←  Древняя Греция

Исторический форум: история России, всемирная история

»

От смерти Филиппа до начала похода Александра

Фотография andy4675 andy4675 13.05 2014

События от октября 336 по начало весны 334 г. г. до н. э. Критический период становления власти Александра Македонского после трагической гибели его отца.

 

Юниан Юстин, Эпитома "Истории Филиппа" Помпея Трога 9.5.8-7.14:

 

Гл. 5. (8) В начале весны он послал вперед в Азию, подвластную персам, трех полководцев: Пармениона, Аминту и Аттала, (9) сестру которого он незадолго перед тем взял в жены, после того как развелся с матерью Александра, Олимпиадой, заподозрив ее в прелюбодеянии.
Гл. 6. (1) Пока собирались вспомогательные войска из Греции, Филипп справил свадьбу дочери своей Клеопатры и Александра, которого он сделал царем Эпира. (2) Свадьба была отпразднована с невероятной пышностью, как это подобало великим царям: и тому, кто выдавал дочь замуж, и тому, кто брал себе жену. (3) Не было недостатка и в великолепных зрелищах; Филипп отправился посмотреть на них без телохранителей, между двумя Александрами, сыном и зятем. (4) Воспользовавшись этим, молодой человек из македонской знати, по имени Павсаний, ни в ком не возбуждавший подозрений, стал в узком проходе и заколол Филиппа, когда тот шел мимо него; так день веселья превратился в день погребальных рыданий: (5) Павсаний этот еще в ранней юности подвергся насилию со стороны Аттала, причем этот и без того позорный поступок тот сделал еще более гнусным: (6) приведя Павсания на пир и напоив его допьяна неразбавленным вином, Аттал сделал его жертвой не только своей похоти, но предоставил его и остальным своим сотрапезникам, словно Павсаний был продажным распутником, так что Павсаний стал посмешищем в глазах своих сверстников. (7) Тяжко оскорбленный, Павсаний несколько раз обращался с жалобами к Филиппу. (8) Павсанию отводили глаза ложными обещаниями, да еще и подшучивали над ним, а врагу его – он видел -дали почетную должность военачальника; поэтому он обратил свой гнев против Филиппа и, не будучи в состоянии отомстить обидчику, отмстил несправедливому судье.
Гл.7. (1) Думали также, что Павсаний был подослан Олимпиадой, матерью Александра, да и сам Александр не был, по-видимому, не осведомлен о том, что замышляется убийство его отца, (2) ибо Олимпиада не менее страдала от того, что ее отвергли и предпочли ей Клеопатру, чем Павсаний -от своего позора. (3) Александр же опасался встретить соперника в лице брата, рожденного мачехой, от этого-то и у него однажды уже произошла ссора во время пира сначала с Атталом, а потом и с самим отцом, (4) причем дело дошло до того, что Филипп гонялся за Александром с обнаженным мечом и друзья едва умолили царя не убивать сына. (5) По этой причине Александр вместе с матерью удалился сначала к своему дяде по матери в Эпир, а оттуда к иллирийскому царю. (6) С отцом, который звал его обратно, Александр примирился неохотно и вернулся против своей воли, уступив только просьбам родственников. (7) Олимпиада со своей стороны побуждала своего брата Александра, царя Эпира, к войне с Филиппом и достигла бы цели, если бы Филипп не сделал Александра своим зятем, выдав за него дочь. (8) Полагали, что и тот и другая [Александр и Олимпиада] в своем озлоблении толкнули Павсания, негодовавшего на безнаказанность своего оскорбителя, на такое страшное злодеяние. (9) Олимпиада, по-видимому, держала наготове коней для убийцы на случай его бегства. (10) Когда же она, услыхав об убийстве царя, поспешила на похороны под предлогом исполнения последнего долга, то она в ту же ночь возложила на голову висевшего на кресте Павсания золотой венец. Никто, кроме нее, не мог отважиться на это, раз после Филиппа остался сын. (11) Спустя немного дней она сожгла снятый с креста труп убийцы над останками своего мужа и приказала насыпать холм на том же месте; она позаботилась и о том, чтобы ежегодно приносились умершему жертвы согласно с верованиями народа. (12) Затем Олимпиада принудила Клеопатру, из-за которой Филипп развелся с ней, повеситься, сперва умертвив в объятиях матери ее дочь. Зрелищем повесившейся [соперницы] она утолила свою месть, которой она поспешила достичь, убив мужа. (13) Наконец, она посвятила Аполлону меч, которым был заколот царь, от имени Мирталы; это имя Олимпиада носила в младенчестве. (14) Все это она делала настолько открыто, как будто она боялась, что преступление, совершенное ею, будет приписано не ей.

IX, 5, 8:... трех полководцев: – Согласно Диодору, во главе македонского экспедиционного корпуса в Малую Азию весной 336 г. до н.э. были посланы Аттал и Парменион (XVI, 91, 2). Этим событием была начата война против Персии, объявленная еще летом 337 г. до п. э. По поводу данной войны Филиппа, оказавшейся непродолжительной из-за неожиданного убийства македонского царя, см., в частности: Ruzicka S. A Note on Philip's Persian War// AJAH. 1985. Vol. 10. P.84ff.
IX, 5, 9:... сестру которого.... – Речь идет о Клеопатре, представительнице знатного македонского рода, последней жене Филиппа, на которой он женился в 337 г. до н.э. По Диодору, Аттал приходился ей племянником (XVI, 93, 9); по Плутарху и Павсанию, он был ее дядей (Plut. Alex., 9; Paus., VIII, 7, 7); о том же сообщает Сатир (в предаче Афи-нея), добавляя, что ее братом являлся Гиппострат (Athen., XIII, p.557b-c). Современные исследователи, как правило, отдают предпочтение именно последней версии.
IX, 6, 1:... свадьбу дочери своей Клеопатры и Александра, – Клеопатра была дочерью Филиппа и Олимпиады, т.е. родной сестрой Александра Великого. Она была выдана замуж за Александра Эпирского, родного брата ее матери, Олимпиады (см. выше, VIII, 6, 5sqq., а также ниже, IX, 7, 7). Свадебные торжества проходили в Эгах, древней столице Македонии.
IX, 6, 4:... Павсаний... заколол Филиппа, – Ср.: Diod., XVI, 91, 4–94, 4 (основной источник). Филипп был убит Павсанием летом или; скорее всего, осенью 336 г. до н.э. Об обстоятельствах убийства Филиппа см. особенно: Hammond N. G. L., Griffith G. Т. A History of Macedonia. Vol. И. P. 684 ff.; Ellis J. R. Assassination of Philip // Ancient Macedonian Studies in Honour of Ch. F. Edson. Thessaloniki, 1981. P. 99 if.; кроме того: Fears J. R. Pausanias, the Assassin of Philip II // Athenaeum. 1975. Vol. 53. P. Ill ff.
IX, 7, 1:... Павсаний был подослан Олимпиадой, – См. также: Plut. Alex., 10.
IX, 7, 4'... Филипп гонялся за Александром... – По Плутарху, ссора между Филиппом и Александром произошла на свадьбе македонского царя и Клеопатры, когда Аттал, разгоряченный вином на пиру, пожелал новобрачным законного наследника престола. Александр, взбешенный таким заявлением, швырнул в Аттала чашей. Тогда Филипп бросился на сына с обнаженным мечом, но споткнулся и упал. После этого Александр уехал из Македонии, вначале в Эпир, где оставил свою мать, а затем в Иллирию. См.: Plut. Alex., 9; Athen., Ill, p.557d-e (Сатир).
IX, 7, 6:... Александр примирился неохотно.... – Примирение Филиппа с сыном (правда, надо думать, чисто внешнее) состоялось с помощью коринфянина Демарата, связанного с македонским царским домом узами гостеприимства, который убедил Александра вернуться обратно (Plut. Alex., 9).
IX, 7, 10:... она, услыхав об убийстве царя, – Сведения, приведенные ниже, IX, 7, 10–11 и 7, 13, имеются только у Юстина.
IX, 7, 12:... Олимпиада принудила Клеопатру, – -Ср.: Plut. Alex., 10; ср.: Paus., VIII, 7,7.

http://simposium.ru/ru/node/47

 

Диодор Сицилийский, Историческая библиотека 91.1-95.1:

 

91. (1) Когда Пифодор был архонтом в Афинах, римляне избрали консулов Квинта Публия и Тиберия Эмилий Мамерка, отмечалась сто одиннадцатая Олимпиада, в которой Клеомант из Клитор выиграл в беге.[101] (2) В этом году, царь Филипп, признанный главою греков, открыл военные действия против Персии, отправив в Азию, с передовым отрядом Аттала и Пармениона,[102] придав им часть своих сил и приказав освободить греческие города, в то время как он сам, желая вступить в войну с одобрения богов, спросил Пифию, победит ли он царя персов. Она дала ему следующий ответ:
"Бык увенчан цветами, и близок тот, кто его заколет"[103]
(3) Филипп нашел этот ответ неоднозначным, но принял его в смысле благоприятном для себя, а именно, что оракул предсказал, что персы будут убиты, как жертвенные животные. В действительности, однако, это было не так, и это означало, что Филипп сам в разгар праздника и священного жертвоприношения, будет зарезан как бык, украшенный гирляндой. (4) В любом случае, он думал, что боги поддерживают его, и было очень приятно думать, что Азия будет отдана в руки македонцев.
Тотчас, приводя в исполнение планы, великолепные жертвы богам он объединил со свадьбой своей дочери Клеопатры, чья мать была Олимпиада; он отдал ее замуж за Александра, царя Эпира, родного брата Олимпиады.[104] (5) Он хотел, чтобы как можно больше греков могли принять участие в торжествах в честь богов, и так запланировал блестящие музические состязания и щедрые пиры для своих друзей и гостей. (6) Из всей Греции он созвал своих личных гостеприимцев и приказал своим придворным привести с собой сколько смогут своих знакомых из-за рубежа. Он решил предстать перед греками как человек любезный и соответствующий присвоенному отличию, - верховному главнокомандованию, с соответствующим случаю гостеприимством.

92. (1) Так большое число людей собрались вместе со всех сторон на праздник, игры и бракосочетание, которые отмечались в Эгах в Македонии. Не только отдельные аристократы венчались золотыми коронами, но также и представители большого число значительных городов, и среди них Афин. (2) Эта награда была объявлена глашатаем, и он закончил речь заявлением, что если кто-то злоумышляет против царя Филиппа и сбежит в Афины, ища убежище, он будет выдан.[105] Случайная фраза оказалась предзнаменованием посланным Провидением, - пусть Филипп знает, что предстоит заговор. (3) Были также произнесены и другие подобные слова, как казалось внушенные божеством, что предрекали смерть царя.
На торжественном пиршестве, Филипп приказал актеру Неоптолему, непревзойденному ни силой своего голоса, ни своею известностью, представить некоторые хорошо известные произведения, в частности такие, которые касались персидской кампании. Артист считал, что это произведение будет принято как подходящее Филиппу переправившемуся и намеренному упрекнуть в богатстве персидского царя, великого и знаменитого этим, (предполагая), что когда-нибудь это будет ниспровергнуто судьбой. Вот слова, которые он сначала запел:

"Твои мысли витают выше воздуха;
Ты мечтаешь о широких возделанных полях.
Ты хочешь свой дом возвысить над другими,
Чтобы люди знали, но ты ошибаешься,
Руководят твоей жизнью издалека.
Но есть один кто захватит быстро,
Кто идет путем тьмы во мраке,
И вдруг, невидимый, настигнет
И отнимем мы твои далекие надежды -
Гибель, смертный источник многих бед."[106]

Он продолжил и остальную частью песни, и вся она была на ту же тему.
(4) Филипп был очарован содержимым и был полностью занят мыслью о свержении персидского царя, ибо он вспомнил Оракул Пифии, который имел тот же смысл, что и слова, цитируемые трагическим актером.
(5) Наконец пир закончился, и начались игры, установленные для следующего дня. Хотя было еще темно, множество зрителей поспешило в театр и на восходе солнца торжественное шествие началось. Наряду со всякого рода выставленными богатствами Филипп включил в процессию статуи двенадцати богов, выполненных с большим искусством и блестяще украшенных, вызванных показать богатство и привести зрителя в трепет, а вместе с ними была пронесена тринадцатая статуя самого Филиппа, изображающая его богом, так что царь самолично возвел себя на престол среди двенадцати богов.[107]

93. (1) Все сидящие в театре был поражены, когда Филипп появился в белом плаще, и отдал приказ своим телохранителем оставить его и следовать за ним только на расстоянии, так как он публично хотел показать, что он защищен доброй волей всех греков, и не имеет нужды в охране копьеносцев.[108] (2) Такова была вершина успеха, которой он достиг, но, как раз когда похвалы и поздравления у всех звенели в ушах, вдруг без предупреждения обнаружился заговор против царя в виде смертельного удара.
(3) Мы должны изложить причины этого, с тем, что наш рассказ стал ясным.
Македонец Павсаний происходил из знатного рода из Орестиды.[109] Он был телохранителем царя и был возлюбленным его из-за своей красоты. (4) Когда он увидел, что царь стал отдавать предпочтение другому Павсанию (человеку одного с ним имени), он обратился к нему с бранью, обвинив его в том, он гермафродит и немедленно принимает любовные предложения любого, кто пожелает. (5) Не выдержав такого оскорбления, другие хранили молчание в это время, но, вскоре, поведав Атталу, одному из своих друзей, он замыслил достичь своей собственной смерти добровольно и эффектным способом. (6) Через несколько дней после этого, Филипп вступил в бой с Плеврием, царем иллирийцев,[110] Павсаний встал перед ним и, приняв своим телом все удары, направленные на царя, встретил свою смерть.
(7) Этот случай был широко обсужден, и Аттал, который был членом дворцового окружения и подвластный только царю, пригласил сначала Павсания на обед и опоил его, и пока он был пьян от неразбавленного вина, передал его бесчувственное тело погонщикам мулов обесчестить в пьяной распущенности. (8) Таким образом, он, через некоторое время оправился от пьяного угара и, глубоко задетый оскорблением, нанесенным Атталом, идет к царю с негодованием. Филипп разделил гнев на этот варварский акт, но не хотел наказывать Аттала в то время из-за их отношения, и потому, что услуги Аттала были нужны безотлагательно. (9) Он был племянником[111] Клеопатры, которую царь только что взял замуж, как новую жену, и он был выбран в качестве полководца передовых сил, направляемых в Азию, и потому что он был человек храбрый в бою. По этим причинам, царь попытался смягчить праведный гнев Павсания от произвола над ним, и дал ему дорогие подарки и наградил его повышением среди телохранителей.

94. (1) Павсаний, тем не менее, неумолимо вынашивал свой гнев,[112] и жаждал отомстить за себя, а не только тому, кто совершил несправедливость, но и тому, кто отказался отомстить за него. В этом замысле его особенно поощрял софист Гермократ.[113] Он был его учеником, и когда спросил в ходе своего учения, как можно стать самым известным, софист ответил, что надо убить того, кто совершил великие дела, и сколь же долго как будут помнить его, столь же долго будут помнить и его убийцу. (2) Павсаний связал эти слова с личным оскорблением, и не допускал никакой задержки в своих планах, поэтому в своей обиде он решил действовать под прикрытием праздника следующим образом. (3) Он поставил лошадей у ворот города и пошел к входу в театр, неся кельтский кинжал под плащем. Когда Филипп направил своих присутствующих друзей идти впереди него в театр, в то время как охранники держались на расстоянии, он, увидев, что царь остался один, бросился на него, вонзил кинжал под ребро и вытянул его из мертвеца[114], а затем побежал к лошадям у ворот, которых он приготовил для своего бегства. (4) Сразу же одна группа телохранителей поспешила к телу царя, в то время как остальные бросились в погоню за убийцей, а среди этих последних были Леоннант, Пердикка и Аттал.[115] Имея начальное преимущество, Павсаний бы сел на коня, прежде чем они смогли бы его поймать, если бы он не зацепился сапогом о виноградную лозу и не упал. Когда он с трудом поднялся на ноги, Пердикка и остальные настигли его, и убили своими копьями.

95. (1) Таков был конец Филиппа, который сделал себя величайшим из царей Европы на то время, и из-за размеров своего царства поставил свой трон наравне (с тронами) двенадцати богов.[116]
Он правил двадцать четыре года.

 

[101] Имя архонта было Пифодел, и срок его проходил с июля 336 года по июнь 335 г. до н. э. Олимпийские игры были проведены в середине лета, 336. Консулами339 г. до н. э. были Т. Эмилий Мамерцин и Кв. Публий Филон (Бротон, 1,137).
[102] Продолжение главы. 89. Об этих событиях ср. Юстин 9.5.8–9.
[103] Оракул цитируется в такой же форме у Павсания. 8.7.6.
[104] Юстин 9.6.1.
[105] Такие защитные указы были общими (ср. Dem. 23.95, наиболее известный из которых указ Аристократа, предложенный в честь Керсоблепта в 353 г. до н. э.
[106] Nauck, Траг. Graec. Frag. (2), Adesp. 127; Bergk, Poet. Lyr. Graec. (2) 3.744–745. Ода была сочинена Эсхилом. Строки 8–9 указаны с небольшими грамматические изменениями, по Philodemus, De Morte, col. 38.12–14 (D. Bassi, Papiri Ercolanesi, 1; Milan, 1914).
[107] Ср. стр. 101, примечание 3.
[108] Он шел между двумя Александрами, сыном и зятем (Юстин 9.6.3–4), так и между теми, у кого были веские причины желать его смерти.
[109] Юстин 9.6.4–8. Орестида была область в западной Македонии, граничащая с Иллирией.
[110] Этот бой вряд ли можно определить в силу частых войн Филиппа против иллирийцев. Последняя упомянута Диодором в гл. 69.7.
[111] Это обычная формулировка (родственных) отношений. В книге 17.2.3, Аттал называется братом Клеопатры, но в противном случае, с большей вероятностью, ее дядя.
[112] Эти события не могут быть датированы точно, но они должны иметь место за несколько лет до убийства Филиппа, возможно, уже в 344 г. до н. э. (Berve, Alexanderreich, 2, стр. 308). Павсаний ждал долгое время случая для мести, и любопытно, что он выбрал случай наиболее выгодный для Александра.
[113] Софист Гермократ не известен в данный период, но, может быть, есть возможность идентификации этого человека с одноименным грамматиком, который хорошо известен как учитель Каллимаха. О последнем см. F. Susemihl, Geschichte der griechischen Litteratur in der Alexandrinerzeit, 2 (1892), 668; О. Stählin, W. Schmid, W. von Christs Geschichte der griechischen Litteratur (6), 2.1 (1920), 126; Funaioli, Real–Encyclopädie, 8 (1913), 887 f.
[114] Дата смерти Филиппа обсуждается K. J. Beloch, Griechische Geschichte, 3.2 (1923), 59. Новости не достигли Афин к концу гражданского года 337/6 г. до н. э.; IG 2 (2). 1.240 в десятая пританея не знает об этом. С другой стороны, это должно было случиться в начале лета, когда Филиппа был занят подготовкой к вторжения в Малую Азию. Возможно ключ к дате дает заявление Плут. Александр 16.2, о битве при Гранике: она произошла бы в месяце Дайсии, но, так как месяц считался невезучим, Александр приказал назвать его второй Артемисий. Поскольку есть некоторые доказательства того, что високосный месяц был последним месяцом года царствования, это дает определенные основания считать, что Филипп умер и Александр вступил на престол в Дайсии, и это достаточно хорошо согласуется с данными Аттической надписи. Так как Александр умер в Дайсии, Оксиринхский хронолог был прав, ставя ему в заслугу тринадцать лет царствования. См. ниже о книге 17.117.5 примечание.
[115] Это предположительно сын Андромена, который, как Леоннат и Пердикка был близкий друг и современник Александра, вероятно, они были его телохранителями, а не Филиппа (термин может быть использован свободно; Аттал никогда не был одним из семи или восьми телохранителей Александра сопровождающих его в Азии, и Leonnatus не раньше чем 332/1, Пердикка — 330; Berve, Alexanderreich, 1,27). Павсаний был из Орестиды, как и два его убийцы, в то время как Аттал был зятем Пердикки. Заманчиво предположить, что они знали о плане Павсания, а затем убили его, чтобы заставить его замолчать. U. Wilcken (SB Ak. Berlin, 1923, 151 и след.) найденный папирус в Оксе в 1798 свидетельствует о том, что Павсаний был судим и казнен, но текст отрывочен и неясен, и теория не подтверждается, на мой взгляд, основываясь на Юстине 11.2.1.
[116] Смысл этой претензии со стороны Филиппа, в том, что он был в некотором роде равен Двенадцати и достоин такого же поклонения; σύνθρονος эквивалентно σύνναος. Что именно это означает для Филиппа и его современников неизвестно; ср. Habicht, Gottmenschentum, 14, примечание 3, Л. Cerfaux, Дж. Tondriau, Le des Culte souverains Dans La civilization greeko–roman6 (1956), 123–125.

 

http://simposium.ru/ru/node/867

 

Афиней, Пир мудрецов 557 b-e:

 

[b] ...
5. Филипп Македонский, отправляясь в свои походы, женщин не брал... Но Филипп, вступал в новый брак, при каждой новой войне: "За двадцать два года своего царствования,[15] - пишет Сатир в его жизнеописании [FHG.III.161], - он был женат на Авдате из Иллирии и имел от нее дочь Кинну, и на Филе, сестре Дерды [с] и Махаты; чтобы породниться с фессалийцами, он завел детей от двух фессалийских жен, одна из которых, Никесиполида Ферская, родила ему Фессалонику, а другая. Филинна Ларисейская, родила ему Арридея. А молосское царство он приобрел, женившись на Олимпиаде, принесшей ему Александра и Клеопатру. Когда он покорил Фракию, к нему [d] пришел фракийский царь Кофела с дочерью Медой и большим приданым; и он ввел ее в дом второй женой, рядом с Олимпиадой. После всех этих женщин он влюбился и женился на Клеопатре,[16] сестре Гиппострата и племяннице Аттала, и тоже ввел ее в дом рядом с Олимпиадой, и этим расстроил и погубил свою жизнь. Ибо тут же, еще во время свадьбы, Аттал сказал: "Вот теперь, царь, у тебя будут рождаться законные сыновья, а не ублюдки!" - на что Александр швырнул в него чашей, которую держал в руке, а тот в Александра своею. После этого Олимпиада [е] бежала к молоссам, Александр к иллирийцам, а Клеопатра родила Филиппу дочь Европу".

 

http://simposium.ru/ru/node/881

 

Павсаний, Описание Эллады 8.7.7(4):

 

4. Налево от так называемого Бесплодного поля на территории Мантинеи есть гора; на ней видны остатки лагеря Филиппа, сына Аминты, и поселка Нестаны. Говорят, что около этой Нестаны Филипп расположился лагерем, и источник, протекающий здесь, они еще и сейчас в честь его называют Филипповым. Приходил же Филипп в Аркадию с тем, чтобы привлечь аркадян на свою сторону и отвлечь их от дела всех других эллинов. Всякий мог бы согласиться, что из всех македонских царей, бывших до и после Филиппа, никто не показал примеров более великих подвигов, чем он. Но справедливо мыслящий человек не назвал бы его хорошим полководцем: клятвы именем богов он всегда попирал, договоры при всяком случае нарушал и данного слова он бесстыдно не выполнял больше, чем кто-либо другой из всех людей. За это не замедлило постигнуть его отмщение бога; оно поразило его с беспримерной быстротой. Филиппу не было и 46-ти лет от роду, как на нем исполнилось предсказание дельфийского бога. Оно было дано ему, когда он, говорят, обратился к богу, вопрошая его относительно похода на Персию:


Бык увенчан; конец его близок, и есть совершитель.


Скоро стало ясным, что это относилось не к мидийцам, но к самому Филиппу. 5. Когда Филипп умер, то Олимпиада убила маленького сына Филиппа, рожденного им от племянницы Аттала Клеопатры, заставив тащить его вместе с матерью в медном котле, под которым был разложен огонь; немного позже она убила и Аридея.

 

http://www.e-reading...nie_Ellady.html

 

Плутарх, Александр 10.6-8:

 

Когда Павсаний, потерпевший жестокую обиду из-за Аттала и Клеопатры, не нашел справедливости у Филиппа и убил его, то в этом преступлении больше всего обвиняли Олимпиаду, утверждая, будто она подговорила и побудила к действию разъяренного молодого человека. Обвинение коснулось и Александра: шли толки, что, когда после нанесенного ему оскорбления Павсаний встретил Александра и пожаловался ему на свою судьбу, тот ответил стихом из «Медеи»: Всем отмстить — отцу, невесте, жениху16.


Тем не менее, разыскав участников заговора, Александр наказал их и очень возмущался тем, что Олимпиада в его отсутствие жестоко расправилась с Клеопатрой.

 

16. Всем отомстить — отцу, невесте, жениху. — Стих из «Медеи» Эврипида, ст. 288: у Эврипида имеются в виду Креонт, Креуса и Ясон, которым грозит отомстить Медея, здесь — Аттал, Клеопатра и Филипп.

 

http://www.ancientro...alexander-f.htm

 

Аристотель, Политика 5.10.1311b:

 

10. Филипп Македонский был убит Павсанием за то, что не защитил его от надругательства со стороны Аттала и его окружения60.

 

http://grachev62.nar...arpol5.html#s60

 

60 Павсаний – один из телохранителей Филиппа. Филипп был убит в 336 г. до н.э. Аттал – знатный македонянин, дядя Клеопатры, супруги царя Филиппа. – 554. [c.773]

 

http://grachev62.nar.../prim.html#p560

Ответить

Фотография andy4675 andy4675 14.05 2014

A COMPANION
TO ANCIENT
MACEDONIA
Edited by
Joseph Roisman
and Ian Worthington

 

5 Philip’s Last Years and End

Now that Philip had secured Greek support for his Persian campaign, he had to
make sure that the influential Macedonian nobles would be loyal to his plans. He
employed his characteristic strategy of political marriage, choosing Cleopatra, the
young niece and ward of his general Attalus, to be his seventh and last wife.56
Certainly, it was no coincidence that shortly after Attalus and his father- in- law
Parmenion were sent as leaders of the advanced force into Asia Minor (Diod.
16.91.2, 93.9). Philip’s ambitious plan required more than only military preparations.
Thus, the marriage served to gain the loyal support of this obviously influential
clan rather than showing that Philip underwent a midlife crisis and fell in love
with a girl too young for him as is suggested by ancient sources (Plut., Alexander
9.4, Athen. 13.557d–e).
Attalus and his circle soon seemed to think that they were able to interfere in matters
of succession. At the wedding feast Attalus plainly voiced his hopes that Philip and
his new wife (Attalus’ niece) might produce legitimate heirs to the Macedonian
52 On Artaxerxes III and Philip, see P. Briant, From Cyrus to Alexander, trans. P.T. Daniels
(Winona Lake 2002), pp. 707–9.
53 See Worthington, Philip II, pp. 131–2.
54 Cf. Worthington, Philip II, p. 170, Wirth, Philipp II, pp. 148–50.
55 Diod. 17.54, Curt. 4.11, Arr. 2.25.1–3, Plut., Alexander 29.4, Moralia 180b, Valerius
Maximus 6.4 ext. 3; cf. S. Müller, Mabnahmen der Herrschaftssicherung gegenüber der makedonischen
Opposition bei Alexander dem Groben (Frankfurt 2003), pp. 66–8.
56 On the political background of this marriage, cf. E.D. Carney, Women and Monarchy in
Macedonia (Norman 2000), pp. 73–4.

 

throne.57 This caused a violent argument with an insulted Alexander, whose emotions
were heightened by his father ordering him, not Attalus, to apologize and drawing his
sword against him when Alexander refused.
Philip’s marriage alliance with Attalus’ family certainly had an effect on the social
ranking at his court. Alexander, the acknowledged heir, and his mother might have
feared that their superior standing was challenged. As a result of the conflict, they
both left the court. Olympias headed for her native Epirus and Alexander went with
her, and then to the Illyrians. However, Philip never seems to have intended to marginalize
or even disinherit his militarily and politically educated son, certainly not on
the eve of the Persian invasion. Alexander had proved himself already in 340 as regent
of Macedonia when he had put down a Maedian revolt on the upper Strymon (Plut.,
Alexander 9.1) and again at Chaeronea, and Philip made him return to Pella (Plut.,
Alexander 9.6).
Shortly after, the so- called Pixodarus affair caused issues again between father and
son and reflects first and foremost the incompatibility of Argead dynastic interests and
Macedonian noble interests. Although the focus is on Alexander and Philip, the conflict
was not a problem primarily between them. It all started when Pixodarus,
Hecatomnid satrap of Caria, initiated marriage negotiations with Philip. The latter
offered his son Arrhidaeus to the satrap’s daughter Ada. The negotiations formed part
of Philip’s war preparations for Caria could have been a useful foothold for his operations
in Asia Minor. But the alliance never materialized thanks to Alexander’s interference.
According to Plutarch, the only source for the Pixodarus affair, Alexander was
misled by some of his friends and his mother. Disturbed by their warnings that Philip
wanted to settle the kingdom on Arrhidaeus by means of a brilliant marriage, he
offered himself in his brother’s place. As soon as Philip became aware of this, he
stopped the negotiations and furiously reproached his son, explaining to him that
he wanted a better bride for him, and banished the friends who had been bad advisers.
Among them were Ptolemy, Nearchus, and Harpalus who afterwards held important
offices when Alexander was king (Plut., Alexander 10.1–2).
Probably, despite chronological doubts, the episode is no invention.58 Due to
the quarrel with Attalus, Alexander felt insecure and marginalized at his father’s
court. Actually, his faction mainly consisted of sons of less important families like
Hephaestion as well as members and friends of his mother’s family.59 He also
seems to have been disturbed by Philip’s generous attitude towards Attalus and
his faction. Presumably, Alexander did not understand Philip’s need for his
appeasement policy. It has been well pointed out that a member of the clan of
Parmenion (and Attalus) was present when Philip talked to Alexander in his private
57 Plut., Alexander 9.4–6, Athen. 13.557d, Justin 9.6.1–8.
58 As suggested by M.B. Hatzopoulos, ‘A Reconsideration of the Pixodaros Affair’, in B. Barr-
Sharrar and E.N. Borza (eds.) Macedonia and Greece in Late Classical and Early Hellenistic
Times (Washington 1982), pp. 59–66; contra V. French and P. Dixon, ‘The Pixodarus Affair:
Another View’, Anc. World 13 (1986), pp. 73–86 and ‘The Source Traditions for the
Pixodarus Affair’, Anc. World 14 (1987), pp. 25–40.
59 Cf. W. Heckel, ‘The Boyhood Friends of Alexander the Great’, Emerita 53 (1985), pp. 285–9.

 

chamber: Philotas, Parmenion’s eldest son, accompanied him, a sign that his
family watched over even the dynastic politics.60
However, Philip tried to reconcile with Olympias and her faction by publicly honouring
her family branch. To this end, he arranged the marriage of their daughter
Cleopatra to Olympias’ brother, Alexander I of Epirus (Diod. 16.91.1, Justin 9.6.1,
13.6.4). This marital connection served to support Alexander’s circle at Philip’s court
and may have been intended to stop the internal quarrel. Olympias returned to Pella
as most probably she was present at her daughter’s marriage at Aegae.61
In addition, the statue group inside the Philippeum at Olympia commissioned by
Philip after Chaeronea might provide an insight into the way he shaped the dynastic
image at this stage of his reign. A thanks- offering to Zeus for the victory at Chaeronea,
the Philippeum was a circular secular building located in the sacred precinct.62 It contained
a family group by the famous Greek sculptor Leochares fashioned from gilded
white marble as archaeological examinations of the excavated plinth cuttings have
revealed. Thus, Pausanias was misinformed when he reported that the portraits were
fashioned from chryselephantine material that was mainly used for divine statues.63
He might never have seen the statues himself or mistook the gilded marble for gold
and ivory. Probably Philip’s statue carried along with the statues of the 12 gods showing
him as a throned companion (synthronos) ‘because of the extent of his kingdom’
(Diod. 16.95.1, 92.5) at the wedding feast at Aegae in 336 was also fabricated from
white gilded marble.64 In the Philippeum the statues were those of Philip, his parents
Amyntas and Eurydice, his wife Olympias and their son Alexander. The sculptural
program was most probably commissioned by Philip. Being a piece of Argead propaganda,
the statue group symbolized Argead dynastic quality, unity, and legitimacy
stretching from Amyntas III to young Alexander. This being the case, Philip publicly
supported his son’s claim to the throne. The Philippeum also demonstrates the change
that Philip’s political self- fashioning underwent during his career, for he had reformed
60 Cf. Wirth, Philipp II, p. 165.
61 Cf. Carney, Women and Monarchy, pp. 203–7, W.S. Greenwalt, chapter 14. See also Plut.,
Moralia 179c.
62 On the Philippeum in general, see E.D. Carney, ‘The Philippeum, Women, and the Formation
of Dynastic Image’, in W. Heckel, L. Tritle and P. Wheatley (eds.), Alexander’s Empire:
Formulation to Decay (Claremont 2007), pp. 27–60, Worthington, Philip II, pp. 164–6.
63 Paus. 5.17.4, 20.9–10; cf. P. Schultz, ‘Leochares’ Argead portraits in the Philippeion’, in
R. von den Hoff and P. Schultz (eds.), Early Hellenistic Portraiture: Image, Style, Context
(Cambridge 2007), pp. 205–33. Pausanias calls the images eikones, statues of persons with no
religious connotation, and not agalmata, cult statues; cf. A. Stewart, Faces of Power: Alexander’s
Image and Hellenistic Politics (Berkeley and Los Angeles 1993), p. 208. Occasionally, there is
slippage between the terms, but mostly eikones in Greek texts do not refer to cult statues.
64 Diodorus calls Philip’s image an eidolon, a secular statue and does not refer to it as an
agalma, a cult statue. This suggests that the image intended to show that thanks to his considerable
achievements he enjoyed an elevated godlike (isotheos) status. See also M. Mari, Al
di là dell’Olimpo. Macedoni e grandi santuari della Grecia dall’età arcaica al primo ellenismo
(Athens 2002), p. 183. On the debate on Philip’s alleged divine aspirations, see Worthington,
Philip II, pp. 228–33.

 

the Argead dynastic image. Trying to get away from the traditional image of the
Macedonian ruler as a primus inter pares among his noble companions, Philip emphasized
the elevated status, uniqueness, and excellence of his family distinguishing himself
and the other Argeads from the nobles. To this end, he also included the female
members of his dynasty into the public representation.
In the autumn of 336, amidst the lavish wedding feast of his daughter Cleopatra,
Philip was assassinated in the forty- seventh year of his life and the twenty- fifth of his
reign. The day after the wedding of Cleopatra games were held in the theatre at
Aegae. When Philip entered the theatre after the opening procession his bodyguard
(and former lover) Pausanias stabbed him.65 Pausanias tried to escape but he tripped
and fell, and was killed on the spot (Diod. 16.94.4).66 Well might he have shocked the
audience in the crowded theatre but he made at least Demosthenes’ day: the orator is
said to have put on a splendid robe and worn a garland on his head in public when the
news of the assassination reached Athens (Plut., Demosthenes 22.2).
Although there is ample precedent for regicide in Macedonia and the name of the
murderer is known,67 Philip’s assassination is one of the most famous.68 Aristotle
attributes it to the personal initiative of Pausanias alone (Politics 1311b) as does
Diodorus, who explains that Pausanias, Philip’s ex- lover, jealously insulted the ruler’s
new lover who could not stand the abuses and therefore sacrificed his life on the battlefield.
His death was revenged by his friend Attalus, Cleopatra’s guardian, who
invited Pausanias to a dinner party where he made him drunk and victim of a brutal
gang rape. As Pausanias did not get justice at Philip’s hands, he directed his hostility
against him (Diod. 16.93–94.1, Plut., Alexander 10.4).
However, according to the official version that Alexander circulated at the start of
his reign, Pausanias was part of a conspiracy revolving around the three sons of
Aeropus (Arr. 1.25.1–2, Plut., Moralia 327c), members or at least affiliates of the
former royal house of Upper Macedonian Lyncestis. While two of them were executed
immediately, Alexander the Lyncestian was spared for the time thanks to his
father- in- law Antipater and his recognition of Alexander as king (Justin 11.2, Curt.
7.1.6–7). During his Asian campaign, Alexander is reported to have accused the
Persians of having bribed Pausanias (Arr. 2.14.5, Curt. 4.1.12), but in antiquity as
65 On Pausanias, see J.R. Fears, ‘Pausanias, the Assassin of Philip II’, Athenaeum 53 (1975),
pp. 111–35, Heckel, Who’s Who, pp. 193–4.
66 A fragmentary papyrus epitome dealing with the events immediately after Philip’s assassination
contradicts Diodorus’ version: B.P. Grenfell and A.S. Hunt, The Oxyrynchus Papyri 15
(London 1922), no. 1798 = FGrH 148 F1. According to this account, Pausanias was arrested
and put to death by the Macedonian army assembly. However, the papyrus is very fragmentary
and its evidence regarded as unreliable; cf. A.B. Bosworth, ‘Philip II and Upper
Macedonia’, CQ2 21 (1971), pp. 93–4.
67 On Argead regicide, see E.D. Carney, ‘Regicide in Macedonia’, PP 38 (1983), pp. 260–2.
68 On the evidence and theories offered on the subject, see J.R. Ellis, ‘The Assassination of
Philip II’, in H.J. Dell (ed.), Ancient Macedonian Studies in Honor of C.F. Edson (Thessaloniki
1981), pp. 99–137, Worthington, Philip II, pp. 181–6, E.I. McQueen, Diodorus Siculus:
The Reign of Philip II (Bristol 1995), pp. 189–97.

 

well as in modern scholarly debate Alexander and Olympias are also blamed.69 Scholars
who suspect Alexander to be part of the plot argue that he wanted to secure his succession
and to become the leader of the Asian campaign. Scholars who share the view
that he was not guilty point out that the timing was most uncomfortable for him.70 In
fact, his position was insecure at the time of his father’s death and it nearly cost him
the throne, for he owed his accession primarily to Antipater’s support and Parmenion’s
agreement. Perhaps they had even joined his side unexpectedly. In addition, it has to
be considered that the story of the estrangement between Philip, Olympias and
Alexander was shaped in retrospective in order to explain the assassination.71
As for alternative suspects, several scholars are inclined to believe Aristotle’s version.
Concerning the reliability of the story that Pausanias wanted to avenge a crime committed
perhaps about eight years earlier, it has been pointed out that a victim of rape
suffers from rape trauma syndrome for the rest of his/her life.72 Last but not least, it
is also assumed that the Upper Macedonian nobility felt marginalized by Philip’s last
marriage to a member of the Lower Macedonian nobility and wanted to murder him
to prevent Macedonia from being ruled by a ‘junta from the lower plain’.73
Thus Philip died and Alexander became king (see D.L. Gilley and Ian Worthington,
chapter 10). One of the new king’s first actions was to arrange the burial of his father
at Aegae, which remained the traditional site also for royal burials. In 1977 a tumulus
was excavated in the modern village of Vergina (ancient Aegae), and one of the tombs
found under it (Tomb II) is believed to be that of Philip.74

 

69 See especially E. Badian, ‘The Death of Philip II’, Phoenix 17 (1963), pp. 249–50.
70 Cf. E.D. Carney, ‘The Politics of Polygamy: Olympias, Alexander and the Murder of Philip’,
Historia 41 (1992), pp. 185–6.
71 See A. Tronson, ‘Satyrus the Peripatetic and the Marriages of Philip II’, JHS 104 (1984),
pp. 116–26.
72 Cf. Carney, ‘Politics of Polygamy’, pp. 181–2.
73 Bosworth, ‘Philip II and Upper Macedonia’, p. 102. Perhaps it was another motif that Philip
had exiled their father (Polyaenus 4.2.3); cf. Ian Worthington, ‘Alexander, Philip, and the
Macedonian Background’, in J. Roisman (ed.), Brill’s Companion to Alexander the Great
(Leiden 2003), p. 87.
74 See Worthington, Philip II, pp. 234–41; for arguments that the occupant is not Philip, see
E.N. Borza and O. Palagia, ‘The Chronology of the Royal Macedonian Tombs at Vergina’,
JDAI 122 (2007), pp. 81–125.

 

Иоганн Густав Дройзен, История Эллинизма, Том первый, история Александра Македонского, Книга первая, Глава вторая, часть Убиение Филиппа II

 

Так наступил 336 год. Приготовления к войне с персами велись
с величайшей энергией, были созваны контингенты союзных
государств, в Азию было послано значительное передовое войско
под командой Пармениона и Аттала, чтобы занять позиции по ту
сторону Геллеспонта, освободить эллинские города67 и открыть
дорогу большому союзному войску. Весьма странно, что царь разделял
таким образом свои силы, тем более странно, что он отправил
часть их, которая во всяком случае не могла быть достаточной,
прежде, чем вполне обеспечил себя в делах внутренней политики.
От него не могли скрыться движения в Эпире; они грозили, по-
видимому, войной в будущем, которая не только обещала еще более
затянуть поход в Персию, но, если бы она окончилась удачно,
не принесла бы значительных выгод, а в противном случаев разрушила
бы одним ударом дело, стоившее стольких усилий и потребовавшее
от царя двадцати лет труда. Война должна была быть
избегнута; отношения Молосса к Македонии не могли оставаться
такими непрочными; он был закуплен предложением, которое
было для него почетным и в то же время гарантировало ему его
власть. Филипп обручил с ним свою дочь от Олимпиады Клеопатру;
свадьба должна была совершиться еще осенью того же года;
эту свадьбу царь решил отпраздновать с величайшей пышностью
и сделать ее в то же время праздником объединения всех эллинов
и общим освящением персидской войны; ведь на его вопрос, победит
ли он персидского царя, дельфийский бог отвечал ему: «Видишь,
бык увенчан; конец близок; жертвоприноситель готов».
В числе находившихся при дворе знатных юношей был некто
Павсаний, отличавшийся своей красотой и пользовавшийся большой
любовью царя. Жестоко оскорбленный Атталом на одном
пиру, он обратился в величайшем негодовании к царю, который,
хотя и отнесся с порицанием к поступку Аттала, но ограничился
тем, что постарался смягчить оскорбленного юношу подарками и
принял его в число своих телохранителей. После этого царь женился
на племяннице Аттала, а Аттал на дочери Пармениона; Павсаний
терял всякую надежду отомстить за себя; тем глубже засела
в нем досада, жажда мести и ненависть к тому, который лишил
его этой надежды. В своей ненависти он был не один; линкестий-
ские братья не забыли, чем были их отец и брат; они вступили в
тайные сношения с персидским царем и были тем опаснее, чем
менее они этим казались68. Незаметно недовольных собиралось
все более и более; софист Гермократ разжигал пламя ядом своих
искусных речей, он вошел в доверие к Павсанию. «Как можно
достигнуть величайшей славы»? спросил юноша. «Убей того, кто
совершил величайшее», был ответ софиста69.

 

Наступила осень70, а с ней и свадебное празднество; свадьба
должна была праздноваться в Эгах, прежней резиденции, с того
времени, как расцвела Пелла, оставшихся местом погребения царей;
гости стекались со всех сторон: из Греции с большой пышностью
прибыли феоры, многие с золотыми венками для Филиппа71,
съехались князья агрианов, пеонов и одрисов, вельможи государства,
знатное дворянство страны и несметная масса народа. Среди
громких ликований, приветствий и почетных приношений,
среди торжественных процессий и пиров проходит первый день;
герольды приглашают на следующее утро в театр. Еще не рассвело,
а уже пестрая толпа суетливо спешила по улицам к театру;
окруженный пажами и телохранителями, приближается, наконец,
в праздничном одеянии царь; он посылает свиту вперед в театр,
считая, что не нуждается в ней среди ликующей толпы. Тут на него
бросается Павсаний, поражает его кинжалом в грудь и, пока царь
падает, кидается к ожидающим его у ворот лошадям; на бегу он
спотыкается и падает; Пердикка, Леоннат и другие телохранители
нагоняют и закалывают его.
Собрание разбегается в полном замешательстве; все смущены
и встревожены. Кому должен принадлежать престол, кто спасет
его? Старший из сыновей царя — Александр; но македонян страшит
дикая ненависть его матери, к которой, в угоду царю, многие
относились с презрением и пренебрежением. Она уже в Эгах, что- дп
бы присутствовать при погребении мужа; она точно предчувство- §
вала, точно заранее знала об ужасном событии; убиение царя ш
называют ее делом, она держала наготове лошадей для убийцы. И 5
Александр тоже знал о предполагавшемся убийстве, — еще лиш- П8
нее доказательство того, что он не сын Филиппа, а зачат и рожден
среди черного колдовства; вот где причина отвращения царя к нему * фг
и его дикой матери, вот где причина второго брака к Клеопатрой.
Мальчику, которого она только что родила72, принадлежит трон;
и разве Аттал, ее дядя, не пользовался доверием царя? Он достоин
взять на себя регенство. Другие думают, что ближайшее право
на престол принадлежит Аминте, сыну Пердикки, который еще
ребенком принужден был передать Филиппу бразды правления над
окруженным опасностями государством; только превосходные
качества Филиппа делают простительной его узурпацию; по не-
старящемуся праву Аминта должен получить теперь престол, которого
он сделал себя достойным своим долгим отречением73. В
свою очередь, линкестийцы и их приверженцы утверждают: если
против кровных наследников Филиппа выставляются на вид более
старые права, то раньше отца Пердикки и Филиппа царство
принадлежало их отцу и брату, и узурпаторы не должны больше
похищать его у них; кроме того, Александр и Аминта почти еще
мальчики, последний с детства отвык от надежды на трон и лишен
необходимой для царя силы, а Александр, находящийся под вли-

 

янием своей жаждущей мести матери, благодаря своей гордости,
своему испорченному воспитанию во вкусе дня, своему презрению
к нравам доброй старины еще опаснее для вольностей края, чем
был даже его отец Филипп; они же, линкейстийцы, напротив, являются
друзьями страны и принадлежат к роду, всегда стремившемуся
сохранить во всей их неприкосновенности обычаи старины;
состарившись среди македонян, близко знакомые с желаниями
народа, находясь в дружбе с великим царем в Сузах, они одни только
могут защитить страну от его гнева, если он придет требовать
удовлетворения за начатую Филиппом безумно смелую войну; к
счастью рука их друга вовремя освободила край от царя, который
считал ничем право и благо народа, клятвы и добродетель.
Так говорили партии, но народ ненавидел цареубийц и не боялся
войны; он забыл сына Клеопатры, так как представитель его
партии был далеко; он не знал сына Пердикки, бездействие которого
казалось достаточным доказательством его неспособности. На
стороне Александра были все права и участие, которое вызывают
незаслуженные оскорбления, кроме того слава, которую он стяжал
в войнах с медами и иллирийцами и победой при Херонее, и еще
более прекрасная слава образованности, приветливости и великодушия;
даже во главе государственных дел ему уже приходилось
стоять с успехом; ему принадлежали доверие и любовь народа; осо-
§ I бенно в войске он мог быть уверен. Линкестиец Александр понял,
§_| что ему не остается никакой надежды; он поспешил к сыну Олимпиады
и был первым, который приветствовал его царем македонян74.
Первым делом Александра было «не простое принятие стояв-
11 шего вне сомнений наследия»; он, двадцатилетний юноша, должен
был показать, имеет ли он призвание и силу быть царем. Уверенною
рукою он взялся за бразды правления, и смятение прекратилось.
Он, по македонскому обычаю, призвал войско, чтобы принять
от него поздравление: изменилось только имя царя, сказал он ему,
но могущество Македонии, порядок вещей и надежды на завоевания
остались те же. Он удержал прежнюю обязательность военной
службы и освободил тех, которые служили в войске, от всех других
повинностей и обязательств75. Введенные им частые упражнения
и переходы восстановили военный дух войска, расшатанный последними
событиями, и вдохнули в него веру в своего царя76.
Цареубийство требовало строжайшего наказания; это наказание
было в то же время самым верным средством упрочить новое
правительство. Обнаружилось, что линкестийские братья были подкуплены
боявшимся войны с Филиппом персидским царем и что они
в надежде захватить с помощью персов в свои руки престол устроили
заговор, которого Павсаний был только слепым орудием; заговорщики
были казнены в день похорон, в их числе линкестийцы
Аррабей и Геромен; так как брат их Александр покорился, он был
помилован; сын Аррабея Неоптолем бежал к персам77.

 

67 Strab., XIII, 593. С I. Graec, II, n° 3595.
68 Полиен во второй серии своих заметок (IV, 3, 15) рассказывает, что
Александр, чтобы возбудить в персах подозрение против Мемнона, приказал
фуражерам пощадить его владения (rcbv rov MBILVOVO<; ХЩ'КОУ).
69 Павсаний (VI, 18, 2) рассказывает, что Александр поклялся сделать
противоположное тому, о чем будут просить послы Лампсака; после этого
ритор убедительно советовал ему покарать отложившийся город. Во всяком
случае недурной анекдот.
70 Поле битвы точно определено планом, снятым на месте Н. Kiepert'oM в
1842 году. Оно находится как раз ниже того места, где ведущая от Геллеспонта
в Бруссу дорога пересекает Бига-чай (Граник); прежнее ложе реки,
? I сделавшееся теперь болотом (Egbe-ro), и примыкает с запада к возвышен-
^ ности, тянущейся километров на шесть в северо-восточном направлении и
о. спускающейся к прежнему ложу реки обрывом в 10-13 м высоты.
X
о
с 71 Рассказ Плутарха (Alex., 16) о том, что Александр, зная, что македонские
цари имели обыкновение не давать битвы (k^ayeiv TTJV отдапаи) в течение
месяца Десия, устранил эту трудность, назвав его вторым Артемисием,
не может помочь нам точно определить время сражения. Никто другой не
говорит о том, что Артемисий был вставным месяцем в Македонии, а отождествление
афинского Фаргелиона (май) с македонским Десием может быть
принято только с большою осторожностью.
72 Диодор (XVII, 19) дает следующие указания насчет построения: он называет
на правом крыле 1000 индийских всадников, 2000 всадников Реомиф-
ра и 2000 бактров.
73 Конечно, это был таксис гипаспистов; Арриан (I, 22, 4) называет два
таких таксиса, из которых один находился под командой хилиарха Адея.
74 Это ила Сократа, который находился налицо, как это видно из Арриа-
на (I, 15, 1). Если, несмотря на присутствие иларха, этой илой командует
Птолемей, то мы должны признать в нем соматофилака, встречающегося у
Арриана (I, 22, 4), и этот факт характеристичен для определения положения
семи соматофилаков.
75 TTQoefjfiaXXet щ TOV -nora^ov (Arrian., I, 14, 6). Александр сам переправляется
вброд: efifiaivei e$ rov TTOQOV XoSfiv aei -naqareiviov ryv ra^iv 77 TraqeiXxe то
gevfia. Полиен (IV, 3, 6) называет этот маневр Александра обходом крыла

(иттедекедаегег/), что достаточно характеризует тот источник, которым он

пользовался во второй серии своих сообщений.
76 Мы видим из Арриана, что Александр находился во главе этого отряда
(1,15,6).
77 По словам Плутарха (Alex., 16), эти греческие наемники желали сдаться
на капитуляцию. Весь вопрос в том, каких условий они потребовали; если
они потребовали свободного пропуска к персидскому царю, то, уничтожая
их, Александр делал то, что должен был сделать. Страннее то, что эти 20 000
греков в этой отчаянной борьбе не могли сделать ничего более, как позволить
изрубить себя в куски. Плутарх говорит, что битва с этими наемниками
была причиной главных потерь Александра; те 25 всадников пали ev TTJ
TTQ(i)Tjf} eafioX

Ответить

Фотография Стефан Стефан 01.09 2020

I. Восшествие на престол. 336–335 гг. до н.э.

 

В двух главах, этой и следующей, будет представлен краткий обзор царствования Александра1. В центре повествования находится фигура самого царя, поскольку подавляющее большинство литературных источников посвящено исключительно его деятельности. Информация о событиях, даже немаловажных, в которых он не выступал в роли главного действующего лица, зависит от случайных свидетельств. Сюжетом этой первой главы является военная и придворная история правления, ход завоевания и его подробности. Такой способ изложения обеспечивает нас непрерывной связующей нитью для исторической интерпретации царствования и позволяет зафиксировать ход имперской экспансии Македонии, то есть самый очевидный – и важнейший – аспект данного периода, а также процесс усиливавшейся автократии и исключения всякой возможности для проявления несогласия в среде, окружавшей Александра. Следующая глава в большей степени посвящена эффекту Александра: влиянию новой универсальной империи на традиционный мир греческих городов-государств и организацию территорий и народов, приобретенных в ходе завоевания. Этот подход кратко излагается в заключительном разделе, где я рассматриваю претензии Александра на божественный статус, являющиеся, возможно, самой откровенной иллюстрацией той пропасти, которую он создал между подданным и властелином. Хотя наше изложение по необходимости сконцентрировано вокруг Александра, я старался избегать оценочных суждений и спекуляций психологического свойства. Неизменным грехом, так сказать, «александроведения» всегда оставалась {926} одержимость личностью этого царя, в образе которого историческая фигура в значительной степени была вытеснена символом современных стремлений. В руках Иоганна Густава Дройзена (1808–1884) он превратился в олицетворение прусского империализма, у сэра Уильяма Тарна (1869–1957) – в либерального гуманиста. Риски искажения и пылкого субъективизма повсеместны и коварны, и, по моему мнению, избежать их можно, лишь сконцентрировавшись на историческом контексте. Поэтому я пытался объяснить успехи Александра как феномен исключительно IV в. до н.э., позволяя читателю самому выводить аналогии (имя коим – легион) с современным миром.

 

Правление началось с кризиса, быстро, впрочем, урегулированного. После гибели отца Александр взошел на трон при исключительно смутных обстоятельствах2. Источники намекают на угрозу гражданской войны, с трудом отведенную с помощью беспощадной резни. Два сына Аэропа (принцы из горного округа Линкестиды) были немедленно арестованы и казнены через несколько дней после убийства Филиппа, во время погребальных торжеств, при этом не имело никакого значения, были они замешаны в этой драме или нет. Третий брат, Александр, встал на сторону наследника престола и помог ему обеспечить безопасность дворца в Эгах. Возможно, это было ключевое событие. Вслед за занятием дворца последовало, вероятно, собрание общин, на котором Александр был провозглашен царем. После этого, несомненно, было созвано общее собрание, на котором Александр представил себя в качестве царя, подчеркнув свое право наследовать Филиппу и пообещав быть достойным своего отца. Свою сыновнюю почтительность он прямо выказал во время погребальной церемонии, когда его отец был кремирован и похоронен с очень большой помпой, а «заговорщики» должным образом наказаны3.

 

Далее последовали акты мщения более избирательного характера. В особенности пострадал род Аттала, заклятого врага Александра. Сам Аттал был убит в Малой Азии с молчаливого согласия своего товарища по командованию, Пармениона. Его племянница, Клеопатра, последняя невеста Филиппа с трагической судьбой, также обречена была погибнуть {927} вместе со своей новорожденной дочерью. В данном случае убийство было подготовлено не Александром, а его матерью, мстительной и ревнивой Олимпиадой. Это деяние вызвало у молодого царя отвращение, но он не сделал ничего, чтобы защитить невинных жертв, а их кончина сделала его положение более гарантированным. Оно стало еще более надежным после ликвидации его двоюродного брата. Аминта, сын Пердикки III, находился под опекой Филиппа и обладал определенными правами на царство. Он, без всякого сомнения, имел сторонников и представлял потенциальную угрозу. Аминта был убит вскоре после восшествия Александра на престол (уже к лету 335 г. до н.э. жена Аминты смогла снова выйти замуж), а единственным уцелевшим мужчиной царского рода (помимо самого Александра. – А.З.) был теперь умственно отсталый Арридей, который в безвестности спокойно пережил правление Александра. От восшествия Александра на престол пострадали и менее значимые фигуры, которые были или просто поражены в правах, или, подобно Аминте, сыну Антиоха, отправились в изгнание, чтобы служить в персидском войске против человека, которого они считали узурпатором. Для одних новое царствование стало причиной смерти или изоляции, для других – открыло хорошие возможности для успеха. И старейший государственный деятель, и старейший полководец Филиппова царствования, Антипатр и Парменион, поддержали восходящую звезду. В самом деле, Парменион помог устранить Аттала, своего собственного зятя (Курций. VI.9.17), и не вызывает удивления, что в первые годы нового правления именно он вместе со своими сыновьями имел доминирующее положение в командной структуре войска. Точно так же из всех возможных претендентов на роль правителя Македонии в отсутствие Александра естественным образом предпочтение было отдано Антипатру.

 

После искоренения своих непосредственных соперников Александр почувствовал себя в достаточной безопасности, чтобы начать длительные кампании за пределами царства. Зимой 336/335 г. до н.э. были успокоены волнения и приведены к покорности несогласные в южной Греции (см. далее, с. 990 наст. изд.). Результатом бескровной кампании стало признание Александра преемником его отца и в качестве гегемона Коринфского союза, и в роли верховного главнокомандующего в священной войне против Персии. Утвердив свой авторитет на юге, он мог приступить к незавершенным делам, в частности, к подчинению царства трибаллов, центр которого находился в районе слияния рек Дунай (Данувий) и Эскус. Здесь в 339 г. до н.э. был ранен и потерпел поражение Филипп4, так что на кону стояло восстановление престижа. Весной 335 г. до н.э. Александр вышел из Амфиполя во главе македонского экспедиционного войска, преодолел Родопский кряж и вышел в долину Гебра, а затем приблизился к горным перевалам центрального Гема, где по-прежнему обитали племена (вероятно, треры и тетрахориты), еще не стесненные {930} македонским контролем. Эти перевалы (либо Троян, либо Шипка)5 были преодолены без особых усилий и с минимальными потерями. Александр неумолимо продвигался в северном направлении, к территории трибаллов. Результатом первой схватки с их силами на реке Лигин стала новая победа; легковооруженные трибаллы оказались совершенно беспомощны перед атакой многочисленной конницы и македонской фаланги. Трибалльский царь Сирм переправил своих людей, не состоявших в войске, на большой остров Певка, где крутые берега в сочетании с быстрым течением не позволяли осуществить прямую атаку с моря. Но, поскольку он покинул сельскохозяйственную территорию, весь урожай на корню достался захватчикам. Это был урок, который Александр преподнес немедленно. Угроза, которую демонстрировали гетские племена к северу от Дуная, дала ему предлог для того, чтобы под покровом ночи переправить через реку большое число воинов. Перед тем как уйти обратно за реку, не потеряв ни одного человека, он использовал фалангитов для уничтожения зревшего на полях хлеба и ограбления находившегося поблизости небольшого городка. Было показано, что сопротивляться вторгшейся армии бессмысленно, поэтому вполне естественно, что за этим последовала капитуляция. Сирм надлежащим образом был зачислен в друзья и союзники македонского царя и в 334 г. до н.э. поставил в завоевательное войско Александра свой отряд. Его примеру последовали и другие народы региона, в особенности кельтские племена, которые оказывали напористое давление с побережья Адриатики в восточном направлении – на долину Дуная. Даже они посчитали для себя благоразумным снискать дружбу молодого царя.

 

Земли по центральному течению Дуная отныне стали македонским протекторатом, по сути – приложением к Фракии. Однако успех сразу же оказался под угрозой из-за событий на юге, где враги Македонии попытались воспользоваться отлучкой царя. Наибольшую опасность представляло объединенное вторжение в северную Македонию двух иллирийских племен: тавлантиев с северо-западного направления и людей Клита (вероятно, дарданов) – с северного. Это создало угрозу повторения событий 359 г. до н.э., когда отец Клита разбил македонское войско и захватил верхние провинции. Александр узнал о случившемся на марше, когда он двигался от Дуная на юг, во время пира, устроенного для него одним из союзников – Лангаром, царем агрианов. Из царства Лангара, находившегося в долине верхнего Стримона, Александр ускоренным маршем перешел к Аксию, откуда двинулся на запад, к верхнему течению Эригона (Црна). Где-то на македонском пограничье Клит занял укрепленный город. Топографические детали, сообщаемые Аррианом, туманны6 и не позволяют точно локализовать местность; но, похоже, было это {931} недалеко от Эордии, а ее оккупация врагом ставила под угрозу всю северо-западную Македонию. Александр приступил к боевым действиям, заперев войско Клита в захваченной им крепости, но был вынужден отойти перед лицом тавланиев, пришедших на подмогу Клиту. На какое-то время Александр оказался в обороне, его армия находилась между захватчиками и македонской низиной. Спустя два дня после своего отхода он приступил к осуществлению тщательно разработанного плана ночного нападения на иллирийский лагерь и устроил настоящее избиение захватчиков. Уцелевшие либо бежали в крепость, либо пытались добраться до западных гор, будучи непрерывно преследуемы. Так фактически было покончено с проблемами, которые создавали иллирийские царства, свидетельством чему то, что в кампании 334 г. до н.э. трибалльский контингент соответствует одному из иллирийских отрядов.

 

Фиванский кризис (см. далее, с. 990 сл. наст. изд.) вынудил свернуть операции по зачистке. Узнав о восстании и о нападении на его гарнизон в Кадмее, Александр позволил Клиту добрести до дому вместе с оставшимися воинами. Сам же он со своей невредимой армией двинулся на юг через плоскогорья Верхней Македонии. За неделю он достиг Пелинны в северной Фессалии, а еще через пять дней подошел к Онхесту, откуда до Фив – три часа пути; тамошние мятежники даже не успели узнать о его прибытии. Это позволило эффективно изолировать фиванцев от потенциальных союзников, а отвергнув его попытки примирения, они сами себя обрекли на страшную участь. Даже призвав на службу рабов и метеков (Диодор. XVII.11.2), фиванцы никак не могли рассчитывать на победу над македонским войском Александра вне города. Единственной надеждой оставалась оборона города и недопущение объединения сил македонского гарнизона в Кадмее с силами Александра. Южная сторона Кадмейской цитадели образовывала часть оборонительного контура Фив, и именно данный сектор являлся главной проблемой для оборонявшихся. Уступая числом и находясь в отчаянной ситуации, фиванцы поставили двойной наклонный частокол к югу от Кадмеи и приготовились любой ценой не допустить соединения Александра с гарнизоном. Последовавшая затем атака была ожесточенной, и поначалу фиванцы удерживали оборонительные позиции. Благодаря частоколам конницу использовать не было никакой возможности, да и фаланга в полном составе не могла приблизиться. Но в конечном итоге сопротивление оказалось тщетным. Всё закончилось или когда Александр лично вступил в битву и заставил оборонявшихся укрыться в городе (Арриан), или когда отдельный отряд неожиданно проник в город через какую-то незащищенную боковую дверцу (Диодор)7. Как только были проломлены городские {932} стены, началась кровавая бойня; кадмейский гарнизон присоединился к этой акции и помог сломить последнюю линию фиванской обороны у Амфийона, непосредственно к северу от цитадели. Потери македонян составили пятьсот человек против 6 тыс. защитников, а 30 тыс. уцелевших были обращены в рабство. Город прекратил существование, и его разрушение фактически пресекло волнения в южной Греции (см. далее, с. 991 наст. изд.). Всё это случилось на исходе сентября. Теперь Александр мог вернуться домой и приступить к подготовке полномасштабного вторжения в Азию, которое и воспоследовало весной. {933}

 

 

1 Для более общей оценки Александра в контексте IV в. до н.э. см. «Эпилог», с. 1024 слл. наст. изд. Что касается более полного рассмотрения и более полных ссылок на источники, я мог бы рекомендовать читателю свою монографию: Bosworth 1988 (D 159). {926}

 

2 О фоне, на котором это событие произошло, см.: Badian 1963 (D 62); Bosworth 1971 (D 66); Ellis 1971 (D 28); Ellis 1981 (D 82); Kraft 1971 (D 207): 11–42; Fears 1971 (D 86); Hammond 1978 (D 47); Develin 1981 (D 76).

 

3 Диодор. XVII.2.1; Плутарх. Александр. 10.7. Сцена, описанная во фрагментарной папирусной эпитоме: POxy. 1798 (уточненный текст см. здесь: Parsons 1979 (D 108)). Много написано по поводу гробницы № II из числа Больших курганов, которую значительная часть специалистов отождествляет с погребальной камерой Филиппа (Andronikos 1979, 1980, 1984 (D 4, 5, 6); Hammond 1982 (D 48); Green 1982 (D 40); Borza 1981–1982 (D 15). См. также: Prag et al. 1984 (D 59) – здесь представлена весьма рискованная реконструкция черепа обитателя этой гробницы, с поврежденной глазницей). Имеются, впрочем, некоторые сомнения, которые постепенно усиливаются. Идентификация женских останков из передней камеры ставит трудноразрешимую проблему. Если гробницу с Филиппом разделила Клеопатра, то это была очень странная легитимация того брачного союза, которому противились и который ненавидели Олимпиада и Александр. Вопрос этот остается до сих пор нерешенным, но, к счастью, это никак не отражается на исторической интерпретации царствования Александра. {927}

 

4 Justin IX.3.1–3; Дидим. О Демосфене. (Берлинский папирус 9780. – А.З.). Колонка 13, строки 1–7; ср.: Hammond, Griffith 1979 (D 50) II: 559, 583; Gerov 1981 (E 124). {930}

 

5 О маршруте см.: Neubert 1934 (D 217); Bosworth 1980 (B 14): 54; Gerov 1981 (E 124): 488; альтернативная точка зрения: Papazoglou 1977 (E 82): 29–30.

 

6 Арриан. Анабасис. I.5.5. Главное затруднение, а именно местоположение крепости, которую Арриан именует Пеллием, рассмотрено в работе: Boswonh 1982 (D 157). (Альтернативная точка зрения: Hammond 1974 (E 73); Hammond 1980 (D 190): 49–57). {931}

 

7 Арриан. Анабасис. I.8.1–5; Диодор. XVII.11.3–12.4 (ср.: Полиен. IV.3.12). Рассказ Арриана явным образом основан на сочинении Птолемея и, вероятно, отличается предвзятостью в отношении позднейшего соперника Птолемея – Пердикки, который представлен как тот, кто начал несанкционированную и неудавшуюся атаку (Bosworth 1980 (B 14): 80–81; альтернативная точка зрения: Roisman 1984 (B 97): 374–376). У Диодора (XVII.12.3) именно Пердикка совершает решающий маневр, заняв боковые ворота. {932}

 

af01054e0e27.jpg

{928–929}

 

Бозуорт А.-Б. Александр Великий: события царствования // Кембриджская история древнего мира. T. 6: Четвертый век до нашей эры: В 2 п/т. П/т. 2 / Под ред. Д.-М. Льюиса, Дж. Бордмэна и др.; пер. с англ., подготов. текста, предисл., примеч. А.В. Зайкова. М.: Ладомир, 2017. С. 926–933.

Ответить