Картвело-индоевропейские контакты установлены по данным лингвистики благодаря трудам Шмидта (1962), Мачавариани (1964), Гамкрелидзе и Иванова (1980, 1984) и ряда других исследователей. Не вызывает сомнения ученых контакты отдельных индоевропейских диалектов с общекартвельским языком-основой. Процесс "индоевропи-зации" картвельского лингвистического типа, возможно, протекал в условиях тесного и длительного контакта между племенами, говорившими на картвельских и древнеевропейских диалектах, еще до разделения общекартвельского языка-основы на самостоятельные языки" (Мачавариани, 1964, с. 6).

Гамкрелидзе и Иванов (1980, с. 17; 1984, с. 880) указывают, что "передача в картвельских индоевропейских глоттализованных в ряде форм звонкими согласными ... объясняется происхождением этих форм из определенного, индоевропейского диалекта, уже озвончившего серию глоттализованных", что, по мнению Дьяконова (1982, с. 19) является процессом, параллельным сатемизации, т. е. процессом, когда общекартвельский вошел в контакт с каким-то древним индоевропейским диалектом, не затронутым процессом сатемизации, но, вероятно, в период, уже более поздний, чем период сатемизации. Эти данные не дают возможности утверждать общеиндоевропейский уровень контактов носителей древних и. е. языков и общекартвельского языка-основы. К тому же и многие корреспонденции Гамкрелидзе и Иванова (1984, с. 878-880) сводятся к языкам, сохранившим какие-то признаки древнеевропейского, но не индоевропейского единства.

Датировка общекартвельского языка-основы III тыс. до н. э. также свидетельствует о том, что и. е. племена вступили в контакты с пра-картвелами уже после распада позднеиндоевропейского единства. Сначала существование общекартвельского языка-основы датировалось Климовым (1964, с. 80) концом III тыс. до н. э. Затем временные рамки для него были расширены Климовым и Алексеевым (1980, с. 167) на все III тыс, до н. э, даже с возможным заходом в IV тыс. до н. э.

258.

Все это позволяет думать, что наиболее древние картвело-индоевро-лейские контакты могли происходить не ранее III тыс. до н. э., т. е. уже после распада общеиндоевропейского единства, но во время существования пракартвельского языка-основы.

Распад пракартвельского языка, по данным глоттохронологии, датируется Климовым (1964) 19 в. до н. э, Гамкрелидзе, Иванов (1984, с. 881) соглашаются с этой датой, но обращают внимание на возмож-чость некоторого ее удревнения.

Асинхронность позднеиндоевропейского и общекартвельского праязыков в свете указанных фактов становится очевидной. Это обстоятельство и позволяет усомниться в контактах праиндоевропейцев с носителями общекартвельского языка. Гамкрелидзе и Иванов также не решаются определенно утверждать существование контактов индоевропейского праязыка с общекартвельским языком-основой: "...праиндо-европейский язык или во всяком случае его древние диалектные объединения контактировали с общекартвельским языком". Контакты пра-индоевропейского и общекартвельского языков нереальны и по той причине, что реконструируемый общеиндоевропейский язык не носит никаких следов взаимодействия с пракартвельским, в то время как общекартвельский тип подвергся сильной индоевропеизации.

Учитывая изложенные выше хронологические соображения о несколько более позднем возрасте общекартвельского по сравнению с позднеиндоевропейским праязыком, естественно предположить, что пракартвело-индоевропейские контакты осуществились в период после распада позднеиндоевропейской общности (в III тыс. до н. э.) между индоевропейскими племенами, отделившимися от индоевропейской общности, и носителями пракартвельского языка. Отсутствие индоевропейского диалекта с явственными отпечатками контактов с пракартвельским языком свидетельствует, что осуществлявший контакты с пракартвельским языком индоевропейский диалект исчез, не оставив следа в письменной традиции. Для нас важно знать, к какой группе и. е. языков он относился.

Заимствования из индоевропейских языков в пракартвельский включает около двух десятков корреспонденции в основном из языков древ-неевропейского лингвистического типа; две параллели связывают его с индоарийским и одна - с хеттским языками (Гамкрелидзе, Иванов, 1984, с. 877-880). Контакты пракартвельского происходили с диалектом, выделившимся из древнеевропейского единства, которое, по мнению лингвистов, продолжало существовать и после распада общеиндоевропейской общности (Крае, 1957; Абаев, 1965). Трубачев (1985) подчеркивал, что после распада и. е. ядра древнеевропейская диалектная группа, из которой впоследствии развились славянский, балтийские, германский, иллирийский, кельтский, италийские языки, долгое время сохраняла свое единство.

Древнеевропейское лингвистическое единство - прямое продолжение позднеиндоевропейской общности в III тыс. до н. э. продолжало сохранять традиции последней. Древнеевропейские изоглоссы в индоиранских языках позволяют доводить время существования древнеевропейского единства до середины III тыс. до н. э. (см. главу 7).

Картвело-индоевропейские встречи, исходя из диапазона существования пракартвельского языка-основы в течение III тыс. до н. э. могли состояться в середине - второй половине III тыс; до н. э. после распада индоевропейского единства. Контакты двух указанных языковых групп были глубокими и долгими, что позволяет предположить их многовековое сосуществование на соседних территориях в эпоху до распада общекартвельского единства, т. е. до рубежа III/II тыс, до н. э, 259.



Следовательно, со времени выделения какой-то группы племен из древ-неевропейской общности не могло пройти более двух-трех веков. Данные лингвистики показывают, что за это время в языке не может произойти коренных перемен. Следует помнить, что основной словарь за 1000 лет меняется лишь на 14% своего состава, а, следовательно, в контакт с пракартвельским вступил не отдельный обособленный индоевропейский язык, а диалект древнеевропейского, сохранивший его основные черты и лингвистический тип. Он и мог передать некоторые архаичные пережиточные общеиндоевропейские, точнее древнеевро-пейские черты пракартвельскому языку-основе. Этот диалект древне-европейского, безусловно, должен был носить следы длительного взаимодействия с пракартвельским, так как не бывает длительных и тесных односторонних языковых контактов. Однако историческим судьбам не было угодно зафиксировать его в письменной традиции или довести до наших дней.

Определение ареала контактов древнеевропейского и пракартвель-ского языков может внести значительные коррекции при локализации позднеиндоевропейской прародины. Для решения этой задачи необходимо иметь представление об ареале общекартвельской прародины.

Локализация в Закавказье общекартвельской прародины по лингвистическим данным общепринята (Климов, 1964; Дьяконов, 1982; Гамкрелидзе, Иванов, 1984). Это подтверждается и данными топонимики (там же, с. 881). Их отсутствие исключает из зоны поисков пра-картвельской прародины территории, сколь-нибудь значительно удаленные к северу от Большого Кавказского хребта и к югу от Закавказья. Кроме того, реконструируемое в общекартвельском языке название "осина" не позволяет помещать общекартвельскую прародину к югу от Закавказья (см. главу 3). В Восточном Закавказье фактически нет топонимов и гидронимов общекартвельского типа. На крайний запад Закавказья картвельские племена проникли после распада общекартвельского единства (Гамкрелидзе, Иванов, 1984, с. 881). При едином мнении о локализации пракартвельской прародины в Центральном Закавказье одни ученые локализуют ее в "горных местностях западной и центральной части Малого Кавказа" (там же, с. 881), другие- в северной части Закавказья, в частности в Кахетии" (Дьяконов, 1982, с. 18).

Археологический эквивалент пракартвельской общности при локализации ее в Центральном Закавказье и частично в ее западной части при ограничении временным диапазоном в пределах III тыс. до н. э. однозначен, поскольку никакой другой культуры, кроме куро-аракской, в это время и в этом месте не существует (Кушнарева, 1970, с. 181 - 182; Мунчаев, 1975, с. 193). Лишь на рубеже III/II тыс. до н. э. куро-аракская культура сменилась выросшей на ее основе алазано-баденской культурой (Глонти, с. 81-83, рис. 2), генетически связанной с последующей триалетской.

Непрерывное культурное развитие в Центральном и частично Западной Закавказье не только подтверждает мысль Джапаридзе (1976, с. 186) и Дьяконова (1982, с. 18) о пракартвельской атрибуции куро-аракской культуры, но и делает ее единственно возможной в указанном регионе. При этом вполне вероятно предположение Дьяконова о хурритоязычности куро-аракских племен в восточной части Закавказья, поскольку поселения восточной части Закавказья, особенно северо-восточная группа, по Кушнаревой - Чубинишвили (1970. с. 77) значительно отличается о центрально-кавказской "характером построек и сложной системой очагов", а также керамикой (там же, с. 144). "Определенную специфику имеет посуда из группы поселений,

260.



Локализующихся в юго-восточных пределах куро-аракской культуры" (там же, с. 145).

Попытка Меликишвйли (1965) придать куро-аракской культуре индоевропейскую атрибуцию не может быть признана состоятельной, поскольку эта культура не имеет производных ни в Восточной, ни тем более в Западной Европе. По этой же причине не подходит и гипотеза Гамкрелидзе и Иванова (1984, с. 897-894) о том, что часть куро-аракской культуры скрывает под своей вуалью определенную группу населения, только оторвавшуюся от индоевропейской общности, эквивалентом которой они считают более южную халафскую культуру. Индоевропейское влияние на население куро-аракской культуры они видят в обнаружении в ее памятниках свидетельств знакомства с колесным транспортом, лошадью и появления в ее ареале нового курганного обряда погребения. Однако всех этих признаков нет в халафской культуре (Гамкрелидзе, Иванов, 1984, с. 891-892), а в куро-аракской культуре они появляются в памятниках развитой и поздней поры ее существования, а концентрируются, в основном, в северной части ареала этой культуры.

Семито-пракартвельские языковые контакты, по мысли тех же авторов, предполагают существование определенной "области на Ближнем Востоке, где могли происходить контакты семитских языков как с индоевропейской праязыковой системой, так и с системой южно-кавказского (картвельского) праязыка" (там же, с. 880). По мнению Гамкрелидзе, Иванова индоевропейский, семитский и картвельский языки имеют "сходство вплоть до изоморфизма в схеме оформления языковых структур, что. могло быть результатом длительного взаимодействия этих языков в пределах определенного ареального единства - союза языков" (там же, с. 871). Свой вывод авторы подтверждают наличием числительных и некоторых других слов, заимствованных из семитского в картвельский и, возможно, в индоевропейский (Гамкрелидзе, Иванов, 1084, с. 878-879).

Работа Палтимайтиса (1984) "Пять важных картвело-балтийских и картвело-семитских схождений" позволяет уточнить уровень заимствований как "балто-индоевропейский, т. о. е. древнеевропейский - общекартвельский". Некоторые из этих схождений свидетельствуют "о заимствовании из балто-индоевропейского в картвельский, а также о картвельских заимствованиях из семитского" (там же, с. 79).

Влияние общекартвельского на семитский в целом не прослеживается. Следовательно, контакты пракартвельского должны быть происходить с каким-то семитским диалектом и в стороне от основной массы семитоязычного населения. Такие контакты не могли происходить, вопреки утверждению Гамкрелидзе и Иванова (1984, с. 880) на территории одной из областей Ближнего Востока. Ведь Центральное и Западное Закавказье - область распространения общекартвельского и Северная Сирия, ближайшая к этому региону область семитоязычного населения отделены друг от друга многими сотнями километров и высокими горными хребтами. Остается предположить, что эти контакты могли осуществляться в каком-нибудь районе общекартвельской прародины или на приграничных с ней территориях.

Единственной семитоязычной культурой на Кавказе является, по нашему мнению, майкопская (см. главу 14).

Майкопская культура - археологическое свидетельство пребывания семитоязычного населения в пределах и у границ общекартвельской прародины. Связи майкопской (семитоязычной) культуры с куро-аракской в настоящее время общепризнанны. Майкопские керамические комплексы обнаружены в нижних слоях куро-аракских поселений в

261.



центральных районах Северного Закавказья (Глонти, 1987, с. 80-87); к в такой же стратиграфической ситуации в предгорной зоне Центрального Предкавказья, где нами было установлено хронологическое следование позднекуроаракских подкурганных погребений вслед за майкопскими комплексами (Николаева, Сафронов, 1980, с. 18-80). В горных районах Центрального Предкавказья майкопские комплексы можно (судя по находке майкопского топора в куро-аракском комплексе из Кобанского ущелья) синхронизировать с куро-аракской культурой. В Куртатинском ущелье Северной Осетии майкопская культура, вероятно, входила в непосредственные контакты с куро-аракской культурой. Фрагменты майкопской керамики обнаружены на куро-аракском памятнике, в пещерной стоянке грота Шаулагат (Мунчаев, 1975, с. 351). Обнаружение майкопской керамики в одном слое с куро-аракской керамикой на поселении Луговое (Чечено-Ингушская АССР) позволило Мунчаеву (там же, с. 351) уверенно провести частичную синхронизацию двух культур и установить их сильное взаимовлияние.

Таким образом, зона контактов семитоязычного (майкопского) населения и носителей общекартвельского языка-основы (куро-араксин-Ц1.в) устанавливается в тех же центральных районах Северного Закавказья и Центрального Предкавказья, где были выявлены древнеевро-пейские инновации (курганы, повозки, сосуды на ножках и др.). Все это позволяет считать эти территории зоной контактов пракартвел с носителями диалектов древнеевропейского и древнесемитского языков.

Центрально-предкавказские памятники куро-аракской культуры за исключением открытого В. П. Любиным комплекса из грота Шаулагат в Куртатинском ущелье (урочище Фаскау) не были известны до наших раскопок в предгорной зоне Северной Осетии (Николаева, Сафронов, 1980, с. 18-80). Это открытие позволило автору отнести к финальной поре куро-аракской культуры некоторые комплексы из Кабардино-Балкарии (Кабардинский парк, 2/1, 4/1), относимые ранее к так называемой "северо-кавказской культуре" (Сафронов, 1978, с. 73).

В совместной с Николаевой работе мы подробно описали куро-арак-ские комплексы из раскопанных нами курганов в Северной Осетии (там же) и обосновали это, подчеркнули на корреляционном графике отличия их от керамической традиции кубано-терской культуры (КТК), выделенной в том же сборнике Николаевой (1980, с. 97-119), показали на данных стратиграфии чересполосное сосуществование куро-аракской культуры с кубано-терской культурой на ранних этапах ее существования, привели куро-аракские корреспонденции каждому керамическому типу в погребальных комплесах дзуарикаусских курганов, относимых нами к куро-аракской культуре (Николаева, Сафронов, 1980, с. 76, рис. 27). Куро-аракская атрибуция указанных комплексов не вызвала возражений у исследователей. Лишь Мунчаев, принявший без ссылок на авторов их дату дзуарикаусских курганов, а заодно и их вывод о хронологическом стыке с кубано-терскими (или северо-кавказскими, по Марковину), мало корректно поучал авторов, что "рассмотренные комплексы представляют хронологически довольно ограниченный период на грани эпох ранней и средней бронзы, когда здесь начала распространяться северо-кавказская культура" (Мунчаев, 1986, с. 38 сравнить: Николаева, Сафронов, 1980, с. 74), опять же вслед за нами указывая (там же, с. 74, рис. 27): "несмотря на заметные южные влияния, которые прослеживаются на керамике и металле этих памятников, последние отражают процесс культурного развития тех районов, где в III тыс. до н. э. "столкнулись" и пришли во взаимодействие майкопская и куро-аракская культура" (Мунчаев, 1986, с. 38);

262.



Не отрицая возможности "взаимодействия майкопской и куро-арак-ской культур" все же укажем, что в курганах Дзуарикау они разделяются стратиграфически кубано-терскими памятниками. Выделенные нами куро-аракские памятники в этих районах не связаны с майкопскими ни по керамике, ни по металлокомплексу, но сопоставляются с закавказскими поздне-куро-аракскими памятниками типа Сачхере и других и комплексно, и отдельными типами. Это позволяет однозначно определять для них куро-аракскую линию развития. Этот вывод не противоречит и мысли Мунчаева о синхронности наших погребений с алазано-баденской культурой, хотя не исторично пенять нам на неупоминание этой культуры, если ее выделение (Гобеджишвили, 1980) и выход нашей статьи произошли одновременно в 1980 году.

Наше заключение об отнесении куро-аракских комплексов Дзуарикау к финальному этапу ранней бронзы - РБ III, т. е. к 21 в. до н. э. не противоречит дате начала алазано-беденской культуры, памятники которой зафиксированы в ряде центральных раойнов Северного Закавказья. В это же время в Южной Осетии продолжается культура сачхерских курганов, относимых рядом авторов (Кушнарева, 1970, с. 62) к заключительному этапу куро-аракской культуры; в горах Северной Осетии эта культура продолжает свое развитие без видимых изменений. Это подтверждается не только нашими раскопками подкур-ганных куро-аракских памятников в Дзуарикау, но и исследованиями грунтовых куро-аракских могильников (Загли Барзонд I, II и нижне-кобанский могильник) и поселения в кобанском ущелье (Ростунов, 1985, с. 94-130). Керамика куро-аракских погребений в Загли Бар-зонд I, II почти идентична керамике выделенных нами куро-аракских комплексов в Дзуарикау, что делает излишними сомнения Мунчаева в куро-аракокой их атрибуции. Не сомневается в куро-аракской атрибуции дзуарикаусских погребений и автор раскопок могильника Загли Барзонд, Ростунов, и приводит доказательства, дополнительно к приведенным нами, выявляет в этом районе 31 погребальный комплекс куро-аракской культуры. Им (Ростунов, 1985) подробно разрабатывается и расширяется число названных нами куро-аракских корреспонденции для Дзуарикау в куро-аракских памятниках Сачхере (Николаева, Сафронов, 1980, с. 76, рис. 27: 1 и 1а), в верхних слоях поселения Амиранис-Гора (там же, с. 76, рис. 27: 2, 2а, 3, За) и Квацхелеби (там же, с. 76, рис. 27: 5, 5а и 6, 6а). В целом устанавливаемая Ростуновым ориентировка связи северо-кавказских памятников на куро-аракские Закавказья такая же, как и в нашей первой публикации Дзуарикау Из юго-западных памятников Грузии корреспонденции с центрально-предкавказскими имеются в основном на поселении и могильнике в Амиранис-Гора (Алалцихский район). Более северо-восточные территории с памятниками Сачхере, Корети, Царцис-Гора, с одной стороны, вплотную примыкают к центрально-предкавказским, с другой стороны, они почти полностью смыкаются с ареалом северо-западной группы КАК (Кушнарева, Чубинишвили, 1970, с. 72-77), сконцентрированной в Шида-Картли и далее на юго-востоке с памятниками Кахетии. Эти памятники, существовавшие на протяжении всего III тыс. до н. э. составляют близкую в территориальном (там же, 1970, рис. 20) и культурном отношении групп (там же, с. 77), а по хронологическим и лингвистическим данным только и могут соответствовать пракартвельской общности.

Северная граница пракартвельской общности, по данным археологии, должна определяться по наиболее северным памятникам куро-аракской культуры, зафиксированным на южной кромке предгорной зоны Центрального Предкавказья. Исходя из изложенных выше аргу-

263.

ментов здесь должны были происходить- контакты носителей картвельского языка-основы и диалекта древнеевропейского языка.

Контакты прикартвельских племен с носителями древнеевропейского диалекта могут быть выявлены, исходя из археологической ситуации в предгорной зоне Центрального Предкавказья.

Если археологический эквивалент пракультуре картвелов известен (куро-аракская культура), то эквивалент культуре, носителей древне-европейского диалекта требуется установить.

В Центральном Предкавказье в хронологических рамках существования пракартвельской общности известны только две археологические культуры, имевшие контакты с куро-аракской культурой: это майкопская и кубано-терская культура. Область контактов могла находиться только в ареале пракартвельской общности и только на Северном Кавказе, оскольку в Закавказье все III тыс. до .нэ. существует однородная куро-аракская культура. Семитоязычная атрибуция майкопской культуры установлена нами в главе 14. Таким образом, индоевропейская атрибуция кубано-терской культуры выводится при этих условиях однозначно.

В подтверждение данного расчета необходимо привести факты взаимодействия куро-аракской и кубано-терской культуры. В Центральном Предкавказье, в Дзуарикау присутствуют "чистые" комплексы куро-аракской культуры (Дзуарикау 7/1-3 и ряд других - Николаева, Сафронов, 1980, рис. 16, 17), которые могут рассматриваться как эталонные при определении синкретичных комплексов, отражающих разную степень взаимодействия с кубано-терской культурой. Типичными комплексами, свидетельствующими о контактах носителей КАК и КТК, являются Дзуарикау 1/15, 2/2, 2/6, 5/2, 9/1-3. В них сочетаются две керамические традиции и в составе комплекса, и в деталях оформления сосудов.

Стратиграфия курганов Дзурикау показывает, что куро-аракская культура в Центральном Предкавказье появляется, когда майкопской культуры уже нет. Куро-аракский хронологический горизонт находится между двумя горизонтами кубано-терской культуры (Николаева, 1981, с. 82). Это лишний раз доказывает, что единственным партнером для носителей куро-аракской культуры были носители кубано-терской культуры.

Решающие доказательства в пользу древнеевропейской атрибуции кубано-терской культуры, а следовательно, локализации картвело-ин-доевропейских контактов связаны с обоснованием карпато-волынского происхождения кубано-терской культуры из культуры шаровидных амфор, проведенным Н. А. Николаевой (1980, с. 97-120).

Появление носителей древнеевропейского диалекта на Северном Кавказе связано с распадом древнеевропейской общности, которая помещалась на севере праиндоевропейского ареала, на территории современной Польши, Германии, Южной Скандинавии. Из праиндоевро-пейской культуры воронковидных кубков выделилось две культуры - культура шаровидных амфор и культура шнуровой керамики (КША и КШК). Образование КША относят к 28 в. до н. э. (Вислянский, 1970), что согласуется с общей ситуацией распада в начале III тыс. до н. э. позднеиндоевропейской общности.

Культура шаровидных амфор зародилась на периферии культуры воронковидных кубков Куявии. Первые перемещения ее проходили в западном и южном направлениях; носители культуры шаровидных амфор вошли в миграционный поток с индоариями (археологический эквивалент-кубано-днепровская культура с повозками, см. главу 12), возможно, с хеттами (культура новосвободненских дольменов) и дош-

264.



ли до Кавказа уже к 23 в. до н. э. Причины этих миграций уже освещались выше: в основном, это глобальные изменения климата, возрастание аридности, повышение роли скотоводства в хозяйстве индоевропейцев.

Вторая волна носителей КША, носителей древнеевропейского диалекта, на Северный Кавказ была связана с давлением другой производной праиндоевропейской культуры КВК - культуры шнуровых керамик. Этот поток был более однороден, составлен культурами, происходящими из древнеевропейской общности-КША (как доминирующий компонент) без включения южных компонентов. Древнейшими памятниками, оставленными переселенцами, являются Дзуарикау 1/19 и Скачки к/и в Пятигорье с топорами пост-новосвободненского типа, по которым устанавливается дата памятников. "Открытие самых ранних памятников кубано-терской культуры и обоснование неместных ее корней позволяет говорить о миграционном пути появления КТК па Северном Кавказе" (Николаева, 1987, с. 15).

Сравнительно-типологический анализ керамического комплекса КТК и КША, проведенный Николаевой (1980, с. 108 и ел.) показал полное соответствие 40 разновидностей (типов) сосудов в двух коллекциях. Приводимые Николаевой выборки сосудов представительны, составляют более 20% (по количеству от объема коллекций) и почти 100% (от числа типов) (рис. 76 и 77, а также Николаева, 1980, рис. 3-6). В свете концепции индоевропейской прародины становятся понятны некоторые формы КТК такие, как чаша на ножке (рис. 77: 22), сосуды с выпуклинами (рис. 77: 15, 17) которые ведут свое происхождение от праиндоевропейских культур. "Вазы для фруктов" и выпуклины- это черты пракультуры Лендьел. Кружки с ручкой, поднимающейся над плоскостью устья, в КТК и КША указывают па прафор-му в баденской культуре (рис. 37, 38). Однако эти аналогии, поскольку повторяются в КША, могут рассматриваться как общеиндоевропейские реалии и как свидетельство ареальных контактов КША (имеется в виду бадепская культура и общие с ней формы). В этом состоит "индоевропейский культурный феномен", когда форма сосуда почти в неизменном виде живет тысячелетия, что приводило и приводит в смущение исследователей при поисках западноевропейских аналогов восточноевропейским формам инвентаря.

Сравнительный анализ погребального обряда памятников КТК и КША (Николаева, 1980, с. 101, 102, табл. 1) показывает уникальное сходство по 22 признакам форм надмогильных и могильных конструкций, обряда положения погребенного.

Отсутствие собственного металлокомплекса на первых 2-х этапах КТК служит дополнительным подтверждением происхождения КТК от поздненеолитической культуры КША. Появление металлокомплекса в КТК, начиная с 3-го этапа, послужило обоснованием говорить даже о картвело-индоевропейском ареальном союзе, учитывая все вышесказанное о связях КТК и куро-аракской культуры (Николаева, 1987, с. 14).

Наличие глубоких ареальных связей между куро-аракской культурой и КТК подтверждается рядом синкретических комплексов, содержащих черты двух культур. В традиции КТК куро-аракские черты сохраняются на протяжении нескольких веков (Николаева, 1981; Николаева, Сафронов, 1981).

В традиции куро-аракской культуры они проявляются в курганах на северной границе ареала куро-аракской культуры, в сосудах на ножках, топорах кабардино-пятигорского типа (Дзуарикау 2/2) и по-

265.

возок в генетически связанной с куро-аракской - алазано-баденской культуре.

Глубокие связи пракартвельской куро-аракской культуры и КТК, носители которой принесли на Северный Кавказ культурные традиции древнеевропейской общности, подтверждают мнение Гамкрелидзе - Иванова о наличии ареального союза между пракартвелами и одним из диалектов индоевропейского, точнее древнеевропейского праязыка.