вождей мелкого плебса более или менее определенно высказана в некоторых современных исследованиях (см., например: Утченко С.Л. Кризис и падение Римской республики, с. 169; Brunt P.A. Social conflicts in the Roman Republic. L., 1971, p. 93‒94), но место их в партийной борьбе II‒I вв. до н.э. не получило убедительного истолкования, так как из поля зрения историков выпала «партия порядочных», самостоятельная по отношению к нобилитету и простому народу. {60}
Трухина Н.Н. Политика и политики «золотого века» Римской республики (II в. до н.э.). М.: Изд-во Моск. ун-та, 1986. С. 56‒59, 60.
Ученый
16.03 2019
В XIX — начале XX в. в историографии господствовало представление о том, что в Поздней республике борьба велась между двумя партиями, в чем-то аналогичными европейским парламентским партиям. Впервые эта концепция была четко выражена в исследовании В. Друмана, который, однако, не использует понятие «популяры» и вместо этого говорит о «народной партии», основанной братьями Гракхами и противостоящей оптиматам, т. е. сенатской партии. Руководители оптиматов и народной партии могли меняться, но равновесие не достигалось: партии сменяли друг друга у власти, и борьба не прекращалась. В конце концов политическая жизнь в Риме деградировала, обе партии были ликвидированы и установилась монархия3.
Т. Моммзен предложил классический вариант данной схемы. Он уже говорит о партиях оптиматов и популяров, которые появились в середине II в. до н. э. и, судя по названиям, должны были с.191 представлять волю аристократов и волю народа. Однако обе партии были заражены процессом политического разложения, а их программы не выходили за рамки существующего порядка4. Характеризуя партию популяров, Моммзен пишет, что она не могла управлять государством и не стремилась к этому5, а ее вождями были либо политики-новички, желавшие прославиться, либо аутсайдеры, не имевшие шансов на традиционную карьеру, и лишь когда партию возглавлял человек, нацеленный на достижение личной власти, она могла добиться какого-то успеха6. Анализируя состояние партии популяров после диктатуры Суллы, Моммзен подчеркивает разнородность ее состава и целей: это была рыхлая масса оппозиционных элементов (финансисты, городской пролетариат, транспаданцы, проскрибированные и т. д.), внутри которой исследователь выделяет популяров в узком смысле — искренних ограниченных радикалов, добивавшихся прежде всего восстановления трибуната7. На протяжении 70—60-х годов до н. э. партия популяров достигла власти, однако так и не решила главных проблем в государстве. Поскольку популяры видели опасность со стороны полководцев, жаждавших личной власти, Цезарь, их лидер, в свою очередь добился империя8. После его отъезда в Галлию популяры обратились к демагогии и насилию, и их лозунги были окончательно дискредитированы9. В свою диктатуру Цезарь устранил обе партии с политической сцены. Он проводил умеренную политику, но в целом реализовал программу популяров: облегчение положения должников, заморская колонизация, уравнение прав различных групп подданных, снижение роли сената в государстве10.
Концепция Моммзена оказала сильное влияние на советскую историографию, в частности, на работы С. И. Ковалева и Н. А. Машкина. По мнению данных исследователей, в последний век Республики борьба велась между имущими и неимущими, а руководили ею наиболее организованные группы — партии оптиматов и популяров11. Экономической базой нобилитета было крупное, основанное на рабском труде землевладение, а противостояло ему мелкое крестьянство, которому грозило обезземеление. Главным требованием популяров были аграрные законы, затем в их программе появились хлебные законы, а также политические требования демократизации римского общества, а в основе ее идеологии лежали консервативно-утопические взгляды. Первоначально для деятельности популяров были характерны принципиальность борьбы и широкая программа, однако с возрастанием роли городского плебса в конце II в. они обращаются к демагогии, политическим убийствам, подкупам, организации особых дружин. После военных реформ Мария приобретают большое значение ветераны и их полководцы, а крестьянство, опора демократического движения, отходит на задний план. Лозунги оптиматов и популяров сохраняются, но лишь прикрывают честолюбие военных вождей, что ведет к их деградации12. По мнению Н. А. Машкина, об оптиматах и популярах можно говорить как о партиях, лишенных, однако, четкой организации, постоянного членства и аппарата. Популяры имели более аморфную структуру, чем оптиматы, так как, принадлежа к знати, опирались на непостоянное народное собрание13.
Если в советской историографии в 30—50-е годы XX в. господствовало представление Т. Моммзена о популярах как о политической партии, то большинство западных историков, работавших в этот период, отказалось от двухпартийной схемы в пользу просопографического (или плюралистического) подхода к римской политике.
Стефан
17.03 2019
Утченко С.Л. Социальное и политическое значение термина «optimates» у Цицерона // Древний мир. Сборник статей. Академику В.В. Струве. М.: Издательство восточной литературы, 1962. С. 627‒635.
http://ancientrome.r...tm?a=1359310215
Токарев А.Н. Res publica в идеологии «оптиматов» // Laurea. К 80-летию профессора Владимира Ивановича Кадеева. Харьков: Константа, 2007. С. 101‒110.
http://ancientrome.r...tm?a=1361635767
Любимова О.В. Понятие «популяры» в современной историографии // Вестник древней истории. 2015. № 1. С. 190‒207.
Ученый
17.03 2019
Сближение сенаторской знати с Помпеем было результатом социального движения 52 г. Для консервативной части сената это соглашение было продиктовано необходимостью установить в Риме порядок, при этом Помпей признавался прежде всего как военный вождь. Но соглашение с Помпеем отнюдь не обозначало еще установления согласия и с Цезарем. Значительная часть сената была настроена против него. Цезарь был связан с демократическими кругами, он был признанным вождем популяров и не мог, естественно, считаться защитником и охранителем привилегий сенаторской олигархии. Таким образом, единовластие Помпея неизбежно вело его к разрыву с Цезарем. Весной 52 г. по предложению десяти трибунов Помпей провел закон, по которому Цезарю позволялось заочно добиваться высшей магистратуры. Но вскоре Помпей провел законы, касающиеся выборов и прохождения магистратур и направленные к установлению порядка во время выборов; эти законы были направлены против Цезаря. По одному из них подтверждалось старое правило о личной явке кандидата на выборы162, по другому — бывший магистрат получал в управление провинцию лишь по истечении пятилетнего срока со времени прохождения магистратуры163. Первым из упомянутых законов плебисцит десяти трибунов фактически отменялся. Светоний говорит, что Помпей не внес в закон оговорки по забывчивости (per obliuionem)164. Впоследствии Помпей внес эту оговорку165, но она не имела юридической силы, поскольку не голосовалась в комициях.
Закон о пятилетнем сроке был неудобен для Цезаря тем, что заместитель его из бывших консулов мог сменить его сразу по окончании срока его полномочий в Галлии. Таким образом, Цезарь мог лишь в качестве частного человека домогаться консульства, а в это время его могли привлечь к суду по тому или иному обвинению. Катон собирался это сделать тотчас же, как Цезарь распустит свои войска. В последующие годы (51 и 50) связь между сенаторской олигархией и Помпеем укреплялась167. Три консула из одной семьи: консул 51 г. Марк Клавдий Марцелл, консул 50 г. Гай с.54 Клавдий Марцелл, его двоюродный брат, и консул 49 г. Гай Клавдий Марцелл, его родной брат — открыто выступали против Цезаря. На другие выборные должности не проходили, однако, ни крайние оптиматы, ни прямые сторонники Помпея, а лишь люди умеренной группы, сторонники компромисса. Доверия между Помпеем и сторонниками сенаторской олигархии не было. В сенате старались вызвать Помпея на объяснение, заставить высказаться по спорным, даже щекотливым вопросам. В центре внимания, начиная с июня 51 г., стоял вопрос о полномочиях Цезаря. Оптиматы все еще верили в действенность сенатусконсультов, интерцессий, старых обычаев и порядков. Сенатскими решениями они хотели создать такое положение, при котором Цезарь должен был бы вернуться в Рим и оказаться во власти своих политических противников.
Внешне Помпей старался показать, что он доверяет Цезарю. «А что, — спрашивали его, — если Цезарь захочет и быть консулом и удержать за собой войско?» — «А что, — отвечал вопросом Помпей, — если мой сын захочет ударить меня палкой?»168 Цезарь, хорошо осведомленный о том, что творится в Риме, не обращал внимания на демонстративные поступки представителей враждебной ему партии. Источники не дают подробных данных о связях Цезаря с его сторонниками. Большую роль продолжал играть подкуп. «Большую часть сенаторов, — пишет Светоний, — он обязал себе, ссужая им деньги либо вовсе без процентов, либо за ничтожный процент; он осыпал щедрыми подарками лиц из других сословий, которых он приглашал или которые сами являлись к нему, равно и их вольноотпущенных и молодых рабов, бывших в милости у своих патронов и господ»169. Консула 50 г. Луция Эмилия Павла он подкупил за 1500 талантов (9 млн. денариев), но особую сенсацию имел подкуп народного трибуна Гая Куриона, известного еще в 59 г. своими выпадами против триумвиров170, а в 51 г. перед выборами развернувшего широкую программу антицезарианских мероприятий. Но и этот «непримиримый» перешел на сторону Цезаря, когда тот согласился уплатить его долги, составлявшие 2.5 млн. денариев171. Так как неожиданная защита Цезаря могла быть подозрительна, Курион применил следующую тактику: в качестве защитника республиканских принципов он выступает и против чрезвычайных полномочий Помпея и чрезвычайных полномочий Цезаря172. Переход этот был хорошо с.55 замаскирован. Курион сделал вид, что он обижен тем, что не приняли предложение его об интеркаляции (вставке дополнительного месяца). Целий пишет, что он «перебежал на сторону народа»173. В духе популяров Курион выступил с законом о дорогах и хлебным законом174. Тактика Куриона имела успех.
«Народ, — говорит Аппиан, — хвалил Куриона как единственного человека, который, действуя достойно города Рима, навлек враждебное отношение к себе обоих»175 (т. е. Помпея и Цезаря). По сенатскому решению, принятому в 51 г., вопрос о преемнике Цезаря должен был решаться 1 марта 50 г., когда кончились его полномочия, определенные законом Помпея и Лициния176, но принять соответствующее решение, на чем настаивал консул Гай Марцелл, препятствовали коллега его Эмилий Павел и Курион, требовавшие, чтобы и Помпей сложил свои полномочия. «Так как они, — мотивировал Курион, — относятся с недоверием друг к другу, то в государстве не наступит спокойствия, пока оба они не превратятся в частных людей»177. Весной 50 г. Помпей был болен и находился под Неаполем. Когда он выздоровел, неаполитанцы принесли благодарственные жертвы за его выздоровление, их примеру последовали жители других городов. С венками на головах они встречали Помпея и осыпали его цветами. Эта демонстрация свидетельствовала прежде всего о республиканских настроениях италийской аристократии и ее миролюбивых намерениях. Плутарх пишет, что эти пышные встречи были одной из главных причин, побудивших Помпея начать войну178.
Конец 50 г. был вновь тревожным. Войска, находившиеся на границе с Парфией, требовали подкреплений, ибо парфянский царь Ород стоял на границе и грозил нападением. Неспокойно было и внутри страны. Цицерон, находившийся в то время в Лаодикии, опасался государственного переворота179. Но в столице все заняты были вопросом о Помпее и Цезаре. На заседании, происходившем, видимо, 1 декабря, Гай Марцелл в решительной форме поставил вопрос о полномочиях Цезаря, угрожая, в случае если он не распустит войска, объявить его врагом отечества. Но Куриону удалось добиться голосования своего с.56 требования о том, чтобы и Помпей и Цезарь оба сложили свои полномочия. Результат голосования был неожиданным для Помпея и его сторонников. За предложение Куриона было 370 голосов, против — 22. Тогда Марцелл воскликнул: «Побеждайте и получайте в деспоты Цезаря!» — и закрыл заседание180. Формального решения, таким образом, не состоялось, а на следующий день Марцелл снова собрал сенат и, пользуясь ходившими по Италии слухами, сказал, что во главе десяти легионов Цезарь перешел Альпы, и предложил направить против него стоявшие под Капуей два легиона. Но Курион протестовал против этого. Тогда Марцелл выбежал из сената и по собственной инициативе отправился в предместья Рима, где находился Помпей, вручил ему меч, заявив, что он должен защищать отечество181.
И та и другая сторона открыто готовились к войне. Попытки покончить дело миром, к чему особенно стремился Цицерон, не имели успеха. 1 января 49 г. при вступлении новых консулов в управление государством было зачитано предложение Цезаря о согласии его распустить войска и дать народному собранию отчет в своих действиях, если то же сделает и Помпей. После бурных прений было вынесено решение, чтобы Цезарь распустил войска и оставил провинции, но оно было опротестовано народными трибунами Марком Антонием и Квинтом Кассием.
7 января были назначены преемники Юлию Цезарю, а ему, если он хотел искать консульства, предложено было выставлять свою кандидатуру в Риме. Когда Антоний и Кассий наложили на это решение ueto, консул Луций Корнелий Лентул Крус предложил трибунам удалиться из сената, если они не хотят подвергнуться оскорблениям. Антоний и Кассий, а вместе с ними и Курион выбежали из сената с проклятиями по адресу своих оскорбителей и криками о насилии над личностью трибунов. В тот же день они бежали к Цезарю, а сенат вынес senatusconsultum ultimum, поручив консулам и Помпею защищать государство182. 12 января 49 г. (17 декабря 50 г. юл. ст.) Цезарь перешел речку Рубикон, отделявшую его провинцию от Италии. Началась гражданская война, приведшая к единовластию Цезаря. Цезарь мотивировал свое выступление прежде всего оскорблением народных трибунов, власть которых сохранял даже Корнелий Сулла. Недоброжелателям, писал впоследствии с.57Цезарь, удалось увлечь за собой Помпея, который завидует Цезарю, хотя тот всеми силами способствовал увеличению его чести и славы183. Помпей же выступал официально как защитник сената, как борец за обычаи отцов и республику, на которую посягнул Цезарь. Традиция сохраняла память о Помпее как о защитнике республики. Для Лукана, воспевавшего его подвиги более чем через сто лет после смерти Помпея, он был истинным защитником и поборником свободы. Защитником свободы был Помпей и для Цицерона. Впрочем, Цицерон, близко знакомый с истинными намерениями сторон, говорил иногда, что обе стороны борются за власть и истинными мотивами и Помпея и Цезаря были dominatio, contentio regnandi184.
Особенностью тактики Цезаря было его умение учитывать обстановку и действовать в нужных случаях стремительно185. Самым удачным в действиях Цезаря следует считать то, что он решился предоставить Помпею свободу действий на Востоке и нанес поражение его сильным войскам в Испании. Точно так же план битвы при Фарсале, учитывающий все стратегические приемы его соперника, опытного полководца, и удачное проведение этого плана, приведшее к окончательному поражению Помпея, принадлежат, бесспорно, к выдающимся моментам в военной истории.
Однако в борьбе с Помпеем Цезарю пришлось испытать много неудач. В начале кампании, несмотря на быстроту движения его с севера Италии к Брундизию, Цезарю не удалось помешать переправе Помпея и его сторонников в Грецию. Впоследствии его ожидала тяжелая и длительная осада Массалии. В Испании одно время войско его оказалось отрезанным и лишенным продовольствия. Переправа войск Цезаря в Грецию была чрезвычайно затруднена, а в Эпире вся кампания была удачна не для Цезаря, а для Помпея.
После битвы при Фарсале 9 августа 48 г. Помпей бежал сначала на остров Лесбос, а потом в Египет, рассчитывая на гостеприимство египетского царя, по приказанию которого он был предательски убит (28 сентября — 16 августа 48 г.), когда высаживался на берег. Смерть Помпея не означала еще окончания войны. Цезарю предстояла еще опасная Александрийская война, война со сторонниками Помпея в Африке в 46 г. и в Испании в 45 г. Лишь после битвы при Мунде (17 марта 45 г.) противники его были побеждены.
Борьба с противником была осложнена восстаниями в Италии и провинциях, волнениями в войсках, недовольством в столице. Война влекла за собой обострение социальной борьбы, упадок хозяйственной жизни и разорение населения. Социально-политический кризис привел к обострению социальной борьбы и поставил перед господствующими классами вопрос о военной диктатуре. Выбор в 49 г. был не между республикой и монархией, а между диктатурой Помпея и диктатурой Цезаря. После победы Цезаря республиканская оппозиция не была еще совсем подавлена, и окончательной победе монархических начал предшествовала длительная борьба.
Стефан
17.03 2019
Токарев А.Н. Становление официальной идеологии принципата императора Августа. Харьков: Харьковский национальный университет им. В.Н. Каразина, 2011. С. 28‒77.
Ученый
17.03 2019
ДВИЖЕНИЕ КЛОДИЯ
Особое место здесь имеет явление, получившее название "движение Клодия". Оно названо по имени его главного вдохновителя и руководителя Публия Клодия Пульхра (ок. 92-52 гг. до н.э.). Выходца из древнего патрицианского рода Клавдиев, участника третьей Митридатской войны (74-64 гг.) где он снискал звание "друга солдат". Затем, по возвращению из армии, Клодий, как и многие его современники занялся политикой. Первоначально он во многом поддерживал Цицерона, и даже был одним из обвинителей по делу о катилинариев, но очень скоро перешел на сторону защиты (тем самым сблизившись с Цезарем), и, видимо, именно с этим связано заметное охлаждение в отношении к нему со стороны оратора. Это проявилось уже в 62г., когда Цицирон дал крайне неблагоприятные показания, решившие дело. Речь идет о обвинении в святотатстве, когда Клодий тайно проник на церемонию посвященную Доброй Богине, проводящиеся в доме Цезаря (бывшим великим понтификом), якобы с целью соблазнения жены последнего. Дело из религиозного превратилось в политическое, т.к. обвинителями выступили сенатские круги, а защитниками народные трибуны. Цезарь, являвшийся наиболее пострадавшей стороной, повел себя довольно странно, разведясь с женой и заявив, что ему ничего не известно по делу. Это, и ряд других фактов, дают основание предполагать, что уже в это время Клодий обладал довольно значительным влиянием среди широких слоев населения, и что было выгоднее иметь его в качестве союзника, нежели в качестве врага. Это хорошо видно на примере Цицерона.
В 59 г. Цезарь как великий понтифик содействовал Клодию при переходе из патрициев в плебеи, а затем он оказал поддержку Клодию при выборах его в народные трибуны. Вопрос о причине перехода в целом не ясен, однако, когда в 62 г. Клодия судили за святотатства, он являлся избранным на следующий (61) год квестором. Сопоставляя эти два факта вполне правомерно заключить, что трибунат был более подходящей должностью, чтобы создать опору для последующего политического роста. Клодий вступил в свою должность 10 декабря 59 г., а уже 3 января 58 г. в народном собрании голосовались четыре его закона. По первому закону впредь отменялась плата за хлеб, выдававшийся государством беднейшему населению, по второму закону высшим магистратам запрещалось в дни комиций наблюдать за небесными знамениями; третий закон отменял сенатское распоряжение, запрещавшее квартальные коллегии; и, наконец, по четвертому закону цензоры могли выводить кого-либо из состава сената только в том случае, если имеется официальное обвинение, которое признается всеми цензорами.
Первый и третий законы проведены были в интересах городского плебса. И привлекали его на сторону Клодия. Второй и четвертый законы гарантировали ему неприкосновенность и давали возможность принимать практически любой закон. Затем Клодий удалил из Рима Катона и Цицерона -своих врагов и главных вдохновителей сената.
Клодием были созданы отряды, опираясь на которые он мог проводить свои мероприятия и угрожать своим противникам. Отрядами этими руководили, лица, состоящие в клиентеле Клодия. Они были вооружены и в определенных случаях пускали в ход мечи и камни. В состав упомянутых "отрядов" принимались новые получатели хлеба, новые члены коллегии; последние иногда даже возглавляли отдельные отряды. Среди них были, несомненно, ремесленники, большое количество вольноотпущенников, ибо в это время в связи с расширением хлебных раздач сильно возрос отпуск рабов на волю, были в составе "отрядов" также рабы и гладиаторы. Цицерон даже уверял, что Клодий собирается организовать армию рабов, при помощи которой он хочет овладеть государством и имуществом всех граждан. Но конечно, участие рабов, как в "отрядах", так и в движении. Клодия в целом Цицероном сознательно и даже "злонамеренно" преувеличивалось. Мы не имеем прямых указаний относительно участия в Клодиевых "отрядах" сельского плебса, но то, как описывает Цицерон проводимые Клодием земельные захваты, дает возможность предположить наличие какого-то контакта и с сельским населением.
В 75 г. Клодию был противопоставлен Тит Анней Милон с целью дискредитировать Клодия. Цены на хлеб увеличивались, что позволило сенату дать Помпею особые полномочия для обеспечения города продовольствием. В политике царила анархия. Выборы магистров срывались. Предвыборная борьба шла при помощи подкупов и оружия.
18 января на Аппиевой дороге произошла встреча Милона с Клодием. И тот и другой были окружены рабами, между которыми сначала началась перебранка, перешедшая потом в рукопашную схватку, во время которой был ранен Клодий. Слух об этом убийстве быстро распространился по Риму и вызвал серьезные волнения. Труп Клодия был отнесен на Форум, выставлен на рострах; здесь состоялась народная сходка и выступили с речами народные трибуны. Затем толпа перенесла тело в Гостилиеву курию (здание, где обычно происходили заседания сената); из скамей, кресел, подмостков был сложен огромный костер, на котором сожгли труп Клодия, -- заодно сгорело и здание самой курии.
Волнения в Риме продолжались несколько дней. Они вспыхнули с новой силой, когда в город вернулся осмелевший Милон. В этом движении принимали участие и рабы, хотя Аппиан, как это ему свойственно, уверяет, что рабы лишь воспользовались беспорядками в городе, дабы предаться грабежам и насилиям.
Таким образом, "движение Клодия" привлекшее широкие слои населения являлось последним демократическим выступлением римских популяров и имело прямую взаимосвязь с движением Гракхов.
Ученый
17.03 2019
В историографии XIX века появилось разделение римских политиков эпохи гражданских войн на оптиматов и популяров. Под первыми обычно понимают консерваторов, сторонников традиционного государственного устройства, во главе которого стоял сенат; под вторыми – приверженцев реформ, расширявших социальную опору Римского государства (расширение политических прав всадников, хлебные раздачи или дотации городскому плебсу, наделение землей сельской бедноты и др.) с опорой на комиции. Зачастую популяров называли «демократической», или «народной» партией. «Отцами-основателями» движения популяров считали Гракхов.[96]
Следует отметить, что оба термина имеют чрезвычайно условное значение: Цицерон мог назвать оптиматом и угодного ему политика, и письмоносца Филотима из числа либертинов (К Аттику. IX. 7. б).[97] Популярами же он,[98] а за ним и другие авторы именовали политиков, которые выдавали себя за блюстителей интересов плебса, боролись против сената, опирались на поддержку комиций и сходок, использовали соответствующие аргументы, лозунги и т. п.[99] Казалось бы, все очевидно – речь идет о презренных демагогах. В то же время Цицерон мог объявить своих противников лжепопулярами, а себя – истинным популяром (Об аграрном законе. П. 7).[100]
Так что слово это в устах одного и того же человека могло иметь как положительный, так и отрицательный смысл.[101]
В принципе, несмотря на всю условность обоих терминов, деление римских политиков на оптиматов и популяров возможно, но с важными оговорками. Во-первых, оно пригодно только для ситуаций, когда на повестку дня ставились принципиальные вопросы – о наделении землей, хлебных раздачах, изменении государственно-правовых процедур в сторону расширения прав комиций. Неверно называть популяров «народной партией», поскольку римский народ отнюдь не был единым (см. ниже), да и борьба за права всадников, которую вели популяры, имела к интересам простых людей довольно отдаленное отношение. Во-вторых, оптиматов и популяров правильнее считать не «партиями» или группировками – речь здесь может идти лишь о крупных политических блоках, поскольку в таких важных случаях враждующие группировки обычно объединялись. А это было одной из важнейших сторон деятельности популяров.
Между тем выход из кризиса в результате победы одного из этих блоков был невозможен – слишком уж разными были интересы каждого из слоев римского общества. Сенаторы и особенно нобилитет не были расположены делиться властью с кем бы то ни было. При этом они яростно грызлись между собой. Всадники вполне могли объединиться с patres в борьбе против городской «черни» (plebs urhand) – они не оказали в решающий момент никакой поддержки Гаю Гракху, столь много для них сделавшему.[102] Сами всадники также не были едины; раньше их считали классом дельцов, но при более внимательном изучении вопроса выяснилось, что среди них было немало землевладельцев, чьи интересы заметно отличались от интересов купцов, банкиров и откупщиков (публиканов).[103]
То же самое можно сказать о городском и сельском плебсе – городские простолюдины получали какую-то долю ренты, которую платили крестьяне за пользование арендованными у государства землями.[104] И всем вместе им не было дела до нужд италийских союзников и провинциалов. А потому во многом прав был Р. Сайм, когда писал, что «содержание и направленность политической жизни в Римской республике определялись не борьбой партий на современный парламентский манер, не мнимой оппозицией между сенатом и народом, optimates и populares, nobiles и homines novi, но борьбой за власть, богатство и славу».[105]
Схватка за власть, как известно, закончилась установлением принципата. Единовластие принцепсов позволило решить или серьезно смягчить многие важные проблемы, мучившие государство больше столетия. Но для этого пришлось сокрушить многовековое правление сената, что в сознании многих римлян (и прежде всего правящей верхушки) являлось лекарством горше болезни.[106] Поистине это был «кризис без альтернативы».[107]
Стефан
17.03 2019
Токарев А.Н. Несколько замечаний о характере политических группировок в Риме в эпоху поздней Республики // Античная древность и Средние века. Вып. 38. Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2008. С. 21‒39.
Стефан
07.10 2021
Неудивительно, что Моммзена ввело в заблуждение сходство оптиматов и популяров с консерваторами и либералами в британском парламенте. Последователи и критики немецкого историка, однако, смогли доказать – опираясь в основном на не столь философские высказывания Цицерона, – что римская политика работала совсем иначе. На самом деле в Риме не существовало политических партий в современном смысле – с внутренней организацией и сформулированной программой. В некоторые периоды оптиматы иногда могли включать в себя весь правящий класс Рима, а популяры обычно бывали одиночками, которые порой объединялись или подражали другим популярам, но, в сущности, им не хватало последовательности и преемственности на политической сцене. Трудно найти общую программу, позволяющую связать между собой политиков-популяров, и, хотя все они использовали один и тот же modus operandi – то есть обращение к народу напрямую, в обход сената, – к этой тактике иногда прибегали и политики-консерваторы. Обычно на выборах кандидаты не делали политических воззваний (если письмо Квинта Цицерона о соискании считать подлинным, то он советовал брату воздерживаться от политически обязывающих заявлений). На самом деле, люди занимались политикой, чтобы реализовать собственные ожидания: сохранить достойное место в римском обществе, достичь нового статуса, сообразного заслугам, помочь родным и друзьям. Их доблесть (virtus) должна была находить выражение в достигнутых ими должностях и в славе, приобретенной на службе государству, особенно на войне16.
16 Earl 1961 (B 31): гл. 3; Strasburger 1939 (A 116); Meier 1966 (A 72): 116 слл.; Wiseman 1985 (A 132): 1–43.
Линтотт Э. Политическая история, 146–95 гг. до н.э. // Кембриджская история древнего мира. Т. 9: Последний век Римской республики, 146–43 гг. до н.э. В 2-х п/т.: П/т. 1 / Под ред. Дж.-А. Крука, Э. Линтотта, Э. Роусон; пер. с англ., предисловие, примечания О.В. Любимовой, С.Э. Таривердиевой. М.: Ладомир, 2020. С. 65.
Стефан
10.10 2021
Что же касается оптиматов и популяров, то они действительно происходили из одного социального класса и были включены в присущую ему сеть личных и родственных связей, но это не дает оснований отрицать различие их идеологий, которое подчеркивал Цицерон. Существовали характерные для популяров темы: экономическое благосостояние народа, поддерживаемое за счет распределения земли и, позднее, хлебных раздач; защита свободы при помощи законов об обжаловании (provocatio), тайного голосования, уголовных судов и иных ограничений власти аристократии. Признанный список лидеров-популяров существовал и во времена Цицерона; начинался он с Гая Фламиния – трибуна и автора аграрного закона 232 г. до н.э. С другой стороны, их оппоненты вели речь о защите {68} закона и порядка, а также казны23. Конечно, сторонники одной идеологии порой рядились в политические одежды другой. Оптиматы могли из соображений целесообразности провести хлебный или аграрный закон в интересах народа, – как поступили Марк Ливий Друз (трибун 91 г. до н.э.) и Катон Утический, или же выставить себя популярами, чтобы добиться политического успеха, – как действовал Цицерон. О том, в какой мере политики-популяры ставили собственные выгоды выше интересов людей, которых будто бы представляли, можно судить по дальнейшему изложению событий, но само по себе наличие личных амбиций не означает, что человек вообще не защищает ничьи интересы, кроме собственных.
23 Цицерон. Учение академиков. II.13; Цицерон. В защиту Сестия. 98; Саллюстий. Югуртинская война. 31; Саллюстий. История. I.55; III.48M. {69}
Линтотт Э. Политическая история, 146–95 гг. до н.э. // Кембриджская история древнего мира. Т. 9: Последний век Римской республики, 146–43 гг. до н.э. В 2-х п/т.: П/т. 1 / Под ред. Дж.-А. Крука, Э. Линтотта, Э. Роусон; пер. с англ., предисловие, примечания О.В. Любимовой, С.Э. Таривердиевой. М.: Ладомир, 2020. С. 68–69.
Ученый
10.10 2021
же выставить себя популярами, чтобы добиться политического успеха, – как действовал Цицерон.
Чувствуя некоторую неловкость, Цицерон демагогически именовал себя "истинным популяром" в отличие от "ложных популяров". Конечно Катон и Цицерон были самыми настоящими оптиматами и погибли, защищая интересы олигархии.
Ученый
10.10 2021
На самом деле в Риме не существовало политических партий в современном смысле – с внутренней организацией и сформулированной программой.
Обычно партия создавалась вокруг какого-нибудь видного полководца - Суллы, Помпея или Цезаря и состояла из его друзей, которые поддерживали своего лидера в сенате и собрании, а взамен получали деньги и должности. В сущности такой механизм похож на политическую борьбу 19-20 века, с той разницей что у римлян не было борьбы идеологий, все партии взывали к традиционным республиканским ценностям. Когда Юлий Цезарь попробовал заикнуться о царском титуле, на него ополчилось большинство политиков.
Создавать партию Катона или партию Цицерона было бессмысленно, поскольку без солдат и денег вопросы в поздней республике уже не решались.
Стефан
10.10 2021
Историки также согласны в том, что политические группировки не были партиями в современном смысле, даже если пока нет единодушия в вопросе о том, что же они собой представляли. Однако неясно, следует ли рассматривать деятельность популяров как часть {27} политической игры аристократии или как угрозу для господства аристократии: как сами лидеры-популяры расценивали собственные действия? Во всяком случае, исследователи справедливо подчеркивают, что не только Цицерон, но даже Саллюстий порой отстаивал точку зрения о противоположности и несовместимости взглядов оптиматов и популяров на политику20.
20 Perelli 1982 (A 90): 25–69. {28}
Линтотт Э. Кризис республики: исторические источники и связанные с ними проблемы // Кембриджская история древнего мира. Т. 9: Последний век Римской республики, 146–43 гг. до н.э. В 2-х п/т.: П/т. 1 / Под ред. Дж.-А. Крука, Э. Линтотта, Э. Роусон; пер. с англ., предисловие, примечания О.В. Любимовой, С.Э. Таривердиевой. М.: Ладомир, 2020. С. 27–28.