Назад| Оглавление| Вперёд

Сотроческих лет восторженные взоры Петра были устремлены на Запад. Все его юные забавы так или иначе были навеяны рассказами о чудесной загадочной Европе, о жизни в заморских странах, полной соблазнов приключений и военных подвигов. Сонная тишина кремлёвского терема, затхлая атмосфера матушкиной половины дворца приводила в уныние неугомонного сорванца. Пострела тянуло в чисто поле, где бранная потеха в почтительном окружении московских воевод и погодков, детей окольничьих и дворни, усладой отзывалась в венценосной детской душе. Победный гром пушек, хлопанье наполненных западным бризом парусов, вой ветра в корабельных снастях будили воображение впечатлительного царевича. Ловкие, веселые, не лишенные знаний и талантов иностранцы вскоре потеснили в окружении царя представителей русской знати. Под их влиянием складывалось мировоззрение молодого Петра. Они предопределяли во многом направленность его интересов и симпатий. В обществе галантного дамского угодника, неистощимого на выдумки Лефорта, сурового, повидавшего на своём веку Гордона, в волнующей атмосфере диковинных рассказов моряков и военных, в табачном дыму задушевных бесед, за бокалом пива и чаркой рейнского незаметно пролетели отрочество и юность царя. С возмужанием, когда детские грёзы обернулись серьёзными делами, а потеха - государственными заботами, всё это оформилось в замысел военных преобразований. Прозападническая направленность первых мероприятий задуманной реформы не вызывает сомнений.

Рассуждая над истоками российского регулярного войска, вновь и вновь возвращаешься к вопросу, что же всё-таки доминировало в его становлении, отечественное или европейское начала? Некоторый опыт знакомства с историографией петровских реформ подсказывает нейтральный вариант решения этой диле-мы - незамысловатая, удобная формула. Она вполне укладывается в стандартное выражение о тесном сплаве европейского и отечественного, как источнике наших военных побед. Что это - снисходительная дружеская ирония вежливых западников, не желающих обидеть коллег-историков, патриотов-славинистов, мол, они и так все извелись со своими радениями за рассейское равноправие перед Европой? Или плод ожесточённой политической борьбы, культурно-идеологическое наследие эпохи пролетарских вождей? Или историческая правда, основанная на неопровержимых фактах? Или просто удобный компромиссный приём нерадивого историка, не желающего докопаться до истины и нашедшего удобное для всех, простое решение?

Вполне возможно и - то, и - другое. Но только не для нашего читателя, чья патриотично настроенная душа не приемлет убаюкивания, а мучительно жаждет действительного подтверждения значимости нашей военной самобытности. Она, эта душа, истомившаяся незавидной исторической ролью Отечества, этого вечного аутсайдера, искренне радуется любому нашему достижению в европейской гонке, имя которому общественно-экономический прогресс. Конечно, здесь разговор идёт не о технологическом, информационном, а о военном развитии. И на этом поприще мы ревниво перебираем факты, бережно отбирая ростки нашей самобытности, робко пробивающие себе путь сквозь толщу наносной чужеродной почвы. Были ли наши ратные обычаи благодатной почвой, на которой взращены великие победы русского оружия? Или же они сравнимы лишь с жалкими, слабыми ростками увядающих растений. Да простит нас российский крестьянин за легковесные, может не всегда уместные аналогии. Чуть выше, с этих страниц уже звучали пафосные восклицания и про чужеродную толщу, и про самобытную почву да про мощные вековые пласты, которые сами по себе где-то там проступают.. .и т.д. и т.п. Если читатель питает к земле больший интерес, чем к военной истории, он отметит эти аграрные авторские фантазии, хотя сомневаюсь, что они вызовут в его душе хоть какой-то отклик. Разве что дружескую снисходительность профессионала-агрария к жалким крестьянским потугам историка-любителя. И надеемся, что искреннее внимание к теме у терпеливого читателя сочетается со здоровым чувством юмора и сопричастности.

Мы же с присущей самонадеянностью замахнёмся на более нам знакомое. Нам всё же ближе не агротехника, в которой мы мало чего смыслим, а философское видение проблемы. Когда читатель рассуждает об особенностях армии, он наделяет её национальной душой и характером. От армии неотделимо её прошлое, закреплённое в боевых традициях, обычаях, её неповторимая история. В этом заключается духовная сущность армии. Заимствованное же мы связываем с формами и организацией, что вполне сопоставимо с внешними проявлениями. Что здесь важнее, что - весомее? Ни форма без содержания, ни сущность без явления никогда врозь не существуют. И то, и другое - в постоянном развитие. Только сущность консервативнее, менее подвержена изменениям, форма, явление - подвижнее. Если рассуждать над судьбами русской армии XVIII столетия с позиции соответствия формы и содержания, то получается следующее. Внешность русского человека изменилась в одночасье. Сняты тягиляи и охабни, забыты колпаки и горлатые шапки, сбриты бороды. Московские служилые люди, дворяне да дети боярские обрядились во французские жюстокоры, в парики да треугольные шляпы с позументом. Но сословная ментальность в сущности не изменилась. Она сформирована вековой враждой с «погаными» и латинством, непрерывными войнами за истинную веру и православную Русь. Общественное самосознание сформировано православной культурой, сцементировано общинно-родовой порукой. Оно же развращено крестьян с коказацкими войнами и княжеско-боярскими родовыми счётами. Его деформирует недавно вспыхнувшая религиозная смута, нарождающееся крепостное рабство и крепнущий молодой самодержавный абсолютизм. Всё это определяло общественную психологию российского воинства в петровскую эпоху.

Но, как и любые психические образования, она находится в постоянном движении. Она, трансформируясь под влиянием внешних и внутренних факторов, накрепко связанна с официальной идеологией государства. Основной стержень её, идея освободительной борьбы, отстаивания и защиты Отечества, круто замешанная на православной вере, теряет свою актуальность. Лозунги, когда-то сплачивавшие земскую силу Москвы перед угрозой потери независимости, к петровскому времени утратили свой былой пафос. Рядовые ратники имели смутное представление о стратегии современных войн и походов, цели которых всё дальше и дальше удалялись от родных границ: то польская Украина, то немецкое порубежье, то - свейские замки, то - дикие степи. В конце концов, династические интересы царя загнали русские полки в самую сердцевину Европы. Ну что забыл там православный? Невдомёк было неискушённому ратнику, за какие-такие грехи его туда гонят? Далее, всё ощутимее становился социальный компонент общественной психологии.

Процесс социального расслоения общества, поляризация его по классовому признаку не могли не отражаться на настроениях войска. В таком перманентном состоянии находились московские рати, когда их застала европеизация.

Мобилизующая сила формы и организации, к этому времени доказала свою жизнеспособность на Западе. Люди, не озарённые особо светлыми идеями, а движимые одной вульгарной страстью к добыванию денег, показывали чудеса стойкости и мужества. Почему? Потому что их сплачивала система во всех своих проявлениях: дисциплина, исполнительность, ответственность, профессионализм, регулярная боевая подготовка, страх наказания, наконец. Вот эта организация во всех её формах и привнесена была Петром в Россию и реализована в наших ратях. Православный ратник был поставлен в жёсткие рамки новой организации. Русское военно-сословное общественное сознание в ходе реформ было разбавлено европейскими свежими психическими образованиями. Национальный духовный настрой русского воина был дополнен морально-психологическими качествами европейского солдата. У гордого московского дворянства, у разношерстного служилого люда, у вчерашних холопов и забитых крепостных новые требования формируют несвойственные ему морально-боевые качества: исполнительность и дисциплинированность, требовательность и ответственность, честь мундира и верность долгу.

Далее армия развивается в русле общеевропейских тенденций. Идёт непрерывное совершенствование формы: круговерть штатно-организационных изменений, тактических форм, регламентации, вооружения.

И вообще, правомерно ли европейскую тенденцию считать явлением, а отечественную составляющую - сущностью преобразования русской армии. Что было сутью, а что -лишь декором. По большому счёту всё сводится к традиционному вопросу, что обладает неоспоримым приоритетом в военном деле: духовный фактор или технический компонент? Этот вопрос всегда являлся актуальным для военных теоретиков, и не только отечественных. Он отнюдь не является риторическим, не смотря на видимую очевидность. Очевиден он разве что для поколений россиян, воспринявших упрощённо-лубочные сталинские идейные клише. Они-то уверены, что идейно-нравственное превосходство русского и других братских народов всегда выступало главным источником всех наших побед во всех войнах, естественно, справедливых и освободительных. Войны петровской эпохи стоят в списке наших славных побед особняком. Но ведь вполне весомые аргументы и у сторонников противоположной точки зрения: военное дело - чисто техническая проблема. Техническая - и производные от неё - точные расчёты, математическое ожидание, а в более поздние времена - прогнозирование, моделирование, компьютерные и информационные технологии и т.д. - всё то, на чём основывается современное военное искусство.

Духовный же фактор по мере развития военного прогресса всё больше и больше зависит от других факторов, в первую очередь, от военно-технического. История показывает, что российская армия действительно была практически непобедима в эпоху, когда военно-технический прогресс только разворачивал свои стальные плечи. Но по мере развития военной техники слава российского оружия постепенно меркла.

Чем менее совершенно было оружие, тем заметнее был вклад духовной составляющей в общем боевом потенциале русской армии. Может быть, в славном былинном прошлом, когда свободолюбивые русичи отстаивали свои отчины с дубьём, мечами и рогатинами, православное слово и поднимало наших предков над коваными ратями немцев, над свирепыми ордами кочевников, и дарило им трудные кровавые победы, как награду за богоизбранность. Может быть. Апогей нашей военной славы пришёлся на суворовскую эпоху, когда русский дух да ещё русский штык безраздельно господствовал на бранных полях Востока и Запада. Но с течением времени, когда технический прогресс всё весомее ощущался на полях брани, военное дело практически полностью свелось к военно-техническим вопросам. Духовность из основы превратилась в обеспечение военного дела. Одухотворённость, нравственность теперь имели ценность только трансформированными в дисциплинированность, исполнительность, точное исполнение своих функциональных обязанностей. Сейчас в боевых уставах это называется морально-психологическим обеспечением боя.

И вообще правомерно ли рассуждать о высокой духовности солдата, будь он русский или немец, француз или поляк. Мушкетные залпы, гром пушек и пороховой дым затмил от Господа человеческие страдания, горе и мучения, все то, что несёт с собой война. Найдётся ли место высокой идее и нравственным убеждениям в таком богопротивном деле как война, смертоубийство, пусть даже под благовидным предлогом. Сколько варварства, насилия и гнусностей творил человек, осенённый высокими идеалами, окрылённый справедливыми целями. Во имя Заступника человеческого истреблялись народы, сжигались целые города, разорялись цветущие страны, творились низости и подлости. Солдаты освободительной армии Девы Орлеанской вели себя на освобождённой французской территории, как завоеватели. Суровое пуританское войско Кромвеля, осеняя себя крестом, вырезало население ирландских городов. Строгое протестантское воспитание совсем не препятствовало шведам бесчинствовать во всех войнах рассматриваемого периода. Французы Бонапарта под знамёнами Свободы, Равенства и Братства обирали до нитки бедную Италию, да и не только её. О нравственности католических и протестантских войск в религиозных распрях XV1-XVII веков и говорить не приходится. Вопрос в следующем - что такое нравственность на войне, не химера ли, от которой стоит раз и навсегда отказаться и поставить на ее место воинские добродетели: чувство долга, послушание, дисциплинированность, исполнительность. Пруссаки Фридриха Великого, воспитанные именно в таком духе, вписали в военную историю Европы не одну замечательную страницу, демонстрируя мужество, отвагу и самопожертвование. Не говоря уж о блестящих примерах тактического мастерства. Таким образом, сторонники технократического взгляда настаивают на том, что война и добродетельная чистота - понятия практически несопоставимые. И история своими живописующими примерами это вроде бы подтверждает. Конечно же, в такую теорию реформа Петром отечественной военной системы вписывается не иначе как механическое заимствование продуктов европейского военно-технического прогресса. Продуктов прогресса с их атрибутами: тактикой, дисциплиной, уставами, военными школами и т.д.

Итак, во второй половине XVII века русские Вооруженные Силы представляли собой целостный, действующий по своим специфическим законам механизм. Существующая система мобилизации войск складывалась десятилетиями, неоднократно проверялась в насыщенном военными событиями XVII веке. Может быть и справедлив упрёк в её архаичности, проявлявшейся порой в излишней медлительности, неповоротливости. Но мобилизация являлась только звеном в сложной системе военной организации. Она выступала её неотъемлемой частью и не могла не отражать как её изъяны, так и достоинства. Для того, чтобы заработал весь этот сложный разветвлённый механизм, главнокомандующему, в роли которого выступал сам царь, достаточно было дать указание на развёртывание войск. Указ царя, как правило, издавался в письменной форме. Через Разрядный приказ воеводам указывалось всё необходимое: командующий, цель, место и сроки сбора войск. Кроме того, в указе определялись категории ратных людей, подлежащих призыву.

В преддверии войны со Швецией за выход к Балтике, Пётр приступает к формированию многочисленной армии. Но при этом он решительно отказывается от старых механизмов и традиционного порядка сбора войск. Новизна чувствовалась практически во всём. Комплектованием новой армии ведает вновь созданный орган - Генеральный двор. Как и многие прочие нововведения, Генеральный двор произошёл из круга близких сподвижников царя по его ратным забавам. С мужанием Петр и его окружение стали претендовать на реальную власть и всё решительнее вмешивались в работу официального военного ведомства. Качественного прорыва Генеральный двор в механизм управления армией не привнёс. Ощутимых новшеств в работе этого ведомства не наблюдалось. Руководили им опытные в военном деле начальные люди. Указ гласил: «и на Москве тот збор велено ведать в Преображенском на генеральном дворе боярину и адмиралу Федору Александровичу Головину, думному дьяку Автоному Ивановичу Иванову, генералу Адаму Адамовичу Вейде». Укомплектован Генеральный двор московскими чиновниками: «.. .и у того дела быть дьякам Осипу Татаринову, Ивану Золотухину, Ивану Козлову, Нефеду Кормилицину, Андриану Ратманову». К этой комиссии было прикомандировано 13 старших подьячих, 17 подьячих средней статьи, 44 молодых, 4 целовальника и по капральству солдат Преображенского полка». Эти чиновники, в сущности, и сделали основную работу по набору первых петровских полков. Работа предстояла привычная, а опыта им было не занимать.

Итак, вроде бы всё оставалось по-старому. И, вместе с тем, многое было предпринято, чтобы подчеркнуть новизну происходящего. Во-первых, амбициозно непривычное для московского уха название - Генеральный двор. Во-вторых, место расположения штаб-квартиры как бы специально подчёркивало дистанциирование от старины: располагалось оно не в сонной Москве, а в колыбели регулярной армии, где зарождалась новая, не привычная для размеренной столичной обыденности жизнь. Отсюда же, из Преображенского, начали свой славный боевой путь первые гвардейские полки, начало регулярной армии, гордость нашей военной биографии.

Положившие начало «новоприборным» полкам указы Петра от 8 до 17 ноября 1699 года не содержали привычных повелений к «служилым людям»: дворянам и детям боярским, солдатам и рейтарам, стрельцам и «служилым людям пушкарского чину». В «новоприборные» полки приглашались «охочие люди» из числа незакрепощенных, лично свободных, вольных людей, а так же отпущенных на волю холопов1. Без особого труда в происходящем просматривались все признаки типичной вербовки, на манер западноевропейских армий. Указ от 8 ноября приглашал охотников, обещая им высокие денежные оклады -11 рублей в год, а так же снабжение продовольствием и обмундирование наравне с солдатами Преображенского полка. Денежное жалованье за службу почти в 2 раза превышало жалованье самого привилегированного рода ратных людей старых служб стрельцов.

Некоторые историки, рассуждая о строительстве армии в преддверие Северной войны, отмечают обратное: «... Петр прибегал к обычным и до него способам набора: вольных и даточных»2. На этой же точки зрения стоит крупный исследователь русской армии XVII-XVIII веков П.П. Епифанов: «Набор солдат в регулярные полки (до введения рекрутской системы в 1705 году) производился на старых основаниях: путем вербовки «вольницы» и призыва даточных».

Действительно, как вербовка, так и даточные наборы имели место в истории военного строительства до Петра. Но здесь нельзя путать создание армии заново и пополнение уже действующей армии. Как отмечалось ранее, крупные мобилизационные мероприятия, сопровождавшиеся кардинальными преобразованиями, проводились московским правительством в XVII веке только дважды: перед Смоленской войной (1632-1634 гг.) и перед войной за Малороссию (1654-1667 гг.). Тем не менее, не смотря на внешнюю схожесть, они отличались от набора петровской эпохи в главном. Вербовка перед Смоленской войной была первой действительно серьезной попыткой создания регулярных воинских частей по западноевропейскому образцу. Попыткой ограниченной и неудачной. Были наняты на службу каких-то 6 солдатских и 2 рейтарских полков, мизерная часть, которая буквально тонула в общей массе русского войска. После войны эти полки, следуя той же, европейской практике, были распущены. Приглашение на службу нескольких иноземных полков и создание целой армии - факты несопоставимые по масштабам, хотя, безусловно, они имеют общее, в обоих случаях широко применялась вербовка.

В массовом количестве полки «нового строя» стали создаваться накануне войны 1654-1667 годов. Вновь активно заработал механизм найма. Причём, как найма целых полков из-за границы, так и - своих соплеменников. Так была создана новая армия. С этого времени солдатские и рейтарские полки составляли постоянную часть русского войска. Эта часть её постоянно увеличивалась, вытесняя старые формирования. После войны часть их была распущена, часть существовала в сокращенном кадровом составе, часть полков, оставленных на границах, несла службу в полном составе. Вербовка применялась только эпизодически для «прибора на убылые места», т.е. заполнения появившихся вакансий, когда на место старого или увечного солдата не мог заступить его родственник: сын, брат, племянник. В большей степени вербовка получала применение на юге государства для комплектования гарнизонов порубежных крепостей. Зато старомосковская наследственная военная повинность нашла широкое применение для содержания вновь созданной части армии. Пожизненная служба в полках, передаваемая по наследству, поименный учет всех служилых людей воеводских списках - стали краеугольными камнями отечественной системы комплектования армии.

Так проходила мобилизация российской армии во всех крупных военных конфликтах и войнах второй половины XVII века: перед Чигиринскими походами 1678 и 1679 годов, перед Крымскими и Азовскими походами, для подавления волнений на Украине, для отражения многочисленных набегов крымских и ногайских татар и т.д.

Пётр отказался от традиционной мобилизации войска, решив начать с чистого листа. Время как будто повернулось вспять. Всё напоминало события полувековой давности. Были преданы забвению годы поиска, проб и ошибок. Пётр решительно отбрасывает накопленный опыт и выбирает вербовку. Поэтому, вряд ли можно квалифицировать комплектование армии накануне Северной войны как «обычное» для русского военного строительства. Скорее наоборот, формирование «новоприборных» полков подчеркивало, что новая армия задумана как антипод старой.

Вербовка широко практиковалась ещё задолго до крупномасштабных мобилизационных мероприятии. Весной 1698 года Апраксин по указу Петра нанимает на русскую службу лифлян-дских «немцев». Его смущает то, что многие из вновь набранных солдат и офицеров не понимают ни слова по-русски. В ответ на его вопрошание Пётр настаивает: «Извольте приложить тщание, пусть даже по-русски не понимают, если уж нанял -пусть служат, но больше таковых не брать». Пётр весь без остатка поглощён предстоящей войной с турками. Поэтому прибалтийские подданные Швеции вполне устраивали Петра как солдаты. Он предпринимает энергичные меры по активизации коалиционных усилий на турецком фронте. Но поездка Великого посольства обнажит двурушничество и лицемерие европейской дипломатии в этом вопросе. Планы Петра, связанные с прорывом к южным морям, на воплощение которых было затрачено столько усилий, внезапно рассыпаются прахом. Жертвы оказались бесполезными, старания - тщетны, а главное - зря потеряно драгоценное время. Но разочарование Петра общеевропейскими планами на юге будет недолгим. Его неудержимая энергия не даёт ему долго прозябать в унынии. В ходе дипломатических раутов, дружеских встреч европейских суверенов начнёт складываться новая политическая комбинация с участием России. Постепенно вызревает иное направление её устремлений. Её впешнеполитический и военный курс перенацеливается с Юга на Север. И только тогда от вербовки в шведских провинциях пришлось отказаться. Впредь решено нанимать своих, русских, а не шведов и немцев, как при его царственном деде. Впрочем, когда в 1710 году Б.П. Шереметев взял Ригу, Пётр позволил ему принять на русскую службу целые подразделения из состава сдавшегося на капитуляцию шведского гарнизона крепости.

Что касается даточного набора, санкционированного указом от 17 ноября 1699 года, то на данном этапе он играл второстепенную роль.

Первоначально предполагалось создать новую армию в составе 80 полков4. Эти царские намерения подтверждаются тревожными сообщениями некоторых иностранцев. Так, австрийский дипломат Плейер, хорошо осведомлённый о преобразовательных планах Петра, рапортует в Вену: «Здесь набирают 60 или, как говорят некоторые, 80 полков, каждый по 1000 человек».

Этой точке зрения придерживается и В.Н. Автокартов. На основании углубленного изучения архивов Генерального двора в Преображенском и Поместного приказа, он утверждает, что Петром предполагалось набрать б дивизий по 10-20 полков. Одна дивизия формировалась в Поволжье, две - в Москве, по одной в Пскове, Новгороде и Смоленске. Эти факты показывают, насколько грандиозны были планы преобразователя по созданию армии по новому европейскому образцу. В материалах Генерального двора имеются списки 55 командиров полков, 51 из которых уже имели подчиненных им солдат6. Всего было установлено 5 цветов кафтанов - для каждой дивизии - свой: красный, темно-зеленый, зеленый, голубой и вишневый7. Такое разноцветье армии могло обескуражить знатока эпохи, так как оно не совсем вписывалось в теорию копирования современных европейских армейских порядков. Основные ведущие государства Европы к этому периоду обмундировали свои армии уже одноцветной униформой. Лет эдак 10-20 назад вещевое снабжение ещё полностью зависело от прихоти полковников и капитанов. Армии были одеты одинаково пёстро. Но к концу столетия государственные службы сумели взять под свой контроль основные виды довольствия войск, оттеснив от этой кормушки частных лиц. Шведская и бранденбургская армии нарядились в синее платье, британцы и саксонцы щеголяли в красных кафтанах, французы, испанцы и австрийцы предпочитали светло-серые тона. Теперь полки отличались только цветом отдельных элементов формы: обшлагами, подкладкой, чулками, формой карманов и т.д. Всё это определялось командирами частей. Почему петровские планы не предполагали единого национального цвета мундира, сказать трудно. Можно только сослаться на традиционные экономические трудности, неразвитость суконной промышленности, которая остро ощущалась даже после смерти преобразователя. Впрочем, Пётр не считал выбор цвета принципиальным вопросом регулярного обустройства армии. Эпоха мелочной регламентации элементов униформы для русской армии ещё не наступила. Пока верх берёт практичность и удобство солдатской униформы.

Недостаток призывного контингента, особенно, «вольницы» заставил ограничить планы формирования тремя дивизиями. «Новоприборных» солдат сводили в тысячные полки по цвету кафтанов. Так, в полк Томаса Юнгора были влиты «зеленые» новобранцы из полков Ивана Дельдена, всего 202 человека, из полка Лесли - 199 человек, из полка Виллима Дельдена -205 человек, из полка Андрея Шневенца - 390 человек8. Полковник фон Верден сдал «красных» новобранцев Николаю Балку, а сам получил людей от А. Больмана. Так формировались дивизии в Москве. Всего на Генеральном дворе было скомплектовано 9 полков.

При наборе солдат предпочтение отдавалось вольным людям, особенно это видно по составу полков, скомплектованных в Поволжье, Новгороде и Смоленске. Так, в Казани А.И. Репнин набрал 10720 человек, из них «вольница» составляла 93-95%9. К августу 1700 года в Новгородском разряде на службу было взято 1120 человек, из них 761 вольных и 359 даточных. В Смоленске к июлю 1700 года набрано 260 вольных и только 33 даточных людей.

В Москве, где формировались дивизии А.И. Головина и А.А. Вейде, первая укомплектовывалась «вольницей», вторая -даточными. Из-за недостатка «вольницы» А.И. Головину с Генерального двора поставляли даточных. Всего им было набрано, примерно, 9 тысяч челок, навербованные составляли 75-80%. Дивизия А.А. Вейде также была «разбавлена» охотниками. Вскоре после начала работы комиссии к нему было направлено 246 «вольных охочих людей».

Таким образом, уже в начале строительства новой армии, первоначальные планы приходилось корректировать с учетом реальных возможностей мобилизации. Недостаток «вольницы» покрывался даточными солдатами. Сделав ставку на вербовку, как основной инструмент комплектования армии, петровское правительство пытается обеспечить се социальной базой. Комплектованию первых полков способствовал указ 1697 года об освобождении семей добровольно записавшихся в солдаты от крепостной зависимости. Указ был подтверждён в 1700 году. Эти меры упорно продолжали прозападническую политику военного строительства, несмотря на их явное противоречие все более усиливающейся тенденции закрепощения российского крестьянства. Решение, настолько заманчивое для помещичьих крестьян, насколько непопулярное для поместного дворянства, их владельцев. Оно вызвало серьезное недовольство дворян, так как значительная часть крепостных изъявляла желание записаться в полки, подрывая и без того слабое хозяйство служилого дворянства. В своём преклонении перед Западом Пётр готов был жертвовать даже интересами широких слоев поместного дворянства, основной опоры самодержавной власти, ядра русского войска. Правда, вскоре от этой меры пришлось отказаться. Крепостной общественно-экономический уклад угрожающе и мощно ворохнулся под нажимом ботфорта европолюбивого царя. Именным указом дальнейшая запись в солдаты помещичьих крестьян была прекращена. Обнаруженные среди добровольцев записавшиеся крестьяне и дворовые люди подлежали возвращению помещикам. Но это было уже потом, а пока попытка устроить армию на западный манер не вызывает сомнения,

В отношении же «вольных охочих людей» в течение 1701 и 1702 гг. никаких особых решении не принималось. Их без ограничений записывали и принимали в новоприборные полки. Например, в октябре 1701 года «вольницей» была укомплектована бомбардирская рота Преображенского полка, позже принимали «вольницу» и в Семеновский полк.

Московское правительство и военное руководство часто прибегало к услугам наёмных иноземцев. В основном, это были военные специалисты артиллеристы, инженеры, минёры, строители. Первая проба сил молодого Петра, тяжёлые Азовские походы, первое горькое разочарование и первая радость победы, не были в этом исключением. Под Азовом русским значительные услуги оказали австрийские и бранденбуржекие специалисты. 3 июля 1696 года царь сообщает Виниусу и Кревсту в Москву: «Приезжие бранденбуржцы непрестанно трудятся в бросании бомбов. Цесарцы ещё не прибыли». Цесарцы, а именно, «пушечный полковник Казимир Краге и 2 инженера, Лаваль и Буркшторф с иными прочими подкопщиками и минными мастерами» прибыли через неделю 10 июля. Иноземцы не замедлили подтвердить свою высокую квалификацию. Не будем преувеличивать их заслуг. Общеизвестно, что решающую роль в овладении крепости сыграл молодой российский флот, блокировавший Азов с моря и воспрепятствовавший подвозу подкреплений и материальных припасов. И всё-таки через неделю после их прибытия, 37 июля 1696 года Азов пал, совпадение интересное, не правда ли? Пётр в письме искренне благодарит курфюрста Фридриха за двух присланных инженеров, Георга Эрнста Резена и Давида Генриха Голсмана, за 4 человек «огнестрельных художников». С гордостью сообщая императору Леопольду об одержанной победе, Пётр благодарит и его за австрийских инженеров, помогавших при осаде Азова.

Первые регулярные полки русской армии обучались и возглавлялись почти исключительно иностранцами. В генеральстве А.И. Головина полками командовали полковники И. Иваниц-кий, И. Трейден, М. Трейден, П. Девгерин, И. Мевс, А. Боль-ман, М.Ф. Фливерк, Я. Бильс, А. Шневенц. В генеральство А.А. Вейде входили полки Е. Гулица, В. Щвейде М. Дельдена, Н. Балка, Т. Юнгора, М. Вердена, А. Гордона, Ф. Балка и Ю. Лима". Сам по себе этот факт не подтверждает европейскую ориентацию строительства регулярной армии перед войной. Почти все из перечисленных старших офицеров являлись так, называемыми иноземцами «старого выезда», т.е. давно находились на русской военной службе. Многие из них, И. Ива-ницкий, И. Трейден, И. Мевс принимали участие в Азовских походах, а А. Больман, М. Фливерк, Е. Гулиц, М. Верден - даже в Крымских походах. Посвятив себя службе вновь приобретенному Отечеству, они командовали частями и обучали солдат еще в дореформенной армии.

Что касается среднего и младшего офицерского состава, то здесь картина несколько иная. Значительная часть его была представлена русскими дворянами. Тем не менее, перед войной в Преображенском полку иноземные офицеры составляли 27%, в Семеновском - 28%13. В армейских частях процент иноземцев был выше. Например, в полках, формируемых на Генеральном дворе, иноземцы составляли 40%. Даже великий Пушкин отмечает факт засилья иноземного элемента в новоиспечённых полках. Очевидно, устав от пылких признаний и страстных вздохов, от наполненных любовным томлением строк, от тонкой иронии и едкого сарказма фривольных эпиграмм, он иногда спускался с лирического Олимпа и обращал свой взор на весьма прозаические вещи. В своей истории Петра I, например, упоминая о 8 регулярных полках, комплектовавшихся в Москве летом 1700 года, Александр Сергеевич сокрушается по поводу значительного некомплекта офицеров. Из 264 офицеров, положенных по штату, в наличии было только 78. Из них 33 были иноземцами, что составляло, ни много ни мало, 42%.

Готовясь к большой войне, российское правительство предпринимало активные меры к укомплектованию штатов новой армии опытными специалистами. Стоит ли говорить, что акцент в этом вопросе делался на наём иноземцев. Правительство пригласило на военную службу около 700 офицеров и специалистов из разных стран Европы. Только в Голландии во время заграничной поездки Петру поступило около 1000 предложений от различного рода мастеров и военных, в основном, от моряков. Если принять во внимание тот факт, что по штату в трех вновь формируемых дивизиях должно было быть 1156 штаб- и обер-офицеров, то остается предположить, что офицерский корпус новой армии более чем на 60% должен был состоять из иноземцев.

Первые партии приглашенных стали прибывать в Россию задолго до начала войны. Так, в июне 1698 года группа, состоящая из 26 капитанов и 35 поручиков, сошла в Архангельске с голландского корабля. Партии нанятых офицеров прибывали и позже. Тем не менее, основная масса нанятых не спешила в далекую загадочную Россию. Войну пришлось начинать в условиях острого дефицита офицерских кадров.

Имевшиеся в наличии офицеры «старых служб» были признаны неудовлетворительным материалом для «новоприборных» полков. Для замещения вакансий офицерских должностей из стольников, московских и городовых дворян были выбраны немногие. В мемуарах И. Желябужский вспоминает, как 26 июня 1699 года Петр со сподвижниками «...смотрели стольников, которые были в учении пехотному строю, и разбирали на три стороны ... досталось каждому генералу по 70 человек». М.Д. Рабинович упоминает о 690 дворянах, отобранных весною 1700 года кандидатами на офицерские должности. Тем не менее, «.. .те начальные люди не довелись быть в московских полках за старостью, а иные за худостью и ведено им быть у городовых полков».

Не лучше было положение дел с офицерами-иноземцами, числившимися в Иноземном приказе. Почти половина их была забракована. A.M. Головин сообщал царю 23 марта 1700 года: «... а которые присланы из Иноземного приказу, трудов к ним много положено, а иные и ныне за мушкет не могут взяться».

Тем не менее, все командиры полков, почти половина штаба обер-офицеров вновь формируемой армии были иноземцами. Необходимо отметить, что иностранные офицеры служили в российской армии и до Нарвы, и после нее, но при этом их удельный вес в офицерском корпусе не превышал 1/3. Такого высокого процента иноземных офицеров, как накануне Нарвского похода, в армии никогда не было.

Строительству новой армии предшествовал скрупулезный сбор сведений об устройстве вооруженных сил в европейских государствах. Путешествуя по Европе в 1697-1698 годах, Петр живо интересуется военной организацией Англии, Голландии, Саксонии. Он изучает артиллерийское дело в Бранденбурге, присутствует на маневрах саксонской армии, знакомится с устройством войск Священной Римской империи.

О своих наблюдениях Петр сообщает в Москву. Ф. Ромода-новскому он пишет «о стрельбе и строении полков», из Амстердама шлет «посылку» А. Голицину, которая «надлежит к солдатскому строю». Очевидно, это были правила обучения пехоты. Даже такая мелочь, как «которые перевязи солдатские», увиденные ненароком в Митаве, не ускользают от любознательного Петра'. Они немедленно пересылаются в Москву. Из Риги он пишет о жалованье солдатам, сержантам и капралам.

Из Берлина один из волонтеров, В.Корчмин, посылает царю список всех чинов армии от фельдмаршала до фендриха, их жалованье и «какое обмундирование и довольствие солдатам» положено. Я. Брюс сообщает в Москву «описание чинам у английского короля у артиллерии на войне и во время миру також-ды о их жалованьи поденном». В 1696-1697 годах в Европу направляется с миссией «Преображенского выборного солдатского полку майор» Адам Вейде. С собой майор везёт к Римскому императору и к немецким курфюрстам сопроводительные грамоты. В них царь просит разрешения для майора «.. .быть при дворе и в войсках Цесарского величества, .'.некоторое время.. .-для присматривания новых воинских дел и поведений». С той же целью в войска Венецианской республики выехала группа дворянских отпрысков. «Дворяне урождённые Алексей Иванов, Александр Матвеев, Юрий Фёдоров ...со товарищи», всего 19 человек, должны были «охотно и тщательно.. .во Европе присмотретися новым военным искусствам и поведениям».

В Европу направляются учиться не только недоросли - выходцы дворянских и боярских фамилий, но и уже «зрелые мужи». Среди них Б.П. Шереметев, П.А. Толстой. Практика стажировок в европейских войсках продолжалась и в дальнейшем. Уже в разгар войны, в 1702 году в австрийскую армию, действующую против французов в Северной Италии, направляется Пётр Голицын. К сожалению, многие из этих русских дворян никоим образом больше не запечатлены в исторических документах. Зато Адам Вейде оставил весьма заметный след в истории становления регулярной армии. Исполнительный и работоспособный майор плодотворно провёл время за границей. Добросовестно исполняя повеление государя, он кропотливо изучил быт и жизнь австрийской армии. Он вникал не только в обстановку солдатской казармы и постигал правила строевого плац-парада. В составе штаба Евгения Савойского в действующей армии он участвует в кампании против турок, становится участником победоносного сражения при Зенте. В Москву из длительной командировки Вейде привёз самый полный и подробный отчёт о порядках, введённых в европейских армиях. Наблюдения, сделанные им, легли в основу первого российского устава. Наиболее пристальное внимание Вейде уделял тактическим вопросам и организационно-штатному устройству войск: «Рота пехотная есть часть людей в 100 и 120 человек, как у цесарцев употребляется, у французов же не более 60-70 человек бере-ца»20. Батальон определялся в 3-4 роты, как в большинстве армий. Полк включал 2-4 батальона. Вейде подчеркивал роль бригад, как высшего тактического соединения: «... у цесарцев нет бригадного чина, но сводят 3-4 полка под командой генерал-майора, ... у нидерландцев и у французов есть сей чин зело знатен и в употреблении».

Подробно Вейде останавливается на должностных обязанностях и правах воинских чинов: полковник «имеет у цесарцев полную мочь, что он в своем полку на открытой воинской думе солдата может повесить». Полковой квартимейстер «не имеет в прусской земле столь много дела, как в иных землях».

Параллельно с Вейде собирал сведения об устройстве европейских армий и сам Петр. Систематизированный материал лег в основу строевого положения для обучения «новоприборных» полков. Первый устав получил название «Краткое обыкновенное учение».

Время становления регулярных армий в военной истории отмечено всемерным повышением требовательности к тактико-строевой подготовке войск. Выше уже обращалось внимание на усложнение требований к одиночной подготовке солдата и к слаженности батальона, роты. Боевая выучка европейских армий ковалась на строевом плацу в ходе изнурительных упорных тренировок под руководством опытных офицеров и унтер-офицеров. Плац-парадная муштра, набирающая обороты, становится визитной карточкой эпохи. Ещё до выезда Великого посольства Пётр обратил внимание на низкую выучку войск московского гарнизона. В эти дни его можно часто видели на лугу в Преображенском. С упоением царь муштровал стрельцов московских приказов, солдат выборных полков. Эта сцена была вполне привычна для времяпрепровождения какого-нибудь европейского монарха, но никак не московского царя. В строевом рвении он больше походил на кого-нибудь из плеяды бран-денбургских или баварских курфюрстов, биографии которых похожи: многие из них в молодые годы непосредственно командовали полками в армии своих государств, с большим или меньшим усердием отдаваясь этому занятию. Во всяком случае, Пётр был первым из Российских царей, вышедший из душных кремлёвских палат на импровизированный плац и лично занимающийся строевой выучкой своих солдат. Иван Голиков, один из прилежных биографов и преданных почитателей Петра, приводит воспоминания очевидца. Во время одного из учений Пётр «повелел стрелецкому Торбеева полку обучаться перед дворцом по всем правилам военного отца своего артикулу, а сам с боярами, смотря на учение оного и имея перед собой тот артикул, поправлял ошибки их. По окончанию же учения их сказал боярам, что много излишнего в артикуле написано и что надобно оной исправить». «Учение и хитрость ...», пехотный устав Алексея Михайловича действительно был сложен в выполнении, с его хитрыми перестроениями, тактическими «фигурами» пехоты, квадратами, крестообразными построениями, 6-ти и 8-миугольными комбинациями пикинёров и мушкетёров. Пётр критически оценивает старый устав и чтобы доказать свою правоту упорствующим боярам здесь же принимается командовать подразделением стрельцов. Он командует по-новому, гораздо проще и понятнее, стрельцы споро выполняют его команды, Пётр доволен и смышлёными стрельцами и собой.

«Краткое обыкновенное учение» уделяло важное значение тактико-строевой подготовке солдатских полков. Являясь сколком с европейских военно-уставных документов, «Краткое обыкновенное учение», тем не менее, не носило характер бездумной компиляции. Оно было свободно от плац-парадных тенденций, нараставших в европейских армиях этого периода. В отличие от западных прототипов русский устав предполагал упрощенные строевые приемы. Перестроение рядов и шеренг были просты и необременительны. Устав ориентировал на подготовку к бою, а не к парадным вольтам. Он включал такие строевые приемы, как вздваивание шеренг и рядов для стрельбы, каре, ружейные приемы для мушкетёров и гренадеров. Для стрельбы подавалась команда: «заряжай», «прикладывайся», «стреляй». Устав определял различную методику для обучения солдат-рекрутов и ветеранов. Молодая регулярная армия овладевает основами линейной тактики, принятой в европейских войсках. Для полка устав устанавливал шестишереножные построения для боя. Боевой порядок представлял собой линию пехотных полков, на флангах которой выстраивалась конница. Особое внимание уделялось залповой стрельбе - главному средству достижения успеха в бою по канонам линейной тактики. «Краткое обыкновенное учение» определяло следующие виды огня:

- стрельба плутонгами (взводами) - наиболее передовой способ ведения огневого боя. В своем уставе А.А. Вейде упоминает о том, что стрельба плутонгами совсем недавно введена во французе койкой армии, откуда она была заимствована австрийцами и пруссаками. Стрельба велась следующим образом: роты в батальоне делились на плутонги - по 4 плутонга в роте. По команде командира батальона залп давал первый плутонг батальона, затем - 3, 5, 7, 9. Затем - 2-ой плутонг, 4, 6, 8 ... и т.д. Таким образом, достигался беспрерывный беглый огонь.

- стрельба «нидерфален» (падением) являлась сравнительно устаревшим методом. А.А. Вейде сообщает, что «... сие уже не в какой земле не употребляемо, кроме саксонцев, ... а ужо цесарцы зело много такоже не применяют»23. При стрельбе «нидерфален» огонь велся пошереножно. Сначала стреляла задняя шеренга, остальные при этом опускались на колено. Затем -предпоследняя, следующая и т.д. Первая шеренга давала залп последней, в упор по атакующему неприятелю.

- стрельба залпом, как правило, велась в составе полка. Для этого часть выстраивалась в 3-4 шеренги. Первая шеренга стреляла с колена. Третья шеренга подходила вплотную ко второй. Четвертая шеренга стреляла в промежуток между второй и третьей.

На данном этапе военного строительства влияние европейской военной-тактической мысли проявилось в чрезмерном увлечении залповой стрельбой. Стрельба, скорая и неприцельная, считалась главным мерилом солдатской выучки и основным воздействием на противника в бою. Ловкому обращению с мушкетом, быстрому заряжанию и исправной стрельбе уделялась изрядная доля строевых занятий. Переоценка значения бесполезной неприцельной пальбы постепенно приобретает вид устойчивой тенденции в обучении европейских войск. Этим же путём шла петровская армия. Обучение молодых солдат новой армии стрельбе велось с явным превышением установленных для этого норм боеприпасов. Согласно справки от 20 апреля 1700 года, на солдата в месяц полагалось 1 фунт пороха и 3 фунта свинца. Реально же дело обстояло иначе. 12 мая командир полка Т.Юнгор докладывал, что на учение солдат стрельбе израсходовано 57 пудов 20 фунтов пороха, т.е. по 2 фунта пороха на человека. Для обучения стрельбе пороха не жалели. В середине мая Пушкарским Приказом на полки Юнго-ра и Фливерка было отпущено по 85 пудов 24 фунта пороха, т.е. по 3 фунта пороха на человека2'1. В пехоте эта тенденция сохранилась и в более позднее время. Это не могло не обратить на себя внимания военных специалистов. Генерал Алларт в донесении царю 12 сентября 1706 года сообщает, что «... нигде на свете не тратят столько пороха для учения, трата бесполезная, порча ружья. Надобно учить стрелять в цель». Первый российский военный устав уделял внимание и штыковому бою. «Учение...» предписывало приемы с багинетом в 4 оборота. При этом подавалось команда «Коли» из положения ружья «на руке». Но обучение активным наступательным формам в первые годы существования молодой армии должного значения не имело. Упражнения со штыком рассматривались исключительно как оборонительное действие. В те времена штык вообще не рассматривался как на оружие атаки. Напомним, что он и появился в войсках на замену пики, чисто оборонительного оружия пехоты против кавалерии. Вся активность развёрнутого в линию батальона ограничивалась методичным медленным продвижением вперёд с частыми остановками для производства залпа. Это подтверждает приверженность Петра и военного командования идеям европейского военного искусства. На данном этапе превалировали оборонительные шаблоны европейской тактики, холодному оружию предпочитался залповый огонь по массовой цели.

Еще существеннее западноевропейское влияние сказывалось на подготовке кавалерии. Пётр упорно стремится привести беспокойную своенравную дворянскую вольницу в лоно европейской военной науки. В первые годы Северной войны драгунская конница училась наступать медленными аллюрами, держать ровные линии строя. Основное внимание, как и в пехоте, уделялось ведению мушкетного огня с коня. После залпа, сблизившись с противником, разрешалось атаковать холодным оружием. Атака производилась на небольшие дистанции. Тактическое преследование, по канонам линейной тактики, не проводилось.

Для Петра, ратовавшего за железную воинскую дисциплину, против засилья местнических отношений, аристократического чванства и гордыни, эти требования были наполнены особым смыслом. В требованиях европейского военного искусства Петр видел альтернативу старой, «азиатской», тактики московской конницы, когда она на полном скаку, нестройной массой с криками, свистом, под завыванье труб и свирелей, бросалась на противника. Невероятный шум должен был психологически сломить неприятеля. Естественно, в такой атаке управление конными массами терялось. Если атака успеха не имела, то отход зачастую превращался в паническое бегство. Если противника удавалось сломить, то войско бросалось захватывать добычу, пленных для выкупа, грабить обоз врага.

Пётр настойчиво прививает русской кавалерии навыки регулярного боя. Азиатской безрассудной удали он пытался противопоставить европейскую дисциплину монолитно сплочённых конных масс. Лихому наскоку толпы он предпочёл методичное движение стройных линий конницы под постоянным контролем начальников.

Уже первые инструкции запрещают драгунам «мерзкой крик», мешавший командовать подразделением в бою. Голос имел право подавать только офицер. Это требование содержали многие документы того периода. Так, выступая против шведского отряда Кронгиорта в июле 1703 года, А. Меньшиков издает для подчиненных драгунских полков «статьи во время воинского походу», в которых строго внушает своим необузданным подчинённым: «Варварский мерзкий крик весьма отставлен быти имеет, понеже в нем не только что доброва мочно учинить, но ниже слов и повеленье начальника невозможно слышать. За преступление сие, в которой роте станут кричать, без всякой милости оные начальные казнены будут смертно, высшие и низшие, а солдаты - половина с жеребья».

Жестокость по отношению к драгунам объяснялась тем, что основная их масса еще недавно состояла в поместных и рейтарских полках, в которых царила атмосфера дворянского своенравия. Ещё не изжиты были сословные обычаи, оставшиеся в наследство от старомосковских поместных ратей, вольности, пренебрежение к дисциплине. С возмущением пишет Огильви Петру о неудачной стычке со шведами в январе 1706 года. Драгунские полки Горбова и Штольца им были посланы в поиск. На отряд внезапно напали шведы. Штольц в беспорядке бежал, потеряв около 80 человек. «Вот плоды непорядка, к которому привыкли драгуны: им только в деревнях сидеть, доброй стражи не иметь, с мужиками водку пить, кур и гусей воровать и все государство неприятелям себя чинить», - жалуется царю старый фельдмаршал.

Низкая дисциплина и своевольство драгун стали причиной поражения русских при Мур-мызе 15 июля 1705 года. Поддавшись военной хитрости шведов, один из драгунских начальников, полковник Кропотов безрассудно бросился с полком в атаку. Не дождавшись распоряжения главнокомандующего Б.П. Шереметева, самостоятельно вступили в бой остальные драгунские полки. Так нечаянно завязалась битва. Отбросив шведов, драгуны по обыкновению принялись грабить обоз, чем дали передышку противнику. Воспользовавшись этим, Левенгаупт переходит в контрнаступление. Парировать этот удар Шереметеву было нечем. Потери русских были существенны, среди убитых оказались и виновники поражения: полковники Кропотов, Игнатьев, Сухотин.

После битвы при Мур-мызы Петр строго-настрого запрещает преследовать отступающего противника, покидать строй без команды: «Без указу ничего не брать». В инструкции Б. Шереметеву от 1 августа 1705 года он требует от драгун «отнюдь не скакать за нерпиятелем, хотя оной бежать будет, но шагом или по нужде малой грудью»Драгунская конница учится действовать «фрунтом», то есть в линейном боевом построении. Стараясь беспощадными мерами поставить своевольных дворян в рамки железной воинской дисциплины, Петр впадает в другую крайность, ограничивая инициативу и тактический маневр конных масс на поле боя. Эти требования вполне отвечали господствующим в европейском военном искусстве взглядам, предпочтению пассивно-оборонительным форм полевого боя, медленному маневрированию, отказу от тактического преследования противника с целью его решительного разгрома. Раз^ гром шведского корпуса Мардефельда драгунами А.Меньшикова в 1706 году свидетельствовал о возросшем искусстве российской кавалерии.

Московский «пушечный наряд» всегда был традиционно сильнейшим родом войск. Он отличался многочисленностью и разнообразием орудий, организованностью материальной части, боевым опытом прислуги. Артиллерия являлась предметом особой заботы московских царей. Но в основе устройства «наряда» по-прежнему лежали ремесленно-цеховые отношения, что, безусловно, ослабляло его. Артиллерия делилась на городовой «наряд» (крепостная артиллерия, большой (осадная артиллерия), полевой «наряд» (полевая артиллерия). В составе большого и полкового «наряда» входили орудия различных калибров, выполнявших задачи как полевой, так и осадной артиллерии. Это затрудняло боевое применение этого рода войск, усложняло обеспечение его боеприпасами и вносило путаницу в организацию.

Детищем петровского войска стала бомбардирская рота при Преображенском полке. До формирования артиллерийского полка она обслуживала весь «пушечный наряд», принимала участие в осаде Азова в 1695-96 годах и Нарвы в 1700 году.

Рост численности орудий полевой артиллерии и усложнение в связи с этим ее управления как в мирное, так и в военное время, потребовали объединения артиллерии в определенные организационные единицы. В 1701 году в России появляется первый артиллерийский полк. В большинстве европейских армий к началу XVIII века уже сложилась структура организации артиллерии. Как правило, вся артиллерия объединялась в составе артиллерийского полка, единственного в армии. В сущности, термин полк в данном случае обозначал не организационную единицу, а всё сложное артиллерийское хозяйство, включая материальную часть, орудия, фурштадт, подразделения охраны и обеспечения. Он объединил в своем составе всю полевую артиллерию. В ведомости бомбардирской роты Преображенского полка осталась только осадная артиллерия. Полк имел четкую структуру: 4 пушкарские роты, понтонную и инженерную роты, 4 бомбардирские команды. Необходимо отметить, что прототипом для артиллерийского полка послужила шведская организация артиллерии, наиболее передовая к началу XVIII века. Во Франции артиллерийский полк включал в себя всю артиллерию без разделения по тактическому предназначению. Только в ходе войны за испанское наследство в составе артиллерийских полков европейских государств появляются отдельные артиллерийские подразделения по боевому предназначению. В 1706 году по примеру тех же французов в баварской армии появляется бомбардирская рота, в 1715 эта рота разворачивается в артиллерийскую бригаду. В Пруссии до Семилетней войны артиллерия была сведена в артиллерийский батальон, не более того. Такое же положение дел было в Австрии, Саксонии и других странах Европы. Русская артиллерия, по примеру шведской, в новой организации закрепила разделение на полевую, полковую и осадную27. Произошло это раньше, чем в других армиях. Во всяком случае, шведскую войну русская артиллерия встречала сведённая в передовые структуры.

Интересно, что по штатам 1701 и 1712 годов в полку числились не священники, а пасторы. Отсюда можно было сделать вывод, что как офицеры, так и солдаты артиллерийского полка, в основном, были иноземцами протестантского вероисповедания.

Прогрессивные веяния в военной сфере были связаны с превращением её в своеобразную науку, которую нужно было постигать с прилежанием и усидчивостью. Военная наука требовала обычных для такого дела атрибутов, таких как школы, академии, учебный процесс и т.д. Всё это не преминуло явиться на свет. Впервые школы для подготовки кадров для артиллерии появились во Франции. Россия не долго оставалась в стороне от военной науки. В период подготовки к войне при бомбардирской роте Преображенского полка Петр учреждает первую артиллерийскую школу. Она комплектовалась из солдат Преображенского и Семеновского полков. Окончившие школу получали звание унтер-офицер и направлялись в войска. В 1698 году в Москве на пушечном дворе открылась другая артиллерийская школа. Учеников обучали русскому языку, арифметике, геометрии и артиллерии.

Таким образом, для первого периода строительства регулярной русской армии характерными чертами являются:

- следование лучшим образцам западноевропейского военного искусства. Основное внимание уделялось проблемам комплектования армии, организационному устройству родов войск, созданию системы подготовки военных кадров. В решении этих вопросов ориентация на европейский опыт была наиболее заметной. Реорганизация артиллерии шла путем, проторенным европейским военным искусством;

- недооценка традиционной национальной военной школы. Параллельно с формированием «новоприборных» полков шла ломка старой армии. Служилым людям «старых служб» запрещалось записываться в полки новой армии. Иностранные специалисты вытеснили русских почти со всех ключевых постов в армии. Это был короткий период в русской военной истории, когда иноземцы пользовались почти безграничным доверием царя, они составляли почти половину офицерского корпуса.

Второй этап, начавшийся после Нарвской битвы и продолжавшийся около десяти лет, характеризовался сменой акцентов в военном строительстве. Особенно заметна роль национальной самобытности русского военного опыта в 1700-1705 году, в так называемый Ингерманландский период Северной войны. Русское военное искусство в 1700-1710 годах складывалось и совершенствовалось под воздействием следующих факторов:
1. Отечественный опыт и традиции;
2. Текущий боевой опыт;
3. Западноевропейское военное искусство.

Западноевропейское влияние на военное искусство регулярной русской армии уступает место традиционным взглядам на создание армии и способы ведения войны. Тем не менее, оно продолжает играть заметную роль во многих вопросах военного строительства. На рассматриваемом этапе в применении родов войск наблюдается переход от пассивно-оборонительных взглядов, выдержанных в духе классической западноевропейской линейной тактики к активно-наступательным действиям. Наряду с традиционно-отечественным опытом налицо влияние шведского военного искусства и, прежде всего, тактики ведения боя.

На отношении Петра к искусству противника следует обратить особое внимание. Шведское военное искусство XVII -начала XVIII века стояло особняком в западноевропейском военном деле. Оно имело богатейший боевой опыт, славные военные традиции, корнями уходившие в годы Тридцатилетней войны (1618-1648 гг.). Военная слава Швеции зиждилась на полководческих дарованиях таких полководцев, как Густава-Адольфа, Горна, Баннера. Именно тогда сложились основы шведской военной системы, которую старались копировать в Европе. Соперник Петра - Карл XII был достойным преемником своего великого предка - Густав а-Адольфа. Как современниками, так и военными историками, он признавался выдающимся полководцем, давшим военной истории блестящие образцы решительных активных наступательных действий, стремительной ударной атаки, личного мужества и хладнокровия. Под стать своему королю были и шведские военачальники: фельдмаршалы Рен-шильдт, Стенбок, генерал Левенгаупт и другие.

Шведская армия была армией национальной, что выгодно отличало ее от наемных войск стран Европы. Это позволяло ее полководцам не сковывать свои действия господствовавшими тогда в военном деле принципами кордонной стратегии и линейной тактики. Когда требует обстановка Карл XII и его генералы смело отступают от этих шаблонов. Не смотря на локальные успехи, достигнутые в первые годы войны благодаря дедовским методам, Петр рассматривает их как вынужденное отступление от генеральной линии преобразования военного дела. Как только военная активность противника вблизи русских рубежей спала, с присущей ему настойчивостью Петр продолжает «европеизацию» Вооруженных Сил. Ставка делается на классическую линейную тактику. Стремительному штыковому удару вымуштрованных шведских батальонов противопоставлена европейская идея «подвижной линии огня». Главной задачей развёрнутой в боевой порядок армии, независимо от рода войск, являлось ведение возможно частого огня по противнику. Другим, не менее важным условием, обеспечивающим успех в полевом бою, было использование защитных свойств местности и фортификационное обеспечение боя. По канонам линейной тактики боевой порядок армии флангами должен был упираться в естественные препятствия - лесные массивы, болотистые поймы рек, холмистые участки местности. Фронт войска усиливался искусственными препятствиями - окопами, валами, палисадами, волчьими ямами.

Следование шаблонам европейской тактики обрекало войска на пассивное ведение боя, отдавая инициативу противнику. Так действовали русские войска под Нарвой (1700 г.), Головчи-но (1708 г.), русско-саксонско-польские войска под Ригой (1701 г.), Клишовым (1703 г.), Фрауштадтом (1706 г.), Гродно (1706 г.). По мнению Петра, шведам, сильным своей дисциплиной, сплоченностью, неудержимостью в атаке, можно было противопоставить ту же дисциплину и сплоченность плюс плотный залповый огонь, но никак не удалую лихость многочисленных, но плохо организованных толп дворянской конницы.

Необходимо отметить, что линейная тактика с ее преклонением перед огнестрельным оружием в западноевропейских армиях XVII-XVIII веков была вполне оправдана. С одной стороны это объяснялось насыщением армий огнестрельным оружием, его усовершенствованием, желанием максимально использовать всю мощь огня. С другой стороны, господство линейных форм обуславливалось пёстрым в национальном отношении составом войск. Вот состав классической армии XVIII века - прусской армии Фридриха П. Согласно инструкции короля от 2 марта 1763 года кирасирская рота должна была состоять из 42 пруссаков, 30 иностранцев; драгунский эскадрон включал 34. пруссака и 60 иностранцев. Гусарский полк фон Белинга состоял из 532 пруссаков и 768 иностранцев: 84 австрийца, 5 французов, 15 венгров, 410 поляков, 3 датчанина, 15 шведов, 9 курляндцев, 93 саксонца, 26 браунгшвейгцев, 31 ангальтца, 77 мекленбуржцев29. Наемные части, значительная часть которых состояла из иностранцев и деклассированных элементов, требовали постоянного жесткого контроля над каждым солдатом в бою. Это достигалось уменьшением глубины строя, когда на виду был практически каждый солдат, и расположением обер и унтер-офицеров на флангах и за последней шеренгой батальона. Порядок мог поддерживаться только в таком построении. Когда дело доходило до рукопашного боя, управление подразделениями терялось, и каждый солдат был предоставлен сам себе. Не надеясь на моральный и боевой дух наемного воинства, командование старалось до рукопашного боя дело не доводить.

Залповый огонь оставался мерилом боевой подготовки. В апреле 1700 года Головин сообщает Петру: «Солдаты зело меня обвеселили и стрельба была изрядная». Несколько позднее он же пишет: «...было учение и стрельба всем полком»30. Многочисленные инструкции и наставления этого периода требуют уделять стрельбе неустанное внимание. Из наказа смоленскому воеводе П.С. Салтыкову от 5 августа 1701 года: «Будучи ему в Смоленску... приказать солдат учить на дому строю, всегда чтоб были в ученьи исправны к воинскому случаю, также и велеть учить их стрелять в цель и ружья у тех солдат пересмотреть»31. «Статьи во время воинского походу» 1703 года предписывали: «Во время стрельбы не спешить, шеренга за шеренгою, но высматривать, чтоб могли исправиться стрельбою и гораздо смотрели, чтоб ружье держали ниже, нежели выше под наказанием смерти». «Непрестанно тому учить, как в бою поступать, т.е. справною стрельбою и неспешным добрым прицеливанием ... и прочим оборотом и подвигом воинским», - требует «Учреждение к бою», увидевшее свет в мае 1708 года.

Необходимость преодоления отставания в военном деле, с которым у Петра ассоциировались старомосковские методы ведения боя, проходит красной нитью сквозь всю переписку царя. Сообщая Петру о блестящей победе под Калишем (октябрь 1706 года), А.Д. Меньшиков подчеркивает именно то, что так хотел услышать его августейший друг: «Такая сия прежде небываемая баталия была, что радостно было смотреть, как с обеих сторон регулярно бились».

И наоборот, после неудачи при Головчино (июль 1708 года) именно в пережитках старины Петр видит причины поражения: «... многие полки в конфузию пришли .... а которые бились и те казацким, а не солдатским боем». Инструкции, вышедшие в свет после Головчино, требовали от командиров всех степеней ужесточить спрос за порядок и дисциплину строя: «Также кто место свое оставил ..., оной будет лишен живота и чести».

Активным формам ведения боя, технике действия холодным оружием уставы этого периода должного внимания не уделяют. Но по мере накопления боевого опыта становится очевидным, что активно-наступательная тактика противника обладает неоспоримыми преимуществами. В данном отношении чётко просматривается, как под воздействием европейского влияния меняются взгляды Петра на отдельные стороны тактики. Особенно интересна эта динамика касательно вооружения армии пиками. В начале XVIII века пика как оружие пехоты уже считалась анахронизмом. На замену ей в европейские войска повсеместно поступал багинет, а спустя некоторое время появился и штык. А. Вейде в своём отчёте о стажировке в европейских армиях отмечал, что пики «в нынешнее время едва не все отставлены, и в то место фузея с багинетом употребляются, дабы больши огня имети». По поводу того, состояла ли на вооружении молодой российской армии старая добрая пика, мнения историков расходятся. Военные историки дореволюционного периода, в частности В. Бобровский считает, что пика состояла на вооружении вплоть до 1721 года. С ним вполне солидарен знаток истории европейской пехоты К. Рюстов и даже пролетарский вождь и по совместительству военный историк Ф. Энгельс. Вместе с тем, советские историки, работавшие в сталинскую эпоху, отрицают этот факт, считая, что он дискредитирует российское военное искусство, как самое передовое и прогрессивное. Они отрицают это, уповая на то, что ни в одном уставе петровской эпохи нет описания приёмов с пикой. Мы же исходим из того, что в армии, развёртывавшейся по военному времени на территории громадной страны, существовали полки, сильно отличавшиеся друг от друга как качеством вооружения, так и уровнем подготовки. Принимая это во внимание, а также то, что Российское государство с неразвитой экономикой испытывало дефицит во многом, а в вооружении - особенно, присоединим своё скромное мнение к первой группе. Наверняка, только вооружение полков, набиравшихся в Москве, соответствовало современным требованиям. Полки, формировавшиеся по отдалённым волостям, уездам и погостам, конечно же, были вооружены, кто чем придётся. И пиками, и рогатинами, и саадаками. Не тактическая целесообразность диктовала вооружение ратников пиками и рогатинами, а известная хозяйственная отсталость государства. Кстати, мемуарная литература оставила нам воспоминания английского посла Ч. Уитворта, наблюдавшего проходивший через деревню русский полк. Англичанин сообщает об офицере, обмундированном в немецкий кафтан и солдатах, одетых и платье русского покроя, имевших бравый вид и вооружённых рогатинами. Было это в 1705 году. Как мы видим, были пики на иооружении, во всяком случае, пока Пётр и правительство не решило окончательно проблему с массовым производством современного оружия. А уставы, как правило, ориентировались на последние достижения военной теории и практики. Поэтому и них ничего о пиках и не упоминалось. И всё-таки вновь вернёмся к уставам. «Краткое обыкновенное учение», по которому учились воевать первые регулярные полки, было создано в 1700 году на основе записок Вейде. Хотя в нём не было конкретных статей, касающихся подготовки пикинёров, он не мог не отражать этих элементов в трактовке общетактических вопросов. Устав стал отражением европейской военно-теоретической мысли, где требования к подготовке пикинёров ещё нет-нет, да и встречались. Процесс вытеснения пики окончательно ещё не завершился, хотя и подходил к финалу. В 1702 году новый французский устав окончательно зафиксировал перевооружение своей пехоты. Со страниц, наконец, исчезают приёмы обращения с пикой. Уставное творчество молодой регулярной армии реагирует немедленно. В этом же году выходит усовершенствованная редакция «Краткого обыкновенного учения». В. Бобровский тесно связывает эти два факта воедино. Исследователь военных реформ начала XVIII века акцентирует именно на отражении в петровских уставах новшеств, появившихся на Западе. Но на этом эпопея с пикой в петровской армии не закончилась. То, что диктовала нам «продвинутая» в военном отношении Европа, не всегда подтверждалось боевой практикой. Боевой опыт требовал иногда совершенно обратного. Всё насущнее становится необходимость заимствования положительных сторон шведской тактики.

Предпочтение решительной атаке перед малоэффективным в то время залповым огнем повлекло за собой то, что в 1707 году Карл XII вооружает 1/3 пехотных батальонов пиками - оружием таранного удара. Как уже говорилось выше, во Франции пики и пикинеры были упразднены в 1702 году. Еще раньше пика была отменена в армии Священной Римской империи. В отличие от них шведская армия, часто решавшая исход боя стремительным ударом холодным оружием, вновь возвращается к испытанной пике. Всё чаще в бою шведы делают ставку именно на неё. Не ввязываясь в продолжительную перестрелку с противником, ощетинившись пиками и штыками, шведские батальоны стремительно бросались в атаку. Как правило, противник не выдерживал мощного удара, его порядки были опрокинуты, линии прорваны.

Пётр без раздумья реагирует на этот новый зигзаг европейской тактики. Теперь образцом для подражания выступают не умозрительные европейцы, французы или австрийцы, а реальный противник, который в многочисленных схватках утверждал своё превосходство. Пётр делает соответствующие распоряжения. Уже 24 февраля 1707 года губернатор Смоленска сообщает ему: «... по твоему Великого Государя указу повелено в Смоленске выковать по присланному образцу копейных желез пять тысяч ... и те копьи велел я, раб твой, готовить с поспеша-нием». В то же время по указу из Москвы было прислано 9300 копий. В марте изготовленные в Смоленске пики были розданы в полки.

5 мая 1707 года в послании из Смоленска Петру вновь упомянуты пики «...изготовленные в Смоленске указанное число 5 тысяч копий к господину генералу Меньшикову посланы, а затем высылаю еще в Смоленске таких же копий сделанных да отобранных их старых толикое же число».

Весной 1707 года в преддверии наступления шведов русская армия усиленно перевооружается пиками. Из послания Петра генералу Репнину: «учреди в пехоте во всяком батальоне восьмую долю солдат с копьями». Это было верным симптомом смены взглядов Петра на тактику ведения боя, что нашло своё отражение в «Учреждении к бою» 1708 года. Статьи устава определили место пикинёрам в строю. Они должны были стоять в первой шеренге, через одного чередуясь с мушкетёрами с прпм-кнутыми штыками. Пики, вновь введённые в обращение, оказались страшным оружием в руках русских солдат. Шведы, участвующие в русском походе 1708-1709 годов вспоминали потом о действиях пикинёров в сражениях при Лесной и под Полтавой. В судьбоносном Полтавском сражении пикинеры отличились при разгроме и пленении шведской колонны Рооса. Эти меры являлись верным симптомом намечавшейся смены тактических воззрений русского военного руководства. Окончательный выбор, бесспорно, был сделан в пользу активных видов боевых действий. Все чаще российские войска прибегают к наступательным операциям. В бою исход, как правило, решался решительным огневым и штыковым натисом. Таковы сражения при Лесной (1708 г.), Полтаве (1709 г.), Фридрихштадте (1713 г.), Лапполо (1714 г.), на реке Пелкиной(1713 г.).

Таковы же тенденции развития тактики конницы. Победы, одержанные дворянско-казачьей конницей в Лифляндии в первые годы Северной войны не отвратили интереса Петра от западноевропейского военного искусства. Он требует от начальников учить драгун действовать как принято в европейских странах: соблюдать порядок при маневре, держать равнение в линиях, преимущественно полагаться на стрельбу с коня. Кроме того, драгуны учились действовать в пешем порядке. Для русской конницы эта наука давалась нелегко еще и потому, что «... из начальных людей нет никого, кто бы знал строй драгунский», - сообщал Б.П. Шереметев царю в июле 1701 года.

«Варварский» образ действия искоренялся безжалостно. Запрещалось без команды покидать строй, захватывать добычу. Чтобы сохранить порядок в бою ограничено было тактическое преследование: «... не надобно, чтобы наша кавалерия гораздо далеко за неприятемлем гналась, но потребно, чтоб оная, разбив его, паки в шквадроны собиралась», - предписывают кавалерийским начальникам «Правила сражения». А.Д. Меньшикову, командующему русской кавалерией, строго указывается:

«Сказать всем,... отнюдь бы не скакать за неприятелем, хотя оный бежать будет».

Карл XII считал кавалерию любимым родом войск. Он решительно отбросил каноны линейной тактики: медленные ал-люры при маневрировании, стрельба с коня, методические атаки на ограниченные дистанции, отказ от тактического преследования. Его идеалом становится атака с палашом наголо. Драгунам и рейтарам категорически запрещалось использовать огнестрельное оружие. Атака производилась на полном скаку сомкнутым строем. Опрокинутый противник преследовался безостановочно и энергично. В Польше Карл XII с двумя конными полками 9 дней гнался за 10-тысячным саксонским войском фельдмаршала Шуленбурга. Нагнав его у Сагницы, Карл не раздумывая, атакует саксонцев и рассеивает их.

Пример более опытного и удачливого противника незамедлительно был воплощён в боевую практику русской кавалерии. По мере накопления боевого опыта огневая тактика уступает место атакам с холодным оружием. Эти новшества получили закрепление в уставах и наставлениях. Так, инструкция 1706 года указывала: «...коннице отнюдь из ружья не стрелять прежде того, пока с помощью божьей неприятеля в конфузию приведут, но с едиными шпагами наступать на неприятеля». «Регулы» к сражению при Фридрихштадте (1713 г.) предписывали коннице действовать наступательно, «искать неприятельскую инфантерию, во фланг атаковать... друг друга секундовать, и когда неприятель пойдет на одно крыло, то другому крылу неприятеля с тылу и во фланг атаковать».

Впрочем, Петра, как полководца, отличал творчески гибкий подход к выбору методов ведения войны и боя. При этом учитывались все возможные факторы, влияющие на исход боевой тактики: конкретные условия погоды, местности, время года, противник, его боевые возможности, опыт и т.д. В преддверие войны с Турцией Петр указывает Б.М. Голицину: «... учить драгун огнем, как пеших так и конных, а палашам покой дать, с турками дело инако надлежит воевать как со шведами и больше пехотою утверждаться с рогатками, а в прочем отдаем на ваше рассуждение и совет воинский».

Таким образом, понимание сущности и особенностей современной войны подталкивало Петра и российское командование к упорному поиску путей совершенствования военного искусства. Под влиянием текущего боевого опыта военное искусство русской армии эволюциировало от подражания западноевропейскому опыту к заимствованию элементов шведской стратегии и тактики. В тех же областях, где шведское военное искусство разнилось с западноевропейским, оно имело много общего с русским боевым опытом допетровского периода. Особенно это касается тактики боевых действий. Заимствуя опыт своего противника, Петр объективно возвращался к национальному военному искусству, но уже на более высоком уровне регулярного устройства и организации.

Идея единоначалия, как основного звена сложного механизма управления армией, оформилась не сразу. В войну армия вступала, находясь под единым командованием. Сначала во главе войска находился генерал-лейтенант Де Кроа, затем - фельдмаршал Б.П. Шереметев. Позднее Петр принимает решение разделить армию на две части: пехоту и кавалерию под началом разных командующих. П.О. Бобровский утверждает, что в данном случае царь руководствовался как личными соображениями, так и обычаем Запада.

Часть его соратников была против подобного решения. В частности, довольно резонно царю возражал А.Д. Меньшиков: «... за раздвоением оных в настоящем деле великое б было различие и препятствие понеже была б ныне у одного конница, а у другого - пехота, то под завистью у обоих фельдмаршалов не без контры бы за то было. Ежели когда которому из них понадобилось для чего, а паче для сбору провианту иметь при себе конницу или пехоту, то за тем несогласием будет немалая в том остановка потому, что один другому помогать не будет. А паче большая в здешних пределах зависимость и нужда в коннице, которая в непристанных всюду бывает высылках, и провиант везде выбирают они. А если б их не было, то б одной пехоте за скудностью провианта весьма б трудно было, который им не суть легко збирать».

Очевидно, подобные аргументы не убедили царя, и в начале 1705 года в армии утвердилась новая форма управления: пехотой командовал Огильви, конницей - Шереметев. Не внял Петр и настоятельным убеждениям Огильви, ратовавшего за единоначалие в своих витиеватых, но не лишенных здравого смысла обращениях: «...но если Ваше Величество не намерены всемилостивейшее уверение к одному командующему полевому генералу восприять и оному по всем воинским обыкновениям и воинскому рассудку., .самовластно свои войска в поле и квартирах командовать дать..., то поистине опасно будет».

На решение Петра, безусловно, оказал влияние пример как союзников, так и противника. В допетровской военной истории отдельные группировки, как правило, не разделялись на самостоятельные корпуса по роду войск. Во всяком случае не сохранилось сведений о подобной практике. Были достаточно болезненные проблемы в среде высшего командования, но они были совсем иного свойства. Выражались они в неподчинении старшему начальнику на театре военных действий, выяснении отношений с равными по службе, даже в откровенном саботаже, граничившим с изменой. Но это были лишь обычные старомосковские разборки из-за «мест», отрыжка княжеско-боярского чванства и заносчивости. С принятыми оперативно-тактическими правилами они ничего общего не имели. О том, что у саксонцев, и у шведов «за обычай» было включать в состав крупных войсковых группировок части одного рода войск, говорят многочисленные донесения русских представителей при короле Августе И.Г. Долгорукий в декабре 1704 года сообщает царю: «Саксонская пехота от Вислы и Варшавы назад отступила. Король шведский за оною от 8 до 9 тысяч, с конницею на саксонцев пошел. И тако королевский польский у той пехоты командующий генерал - поручик фон Шуленбург».

Отступая от Варшавы, «...принужден был Королевское Величество полки свои разделить для поспешания итить за рубеж чрез Силезию в Саксонию...». С пехотой он «отпустил двор свой и тягости,...с частью своей кавалерии для легкости изволил итить...к Кракову». Поняв, что за Августом не угнаться. Карл XII, «...поворотя, пошел за саксонское пехотою, и в пять дней оную дошел близко к силезской границе в Великой Польше с одною кавалерией...»45. По такому же принципу формировались соединения войск в войне за испанское наследство (1701-1714 гг.). С одной стороны, видно, что решения обоих противников о разделении армии на пехоту и конницу принимались в сложных условиях. Они были вызваны создавшейся оперативной обстановкой. Необходимость быстрого отхода при непосредственной угрозе полного уничтожения -для саксонцев, стремительное преследование с целью решительного разгрома - для шведов. Но история этого периода имеет достаточное количество примеров подобного дробления армий и в благоприятных спокойных условиях. То есть, деление на отдельные группировки по роду войск, конницу и пехоту, было признано нормой военных действий. Можно во многом обвинять Петра, но только не в отсутствии здравого смысла, природной сметки. Если бы речь шла только о слепом копировании чьего-то опыта, то вряд ли он укоренился в боевой практике русской армии. К подобному решению подталкивали обстоятельства, оперативная обстановка. Какая? Петровские резоны заключались в следующем: армия не искала генерального сражения со шведами, придерживаясь стратегии «малой войны». По мнению царя, в условиях, когда боевые действия сводились к рейдам, набегам и другим маневренным акциям, мобильность кавалерии не должна была ограничиваться пехотой - «пеший конному не товарищ». И подобная практика надолго возобладала в русской армии. Решение на расчленение армии на пехотный и кавалерийский части повлекло за собой разделение власти на две самостоятельные ветви. Фактически единоначалие на главных оперативных направлениях было свёрнуто. Чем можно было оправдать решение Петра? Тем, что стратегические решения всегда оставались за ним, хотя формально он не являлся главнокомандующим? Это - слабая аргументация. Действительно, трудные и опасные моменты войны Петр, как правило, разделял с войсками. Находясь при армии, своей царственной персоной он восполнял отсутствие единоначалия. Но управление громадной державой часто вынуждало его покидать армию. И с убытием царя из главной штаб-квартиры в среде командования начинались разногласия и споры. Зачастую анархия угрожала обернуться настоящей катастрофой и потерей армии.

Тем не менее, в начале 1705 года верховную власть в полевых войсках мы находим поделенной между Б.П. Шереметевым и Огильви. Позднее, когда Б.П. Шереметев был отправлен подавлять астраханский бунт, его место занял А.Д. Меньшиков. В декабре 1705 года ему был присвоен чин генерала от кавалерии, и он был назначен главнокомандующим над всеми кавалерийскими полками «ради лучшего управления»46. Пехотой продолжал командовать Огильви. После увольнения последнего из русской армии в 1706 году, пехотой стал управлять Б.П. Шереметев. Подобная практика имела место и в частях армии, находившихся под командованием отдельных воевод или губернаторов. Так, Ф. Апраксин, оборонявший от шведов северные провинции, докладывает Петру летом 1708 года, что он «приказал над конницей команду держать бригадиру Фрезеру, понеже я никого здесь на сие дело лучше его не сыскал. И дело ему со своей конницей неприятелю предварять и в прочих удобных местах чинить препятствия...».

Единоначалие, как принцип управления войсками, утвердился несколько позднее. Разделения на конницу и пехоту в бумагах царя и его генералов в последние годы войны мы не встречаем. Главнокомандующим армией назначаются кто-нибудь из испытанных генералов. Отдельными русскими корпусами в Германии командуют Б.П. Шереметев и А.Д. Меньшиков. Армией на Украине и в Прутском походе командует Б.П. Шереметев. Финляндию завоёвывают войска под руководством М.М. Голицына. В Ингрии главнокомандующим является Ф. Апраксин. Но почти всегда за спиной военачальников маячила исполинская фигура истинного самовластного хозяина - Петра. Это не означало, что царь остерегался пошатнуть свой самодержавный престиж, разделить всю меру ответственности в случае нечаянных военных неудач. Ответ держать ему было не перед кем, разве что перед самим Всевышним. Престижем он всегда дорожил и оберегал авторитет, не столько свой, сколько Державы. А неудачи случались, например, Прутская катастрофа. И перенёс её Пётр достойно, сумев найти выход из почти безвыходной ситуации, сделав определённые выводы, проанализировав причины поражения.

В ходе войны неустанно совершенствуется организационно-штатная структура войск. Выше уже говорилось о штатном составе пехотных полков накануне Северной войны. Количество рот в полку неоднократно менялось. В связи с этим, фельдмаршал Огильви настоятельно советовал царю: «...дабы все Ваши учрежденные полевые полки конные и пешие сколь скоро как возможно умножить. Во всех Ваших драгунских полках по 12 рот, а в роте по 120 человек, а в пехотных ротах (кроме полков от гвардии, которые многолюднее могут быть) во всех по 150 человек совершенно к службе,... по иноземному основанию учредить, дабы батальоны и шквадроны тем по последней мере той же силы, а не слабее неприятельских учреждены быть могли»48.

Итак, опытный и дотошный Огильви настаивает на усилении пехотных рот. Их штатная численность, по его мнению, слишком малочисленна, по сравнению с европейскими армиями. Если к этому добавить, что реальное количество людей почти всегда было меньше штатного, то опасения фельдмаршала можно понять. Его сентенция - русская рота слишком слаба перед европейской, австрийской или прусской. Петр не разделял опасений пришлого фельдмаршала и не внял этому совету. Он не только не увеличивает штатную численность роты, но, наоборот, поступает противно мнению Огильви. Количество пехотных рот в полку сокращается. Ранее в полку числилось по штату 9 рот. Но в 1708 году в пехоте закрепляется 8-ротная организация. Штаты пехотных полков 1711 года документально закрепили эту структуру воинской части. Отныне фузилерный полк состоял из 2 батальонов 4-ротного состава. 7 рот в полку являлись фузилерными (их солдаты имели на вооружении кремневые фузеи) и 1 рота - гренадерская. В состав пехотной роты входили: капитан, поручик, прапорщик, унтер-офицер, 150 капралов и рядовых. Всего в полку числилось 1120 человек49. Интересно то, что спустя много лет Петр все-таки пришел к численности роты и полка, на которых настаивал фельдмаршал. Устав 1716 года устанавливал численность роты в 150 человек. По штатам 1720 года полк включал около 1500 человек вместе с нестроевыми50.

Почему Петр не прислушался к советам Огильви усилить пехотные полки? Возможно, на решение царя уменьшить количество рот в полку повлиял пример шведов. Начав войну с 12-ротной полковой организацией, Карл XII в 1708 году реорганизует свою пехоту. Количество рот в мушкетерских полках уменьшилось до восьми. Перед русским походом пехотный полк армии Карла XII состоял из 8 рот по 150 строевых чинов (6 капралов, 144 рядовых). Итого, в полку было 1200 солдат. Нетрудно заметить аналогию в организации и численности русских и шведских полков.

Следует отдельно остановиться на гренадерских подразделениях и частях. Гренадеры, как солдаты, предназначенные для метания ручных гранат, появились в войсках в середине XVII столетия. Позднее из гренадёров формировались отборные ударные отряды. Особенно их роль была заметна во время штурма крепостей и укреплений. Во время Деволюционной войны (1667-1668 гг.) во французской армии гренадеры в полках сводятся в отдельные роты. В бою они действуют во главе атакующих колони. Для преодоления инженерных заграждений и рубки палисадов они снабжались топорами. Во Франции к концу XVII века в каждом мушкетерском полку была рота гренадёр. В 1701 году в австрийской армии в каждом полку было по 2 гренадерские роты51. В начале XVIII века гренадёрские роты в европейских армиях часто сводят в единые формирования. Мальборо из своих гренадёров организует отдельные гренадёрские полки. Датчане устраивают сводный гренадёрский корпус, прославившийся на полях сражений Северной войны.

У шведов гренадеры так и не получили организационно-тактической обособленности. Они были распределены по мушкетерским ротам по 8 гренадер в роте. В бою они занимали место на флангах роты. Часто прибегая к атакующей тактике, Карл ХП не видел смысла в выделении гренадер в отдельное ударное подразделение, как это практиковалось в европейских армиях. Как правило, в атаку бросался весь полк, как мушкетёры, так и гренадёры. Тем не менее, боевое предназначение гренадер выходило за рамки задач, решаемых в бою обычной пехотой. Пожалуй, исключение составлял батальон лейб-гвардии пехотного полка, составляющий отборную часть элитарной пехоты.

Перед войной в русской армии гренадеры были сведены в роты в составе полка. Это позволяло ставить им в бою отдельные тактические задачи. Гренадёры представляли собой наиболее надёжную и стойкую часть русской пехоты. Как правило, в бою им ставилась задача по усилению правого фланга батальона. Русская тактическая мысль этого периода шла в фарватере европейского опыта.Это проявилось и в отношении формирования гренадерских полков. Во время реорганизации штатов в 1708 году гренадерские роты были выведены из состава полков и сведены в отдельные гренадерские полки. Эти нововведения подтверждают факт о пересмотре Петром практики применения родов войск в полевом бою и переходе к активно-насту па-тельной тактике, для этого и были укрупнены ударные воинские части - гренадерские полки.

Новые тактические решения повлекли за собой необходимость разработки вопросов применения гренадёрских полков в бою, а также их управления. Из докладной полковника Буша Петру от 14 июля 1708 года можно сделать вывод, что штатным реорганизациям предшествовало бурное обсуждение этих вопросов, их целесообразности с привлечением полкового командования. По мнению Буша, эффективность применения гренадерских полков будет во многом зависеть от «добрых» опытных командиров. Профессиональная безграмотность и невежество офицеров приведут только к неоправданным потерям и срыву боевых задач. Только при таких условиях можно добиться успеха, «... понеже в их доброй атаке большее надлежит ...», т.е. роль гренадерских частей в бою гораздо выше, чем обыкновенных пехотных. Поэтому ими должны командовать наиболее подготовленные командиры. Применять же их целесообразно, «... где армия пущую нужду имеет употреблять», т.е. на наиболее важных участках. Если же эти условия выполнены не будут, то реорганизация только навредит боеспособности армии, так как выделение гренадерских рот в отдельные части ослабит полки: «Вашему Величеству в том утрата, а неприятелю надежа».

Всего в 1708 году было сформировано 4 гренадерских полка (полковников Буша, Бильса, Энсберга и князя Репнина). Возникли определенные трудности с обеспечением полков всем необходимым. Каждая рота продолжала довольствоваться от пехотного полка, из которого она была выведена. Таким образом, в вопросах снабжения гренадерский полк почти полностью зависел от 8 формировавших его частей. О трудностях с выплатой жалованья гренадерам вновь учрежденного полка докладывает царю все тот же полковник Буш: «Понеже гренадерская рота Каргопольского полку мне отдана в полк, а Вашего Величества Государя жалованье на них из Петербурга в старый полк...присылается,...прошу помянутой роте...жалованье от комиссара ко мне в полк равно другим гренадерским ротам (присылать.А.К.)».

Гренадерские полки имели общепехотную организацию. Командование применяло их, в основном, компактно, на наиболее угрожаемых направлениях. При Лесной (1708 г.) и при Фридрихштадте (1713 г.) гренадеры составляли тактическую поддержку для придания устойчивости линейному боевому порядку армии. На Пруте гренадерские полки занимали место в общей линии на наиболее уязвимом южном фасе лагеря. Опыт показал эффективность нововведения, ив 1710 году был сформирован еще один гренадерский полк князя Барятинского. По штатам 1711 года в армии числилось 5 гренадерских полков.

Полк являлся высшей единицей организации армии, выступая относительно самостоятельным тактическим звеном. Постоянных войсковых соединений над ним не было. Временно для разрешения возникающих боевых задач несколько полков объединялись в бригаду под командой бригадира - наиболее опытного командира одного их полков. Впервые бригада, как войсковое соединение, появилась в шведской армии в период Тридцатилетней войны (1618-1648 гг.). Маршал Тюренн ввел в армии двухполковые бригады, при этом была введена должность бригадира. Бригада как соединение из нескольких полков, была постоянным элементов организационной структуры европейских армий. В русской армии бригады появились в первые годы Северной войны. А.Д. Меньшиков, направленный царем инспектировать Большой полк, расквартированный в литовских городах зимой 1705 года, нашел там кавалерию «расписанную» по-бригадно, по 3 драгунских полка в бригаде. В 1709 году действующая на Украине армия организационно состояла из 10 бригад по 2-5 полков в каждой. Русская армия имела национальный опыт войсковых соединений в виде допетровских разрядных, боярских и генеральских полков. В отдельных частях армии это устройство сохранялось в начале войны и окончательно уступило место европейской военной структуре к 1705 году. То есть, основным фактором развития организационно-штатной структуры русской армии являлся пример Запада и военная целесообразность.

В главе I настоящей работы уже обращалось внимание на неоднозначное отношение Петра к иноземным офицерам и генералам. В отношении русской высшей администрации к иностранцам сквозила двойственность: с одной стороны, молодой армии жизненно необходим был опыт, с другой стороны, некоторая часть наемников на деле проявили низкие морально-боевые и профессиональные качества. Ненадежность наёмников, религиозно-культурная отчужденность русских и иноземцев создавали атмосферу подозрительности вокруг последних. Чтобы преодолеть духовную отчужденность, правительство поощряет ассимиляцию иноземцев в России, их переход в православие, вводит свободу вероисповедания не только в Москве, как это было раньше, но и в других губерниях.

Безусловно, иностранные военные специалисты оставили заметный след в военной истории России петровской эпохи. Их вклад в военное строительство был настолько очевиден, что даже в наиболее одиозный период идеологического противостояния с Западом советские историки не оспаривали этого факта, ограничившись его замалчиванием. Пожалуй, единственным, кто заслуживал положительный отклик в петровской историографии, был Р.В. Брюс, да и тот был иноземцем «старого выезда», предки которого переселились из Шотландии в Москву в 1646 году. Обойдены вниманием такие военоначальники, как Огиль-ви, Алларт, Паткуль, Ренне и некоторые другие иноземцы русской службы.Сдержанно советская историография отзывалась и о первом ратном наставник Петра, Патрике Гордоне. Внимание предпочитали акцентировать на его наёмной службе «в семи странах семи королям».

Оправившись после Нарвского поражение и переломив ход войны в Прибалтике в свою пользу, Петр вновь возвращается к освоению западноевропейской модели армии. Строить новую армию без опытных офицеров было практически невозможно. И в 1702 году он издает Манифест «О вызове иноземцев в Россию с обещанием им свободы вероисповедания», который был распространен по всей Европе. Манифест не сыграл той роли, которая ему отводилась, недостаток в искусных офицерах ощущался довольно остро. По свидетельству Устрялова, это был один из самых существенных недостатков молодой армии. В некоторых полках было всего по пять офицеров. Многие офицеры из русских совершенно не знали службы, в полках распоряжались сами солдаты.

Зимой 1703 года в Священную Римскую империю был откомандирован генерал русской службы барон фон Розен. Он был уполномочен вербовать в Российскую армию офицеров и генералов. Им были установлены довольно высокие оклады: полковнику - 50 рублей, подполковнику - 30 рублей, капитану -18 рублей, поручику - 8 рублей в месяц. Летом 1704 года фон Розен с группой набранных офицеров прибыл в Киев. С ним следовало 2 полковника, 2 подполковника, майор, 13 капитанов, 6 поручиков и др. военные чины56. До сентября 1704 года в Москву прибыло еще 59 иноземных специалистов. Естественно, такое количество офицеров было каплей в море и не могло улучшить положение с укомплектованностью армии. К приглашению иноземных офицеров прибегали и позже. Особенно, на этом настаивал фельдмаршал Огильви, более двух лет стоявший во главе русской армии. Он доказывал царю необходимость призыва из Европы офицеров и, особенно, генералов: «...без чего здешними немногими генералами, из числа которых немного искусных, невозможно управлять войсками, тем менее противостоять неприятелю».

Советской историографией генерал Иоган Ренгольд Пат-куль изображается не иначе как «международный авантюрист», известный более своим двуличием по отношению к России и циничными заявлениями по поводу боеготовности ее армии. Между тем, он долгое время являлся полномочным представителем Петра в Европе. Человек необузданной энергии, неуравновешенного характера и взрывного темперамента, он, вместе с тем, был опытным офицером. Его военная карьера типична для западноевропейского наемного солдата: капитан шведской армии, полковник армии Августа II, генерал русской службы. Звание генерала было присвоено Паткулю в 1702 году Петром Великим. В 1704 году он командовал вспомогательным русским корпусом в Саксонии.

Будучи в Москве в 1702 году, Паткуль подает Петру докладную записку со своими соображениями о «приведении в лучшее состояние войск». Он обращает внимание Петра на слабость офицерского корпуса, на необходимость реорганизации военного ведомства, введение военной коллегии по примеру Швеции, специальной службы по привлечению на русскую службу офицеров из-за рубежа. Генерал горячо отстаивал преимущества конницы драгунского типа и настоятельно советовал царю остановить свой выбор именно на этом роде войск. Аргументы Паткуля весомы и понятны Петру. Это - относительная дешевизна и удобство боевого применения драгунской конницы на театрах войны. Особое внимание Паткуль уделял низкому профессиональному уровню офицеров русской армии. Он предлагает направлять их на стажировку а армии немецких государств: Пруссию, Саксонию и др. Для обучения офицеров фортификации и артиллерии им предлагается в полках ввести должности инженер- и штык-юнкера. Центральной фигурой в армии он считал командира роты - капитана и предъявлял им высокие требования. На эту должность он предлагал назначать офицеров, выдержавших экзамен. Офицеров, показавших свою некомпетентность, Паткуль советовал увольнять из армии, независимо от из национальности.

Генерал барон Людвиг-Николай Алларт, выходец из Саксонии, находился на русской службе более десяти лет. Он занимал различные посты в войсках, в начале войны стоял во главе армии. Наиболее концентрированно его предложения нашли свое выражение в донесении Петру от 12 сентября 1706 года, о некоторых из которых в данной работе уже упоминалось. В частности, Алларт советует ввести единоначалие в армии, включать в состав отдельных отрядов подразделения всех родов войск. Алларт отмечает слабость офицерского корпуса: «...мало инженеров и искусных офицеров». Он обращает внимание царя на необходимость технического переоснащения армии, введения единого калибра мушкета: «... иногда в полках по 6 калибров». Ценны его предложения по переустройству службы тыла: «... великий недостаток в провиантском устройстве, солдаты несут хлеб и бросают его от изнеможения. Нужен корпус хлебников по 600 человек». Алларт был одним из устроителей системы регулярного воинского обучения и поборником высокой воинской дисциплины в войсках. Постоянный участник всех «воинских консилий», он непосредственно принимал участие в выработке стратегических планов ведения войны в 1700-1705 годах. Вышеупомянутое донесение содержит предложения по развертыванию армии на предстоящую компанию и группировке войск в Польше, Литве и Финляндии.

Фельдмаршал Георг Бенедикт Огильви находился на русской службе сравнительно короткий срок, но в силу занимаемой им высокой должности он оказал заметное влияние на становление военного искусства молодой регулярной армии. Им был представлен царю наиболее подробный, всеобъемлющий план реорганизации армии и приведения ее в соответствие с требованиями современной войны. Конкретные направления были им сформулированы в многочисленных письмах и докладных на имя Петра. Его деятельность на посту главнокомандующего не ограничивалась рекомендациями и советами. Огильви проявил себя неплохим организатором и администратором. По поводу же его заслуг, как военачальника, существует несколько мнений, подчас диаметрально противоположных. Ряд русских исследователей, в частности Марченко, приписывает ему честь спасения русской армии в сложной обстановке зимой 1706 года. Под командованием Огильви армия совершила хитроумный марш-маневр от Гродно к Киеву, выскользнув из кольца блокады. Советские историки и часть русских в своих интерпретациях гродненского «дела» акцентируют на то, что фельдмаршал выступал в роли исполнителя воли и плана Петра. Спасение армии шло не благодаря деятельности Огильви, а вопреки ей, так как фельдмаршал долгое время выступал противником отвода войск из гродненского укрепленного лагеря. Этот негативный портрет дополняется обвинениями в адрес Огильви в двурушничестве и секретных отношениях с саксонцами.

В связи с этим необходимо отметить, что поведению фельдмаршала имелось серьёзное оправдание. На протяжение более чем двухлетней службы в России ему приходилось работать в обстановке тотальной подозрительности и недоверия к собственной персоне. Генерал А.И. Репнин, выполнявший при нем роль соглядатая, докладывал Петру о каждом шаге Огильви. Естественно, это не способствовало сохранению атмосферы взаимопонимания при штабе армии и в частях между русскими и иностранцами. Далее, Огильви имел непримиримого врага в лице властолюбивого и мстительного А.Д. Меньшикова, который, пользуясь благосклонностью царя, усиленно интриговал против главнокомандующего. Взаимными жалобами царю, обвинениями в невежестве и измене наполнены отношения между этими видными военачальниками петровской эпохи.

Как бы там не было, Пётр не отрицал роли Огильви в спасении армии. Когда обиженный недоверием, оскорблённый непониманием фельдмаршал попросил об отставке, он был уволен с почетом, с сохранением всех почестей и воинского звания. Фельдмаршал уезжал из России, награжденный солидным денежным пособием и осыпанный царскими милостями. Правда, причиной этому было не столько высокое признание его заслуг. Вызывало обоснованное опасение то, что Огильви отплатит негостеприимной Москве, очерняя в Европе русские обычаи и порядки. Разгоравшийся скандал замяли, фельдмаршала задобрили, умиротворив его ожесточение богатыми подарками. Впоследствии фельдмаршал сожалел о том, что ему пришлось раньше срока покинуть хоть и негостеприимную, но щедрую Россию и оставить высокооплачиваемый пост в русской армии.

Многоопытный Огильви на посту командующего армией ратовал за жесткую дисциплину и порядок. Один из его первых указов по армии, расположенной лагерем у Нарвы, гласил: «...против всех воинских обычаев и порядков... некоторые офицеры и солдаты в поле и в шанцах, и в подъездах, на работах и в посылках генералам, полковникам, подполковникам и прочим подначальным верховым офицерам достойного послушания ... не показывают и ... должности против неприятеля не исполняют, повеления прекословят». Огильви требует от командного состава повысить спрос с подчиненных «под потерянней тела и живота»: «Генералам и верховым офицерам и солдатам ... против неприятеля послушным быти, покорным быти ... особливо на боях и приступах, в службах и осадах ...».

Фельдмаршал принимает все возможные меры к повышению боеспособности подчинённых войск, его беспокоит состояние вооружения, снаряжение и амуниция солдат. Он неоднократно обращает внимание Петра на необходимость унификации вооружения пехоты: «Всей Вашей пехоте ружье равного калибра изо всех крепостей и ружейных домов выбрать и раздать».

Особым предметом его попечения стала артиллерия: «И о том постараться надо бы учреждению полевой артиллерии со всеми принадлежащими и обученными артиллерийскими офицерами ... по воинскому обычаю благо учредить. И ту артиллерию всякими потребностями удовольствовать, и сильные лошади под оную изготовить повелеть в подпряжку»61. Для обеспечения «скорых переходов» при артиллерии он предлагал учредить понтонно-переправочный парк.

Важное место в организации регулярной армии Огильви уделял правильно устроенному тылу и системы обеспечения действующей армии. Он настаивал на введении сети магазинов «во всех пограничных местах,...которые им надлежит высокопотребной амуницией и к оборонительной и наступательной осаде потребными вещами, також и довольным провиантом во всех пограничных местах ... наполнить». Опираясь на свой богатый опыт войн с турками, он советует царю «отставку при войске безмерного множества телег», предлагая свою организацию походного обоза. Непоследнюю роль Огильви сыграл в становлении организационно-штатной структуры русской армии. До него она носила случайный характер: отряд, полк, команда. Огильви ввел бригады 4-полкового состава и дивизии 2-3-бригадной организации.

Главнокомандующего беспокоит неукомплектованность армии офицерским составом. Он предлагает решить эту проблему путем найма офицеров в Европе. Вместе с тем, Огильви выступал против огульной вербовки, требуя от кандидатов на офицерские вакансии поручительные грамоты. От негодных офицеров он решительно избавлялся. Почти каждое послание царю упоминает об этом: «Ежели Ваше Величество своей полевой силы в порядочное и лучшее состояние учредить не изволит и таких искусных офицеров к оному не призовет, неискусных же, какова они народу не будут, не отпустит,... то поистине опасно будет»62. Впрочем, фельдмаршал никому не открыл глаза на армейские трудности. Царь был хорошо осведомлён о проблемах, поднимавшихся настойчивым иноземцем. Но их было легче обозначить, нежели разрешить. Советчиков при дворе всегда хватало, зато всегда ощущался дефицит исполнителей, опытных, высококвалифицированных, не гнушавшихся черновой работы. Сложность как для самого фельдмаршала так и для армейского командования исходила из вздорного независимого характера Огильви, который ни терпел рядом ни любимца царя Меньшикова с его необузданным тщеславием, ни гордого своей древней боярской родословной Шереметева. Его высокомерно-презрительное отношение к русским офицерам скоро восстановило против него весь генералитет. Взаимное недоверие русских и немцев, интриги и доносы друг на друга практически парализовали управление реформированием. Энергичности и деловитости царя, в целом, претила его высокомерно-менторская манера поучать всех и вся, сквозившая в его обращениях и поведении. Вместо того, чтобы решительно устраненять неустроенность фельдмаршал по малейшему поводу строчил в Москву нудные мелочные жалобы. По характеру переписки между вельможами и царём чувствуется, что своими назойливыми великоречавыми назиданиями-жалобами он порядком надоел Петру. Вскоре царь отмахивался от него с его советами и рекомендациями, как от назойливой мухи.

По настоянию фельдмаршала Петр приглашает на русскую службу генералов и офицеров союзной саксонской армии. О прибывших под Нарву офицерах Огильви немедленно сообщает в Москву: «И Ваше Величество изволит несколько генеральных особ из войска Его Королевского высочества сюда призвать, из которых некоторые уже сюда явились...». Огильви решительно добивался введения единоначалия в войсках, выступал против разделения армии на пехоту и кавалерию под командой разных начальников.

В компетенцию Огильви входили не только административные и организационные вопросы строительства вооруженных сил. Умудренный многолетним военным опытом, он активно участвовал в оперативном управлении подчиненными войсками, проведя кампании в Литве и Польше. Так, 30 августа 1705 года фельдмаршал докладывает Петру о том, что шведы переправились через Вислу. В письме предлагается конкретный оборешительный план: «... чтоб Ваше Величество между Митавою и Бауском войско поставили, сделав линию, чтоб оные и шансо-вались. Также подход к Друе укрепить,...добрые мосты через Двину сделать, а с остальным войском немедля к Ковне идти». В другом послание он просит ускорить сосредоточение войск под его началом, «... понеже наша сила зело рассеяна есть так, что если до бою дойдет, я тогда при немногих полках в батальонах 350 человек в шеренгах найду...».

Итак, роль иноземных офицеров и генералов в становлении русской армии начала XVIII века была весьма заметна. Не смотря на то, что некоторые иноземцы рассматривали службу в русской армии через призму голого меркантильного интереса, преследуя, в первую очередь, цель наживы, многие из наемных офицеров честно выполняли условия контрактов. Основная масса нанятых специалистов были не более чем рядовыми исполнителями повелений командования, Петра и его окружения. Их заслуги заключались в педантичном исполнении должностных обязанностей, независимо от поста, который им пришлось занимать: от скромного артиллерийского мастера до главнокомандующего армией. Но и среди этого окружения были видные деятели, принимающие стратегические военные решения и формирующие политику в военном строительстве.Их деятельность в качестве военных советников и боевых практиков стала существенным фактором, посредством которого западноевропейский опыт оказывал заметное влияние на развитие военного искусства русской регулярной армии.

Примерами не только умелого управления войсками, но и личного бесстрашия и находчивости, проявленные иноземными офицерами, изобилует история Северной войны. Вот только самые известные из многочисленных образцов честного выполнения своего долга иноземных офицеров и генералов на русской службе.

С именем полковника Вердена связана первая морская победа, когда под его руководством были захвачены шведские суда, подвозившие припасы к Нотебургу. Позднее, за оказанные заслуги ему было присвоено звание генерала.

С именем уроженца Курляндии генерала Карла-Эвальда фон Ренне связана не одна блестящая победа петровских войск. В послужном списке этого генерала успешные действия под Нарвой в 1704 году, что способствовало взятию крепости, умелое командование войсками в 1707-1709 годах, участие в Полтавской битве, стремительный рейд и захват Браилова в 1711 году. Шведский военнопленный, Эренмальм, много лет проведший в русском плену, вёл дневник, в котором подробно описывал жизнь шведов в неволе. Его записи интересны нам тонкими наблюдениями быта русского общества XVIII века, в которых, может, чересчур сарказма и колкости. Он язвительно проходится по обычаям и нравам столичного бомонда. Будучи приближённым к Петербургскому двору и военному командованию, он был посвящен в дворцовые тайны, находился в курсе придворных интриг. В своих записках швед не гнушался сомнительными слухами, пикантными подробностями, составлявшими неотъемлемую сторону жизни любого европейского двора. Впрочем, от пересказанных сплетен, острого языка и критического отношения к стране-противнице, историческая ценность его воспоминаний нисколько не умаляется. Эренмальм даёт интересную, не всегда лицеприятную, может быть, пристрастную, характеристику многим соратникам и приближённым Петра. Среди них мы узнаём и видных офицеров русской армии.

Вот перед нами барон Карл Ренне, «среднего роста, худощавый, за время пребывания в стране совершил несколько удачных походов, слывёт одним из лучших и знатнейших генералов в России.... Но опыт, порядок и добрый природный разум весят у него больше, чем само сердце, Царь доволен курляндским бароном и не скупится на пожалованья. Он наградил своего любимца большим владением в Лифляндии. Рене пользуется большим доверием у Меньшикова. Рене «...добивается большего, находясь под командою других, нежели когда сам командует и имеет всю ответственность», - в конце добавляет ложку дёгтя в бочку мёда автор.

Больше симпатий у автора вызывают военные, не входящие в круг любимцев Меншикова. Это генералы, не терпящие подхалимства, подобострастия и низкопоклонства, люди прямые и благородные, чуждые недостойных интриг. Вот, например, отчаянный рубака, кавалерист, генерал Боур. Генерал-лейтенант Бауэр (Боур), сын ротмистра из Нижней Померании. Служил многим монархам, но везде своей отвагой приобретал репутацию отважного офицера. Единственный среди находящихся в России генералов, прошедших все ступени от рядового кавалериста, по праву имеет огромный опыт. Важные дела, частые ответственные поручения венчают его послужной список. Немалодушен, охотно рискует жизнью, часто едва её не лишался. Кавалер ордена Святого Андрея Первозванного. Добился бы большего, но не ладит с Меньшиковым. По складу ума не расположен к угодничеству, притворству, прочим низостям. Зато ему приписывают корыстолюбие, грубость и развратность, хотя последнее автор связывает с влиянием местных обычаев.

Среди генералов не только завзятые служаки, огрубевшие в походах, опаленные огнём сражений. Среди них есть и тонкие интеллектуалы, культурные и просвещённые личности, делающие честь молодой российской науке. Таков, например, генерал-фельдмаршал Яков Брюс. Брюс из иноземцев «старого выезда», родился в Москве. Прошёл всю войну, один из близких приближённых и доверенных лиц Петра, удостоен высшей государственной награды Российской империи - ордена Святого Андрея Первозванного. Артиллерист и инженер по военной квалификации. Начальник артиллерии с 1700 по 1726 год. Генерал-фельдцейхмейстер русской армии. Кроме того, крупный деятель науки и культуры. Математик, астроном, картограф, Брюс переводил, писал и издавал научные книги, переписывался с учёными Запада, собрал замечательную библиотеку, кабинет с физическими и астрономическими приборами, музей редкостей, коллекции монет и медалей... «Прилежным чтением и тягой к наукам» завоевал особую благосклонность государя.

Менее известен читателю генерал-фельдмаршал фон Гольц. Но именно о нём у Эренмальма, автора этих записок, остались самые высокие и уважительные оценки. Генерал-фельдмаршал Г. фон Гольц отмечен им как высокий профессионал, обладающий редкими качествами и достоинствами. К сожалению, подобно Огильви, он не мог влезть в хомут царского фаворита. И подобно старому фельдмаршалу, он стал жертвой интриг Меньшикова. По ложному навету был оговорён, повергнут аресту и суду, признан невиновным, но, в конце концов, вынужден был бежать из страны. Случилось это в 1710 году.

Видный след в героической истории Северной войны оставил полковник Ренцель. После катастрофы под Фрауштадтом в 1706 году союзного войска русские полки были брошены саксонским командованием на произвол судьбы. Оставшимися в живых солдатами командовал полковник Ренцель. Только благодаря его железной воле и твёрдому характеру разгромленный русский корпус сохранился как боевая единица. Он сумел сплотить вокруг себя оставшихся в живых, поддержать павших духом. Среди личного состава поддерживалась железная дисциплина, организованность и высокий боевой дух. На предложение главнокомандующего бежать в Австрию Ренцель ответил гордым отказом. Решено было пробиваться с горсткой солдат и стрельцов через вражескую территорию в Россию. Ренцель с полком прошел «через Цесарскую и Брандербуржскую земли разными трактами» и соединился с русской армией в Польше.

Не обходилось без казусов, заканчивавшихся иногда совсем не смешно.«.. .в том же году знаменитый прусский артиллерист Слундт (генерал-майор Шлюндт)» ехал определяться на русскую службу, однако в Нарве впервые обедая у одного русского, распрощался с жизнью после того, как из 6 проведённых в городе дней 4 - пропьянствовал ...». Пётр даёт распоряжение детально разобраться с причиной гибели, сделав всё необходимое, вскрытие и т.д., с честью похоронить генерала в Нарве.

На некоторых приезжих военных авторитетов местный колорит действовал удручающе. Не все были готовы приспосабливаться к обычаям русского двора ради приличного вознаграждения. Многие честь, благородство и независимость ставили неизмеримо выше материальных благ. Зимой 1710 года в Россию приехал императорский генерал от артиллерии Эрсберг, но «из-за своего прямодушия он не ужился среди русских и следующей зимой уехал восвояси». Во всяком случае, так объясняет его отъезд вездесущий швед.

О своеволии и буйстве поместного дворянства на этих страницах говорилось уже неоднократно. Служилое дворянство со сложившимися веками традициями, социально-психологическими особенностями еще долгое время оставалось основным контингентом петровского войска. Природная удаль и храбрость соседствовали с пренебрежением к дисциплине, холопская покорность - с дворянской кичливостью, когда подчинение воспринималось как унижение родового достоинства. Высшие эшелоны командования даже в рассматриваемую эпоху были поражены вирусом местничества. Все это, в целом, препятствовало воинской дисциплине и правопорядку, основанному на осознании долга перед Отечеством, чести мундира, здоровом тщеславии и желании сделать карьеру.

Заменить заскорузлые, складывавшиеся веками обычаи и нравы были призваны ценности, проникшие в Россию с новыми европейскими веяниями. В речах царя всё чаще звучат со «смутных» времён не слыханные воззвания послужить Отечеству. К этому близкому и понятному русскому человеку призыву добавляются незнакомые слова о воинском долге, о служению государству. Нечто новое, невиданное чувствовалось в требованиях Петра к офицерскому составу регулярной армии. Эти процессы объективно совпадали с социальным обособлением служилых людей в новое корпоративное сословие. Обособление дворянства стало одной из тенденций складывания российского общества этой эпохи. Новизна ощущалась в попытках возвысить его над иными слоями русского общества, привить понятие чести, благородства и достоинства этому сословию, составлявшему костяк офицерского корпуса. Благородное европейское дворянство со своим рыцарским кодексом чести служило Петру прототипом для подражания. Завершенности в достижении этой цели Петру достичь не удалось. Но основательное начало процессу перерождения служилого класса в благородное сословие было положено именно в его правление. Фактически, на Руси не существовало социального класса, тождественного европейскому дворянству. Те классы в переводе с европейского на русский язык звучали бы как «благородный», «высокий», «почётный». И только в русском обществе это сословие имело унизительное однокоренное общее со словами «дворня», «при дворе», «дворовый». Русское служивое сословие по своему положению в общественной иерархии действительно мало чем отличалось от дворни князей и бояр, от их холопов и крестьянства. Унижение просматривалось уже в названии. Таковы уж были исторические судьбы русского общества, даже верхних его социальных эшелонов, испытавших на себе многовековой татарский гнёт, деспотическую жестокую власть московских царей, формировавшую только рабскую психологию, не терпящую никакой вольности. И вот ему Пётр намерился прививать благородство души, поступков и помыслов, понятие святости долга перед Родиной и престолом, офицерской чести и личного достоинства. А также - великодушия и душевной красоты, трудолюбия и терпения, упорства и целеустремлённости, здорового честолюбия и карьеризма. Вся воспитательная работа в армии была направлена на искоренение рабских инстинктов и замену их сознательным отношением к воинскому долгу. Прототипом военно-правовой и воспитательной сиетемы русской армии стало западноевропейское военное законодательство.

В мае 1705 года на просьбу Огильви дать новый «указ об обидах», Петр резонно замечает, что войска полностью доверены им (Огильви и Шереметеву), «им самим и чинить суд и расправу». Так появился «Устав прежних лет», наиболее полный военно-уголовный кодекс русской армии периода Северной войны. В нем был представлен перечень воинских преступлений, подробно расписаны обязанности военно-полицейских и судебных чинов. «Устав прежних лет» регламентировал жизнедеятельность армии до Воинского устава 1716 года. Параллельно с «Уставом прежних лет» в войсках действовали также другие инструкции и наставления, в которых также находили отражение военно-правовые вопросы.

Система судопроизводства зарождалась вместе с первыми регулярными полками накануне Северной войны. Вся полнота административно-хозяйственной и судебной власти сосредоточивалась в руках вновь учрежденного генерал-пленипотенциа-ра. На эту должность был назначен князь Долгорукий. Его заместителем стал второй судья Приказа Военных дел окольничий П. Стрешнев. Отражая суровые нравы того времени, военно-уголовное законодательство носило ярко выраженное карательное направление. Оно совершенствовалось в течение первой четверти XVIII века, но наиболее законченные формы приобрело после Полтавской битвы. Подробно военно-юридические вопросы изложены в работах известных авторов П.О. Бобровского и Д.В. Пузыревского. Мы же лишь повторим окончательный вердикт, вынесенный видными военными историками: военно-правовая система русской армии являлась прототипом европейской63.

Впрочем, на начальном этапе войны дальше введения немецкой терминологии дело не пошло. Ряд писем А.Д. Меньшикова царю летом 1706 года позволяет сделать вывод, что к этому времени в частях стройной системы судопроизводства еще не было. Меньшиков выказывает сожаление по поводу отсутствия в полках полевых судов: «...а буде ж... сие дело вдаль отложено будет, то что далее, то хуже, с чем паче в своем сумне-нии, нежели в настоящем воинском рассуждении будет пребывать... Зело потребно дабы Ваша милость изволили мне всемилостиво поверить здесь...кригсрехтм учинить...»65. Из письма от 26 июля 1706 года становится очевидно, что это деле незнакомое, и главнокомандующий, в основном, полагается на опыт иноземных офицеров. В своем успехе Меньшиков не сомневается: «...здесь есть к тому довольно заобычные (офицеры-А.К.), как генерал-майор Генскин и прочие. И если не против немецкого обыкновения и не против воинских прав и истинной правды тот кригсрехт учиню, то впредь мне изволь ни в чем верить»66.

Учрежденный Петром военный суд имел несколько уровней. Высший или генеральный военный суд рассматривал уголовные дела высших чинов армии и государства. На заседаниях полковых судов разбирали жалобы и «обиды» офицеров и нижних чинов полка. В боевой обстановке по решению командира полка созывался «скорорешительный» суд для рассмотрения внезапно возникших дел. Часто административно-хозяйственные вопросы решались самим полковником без лишней волокиты. Тот же Меньшиков предлагает Петру: «...и которые офицеры будут в чем винны и за те вины велю вычитать по рассмотрению..., чтоб не за всякую вину кригсрехт чинить».

Широкое распространение в войсках получил суд «общества офицеров», аппелировавший к общественному мнению офицерского состав полка. В основном, он занимался вопросами недостойного поведение офицеров в быту. Виновные в поступках, как правило, приговаривались к «нарушению чести», имущественным наказаниям, штрафу или разжалованью в солдаты. Так, по докладу Б.П. Шереметева, в январе 1712 года к штрафу были приговорены гренадерского полка поручики Ф. Салтыков, К. Клементьев и адъютант И. Ергольский. Кроме штрафа «...Ф. Салтыков за то, что своей роты капитана С. Тома-шевского зазвал к себе в гости, бил кулаками, за волосы взял, повалил на землю, топтал ногами... написать в солдаты на год, К. Клементьева...на полгода, И. Ергольскому...быть в солдатах две недели».

Военно-полицейская служба выделяется в это же время в ведомство генерал-аудитора. С 1712 по 1718 год эту должность выполнял А. Кикин. Его помощником, обер-аудитором долгое время был саксонец Эрнст К. Кронен. Им и были составлены «Артикулы воинские», свод военно-уголовных законов, и «Краткое изображение процессов или судебных тяжб», военно-процессуальный кодекс. «Артикулы...» вобрали в себя богатый опыт строительства армии за 15 лет изнурительной войны. В композиционном построении и сути 12-ти глав «Артикулов...» усматривается влияние шведского военного законодательства Густава-Адольфа и Карла XI. От оригиналов «Артикулы...» отличаются более сжатой формой почти всех статей о воинских преступлениях и расширенной детализацией глав об общих преступлениях. Кроме того, «Артикулы...» пополнены новыми статьями, юридическими нормами с разъяснениями к ним. Некоторые толкования и добавления заимствованы из датских и голландских уставов.

«Артикулы воинские» не были слепой компиляцией. П.О. Бобровский насчитал 76 поправок, сделанных рукой Петра на проекте «Устава воинского», который «... своей полнотой и определенностью превосходит все военно-законодательные памятники современной Европы». Военно-процессуальный кодекс составлен по духу и подобию саксонских законов о судопроизводстве, лучших в Европе начала XVIII века.

«Артикулы воинские» и «Краткое изображение процессов...» вошли в состав «Устава Воинского» 1716 года в виде 1 и 2 глав. Военно-правовая база новой армии совершенствовалась в ходе всей войны, но венец этой деятельности, работа над «Уставом Воинским» пришлась на начало второго десятилетия XVIII века. Главное заключалось в том, чтобы не растерять, не растранжирить накопленный боевой, административный и управленческий опыт. Человеческая память так коротка, а опытные воины старели, уходили в отставку, на покой, израненные, искалеченные в боях, изнемогшие душой и телом от пережитого. Нужно было торопиться, пересмотреть наработанный за два десятилетия теоретический материал: все эти артикулы и регламенты, статьи и указы. Бережно, по крупицам собрать всё то, что было накоплено, кровью и потом простого солдата выстрадано. Не всё из них прошло испытание войной, многое безнадёжно устарело, сыграло свою роль, и его можно предать забвению. Итогом кропотливой работы стал Воинский устав, без существенных изменений служивший русской армии без малого два столетия. Наряду с обобщением и кодификацией боевого опыта, главным вопросом данного периода стало приведение войскового тыла в соответствие с боевыми возможностями и административно-структурными изменениями, произошедшими в армии.

Тыловое устройство армии Священной Римской империи немецких государств давно вызывало неподдельный интерес у Петра и его военачальников. Цельная продуманная система, основанная на точном учёте и постоянном контроле количества частей, их штатной численности, распределении положенных норм довольствия, обеспечения и снабжения, играла важную роль в становлении регулярных армий Европы. Первые попытки организовать снабжение действующей армии по примеру западных соседей были предприняты ещё в разгар боевой страды. 15 декабря 1707 года в Минске Меньшиков на «консилии» генералов поднимал вопрос о распределении войск по квартирам, раскладке провианта и фуража на население района, предназначенного для расквартирования. Это был установленный порядок, к которому обычно прибегали при размещении войск на зимние квартиры. Но именно на этом совете, пожалуй, впервые прозвучало решение командования активнее осваивать австрийский опыт. Внезапное вторжение шведов помешало дальнейшей разработке и осуществлению этих планов. На повестку дня встали совсем другие вопросы. Задумки с претворением в армейскую действительность иноземных наработок были отложены на неопределённый срок. Некоторое время командование было полностью поглощено отражением шведского вторжения и оперативным управлением войсками. Как известно, эти усилия увенчались известными событиями среди полей и перелесков Полтавщины.

Правильное устройство армии, задача стратегического государственного масштаба, решение которой выходило далеко за рамки только армейской компетенции. Работу, которая будет занимать царя всё следующее десятилетие, практически до самой кончины, трудно переоценить по её значению для новой регулярной армии. До данного момента все преобразовательные потуги Петра - суть только реагирование на смену оперативной обстановки или затыкание образовавшихся брешей в обороне. До сих пор преобразования носят стихийный, более интуитивный, чем продуманный и осознанный, характер. За реформаторским процессом чувствовался характер преобразователя, с его нетерпеливостью, нервозной торопливостью и неуемной жаждой деятельности. Все эти бесконечные эксперименты со штатами, количествами рот и батальонов, экзерцициями, упорными поисками совершенной организации, тактическими формами носили вынужденный характер. Темп и общий ход нововведений диктовала военная необходимость, инициатива сильного предприимчивого противника, судорожные поиски средств и ресурсов для поддержания армии.

После Полтавы, наконец, создалась благоприятная обстановка для выполнения давно намеченных планов. Процесс приобрёл более спокойный, целенаправленный характер, если вообще можно говорить о плановости в деятельности Петра. Отныне заботы об устройстве войска лежали не в области собственно военной, но в большей степени - в сфере хозяйственно-экономической. Так оно было всегда, но теперь эта зависимость была ощутимее, заметнее. Примечательно, что некоторые военные историки именно этот этап в деятельности Петра потом назовут военной реформой начала XVIII века. Потуги же дополтавского периода останутся ими, просто-напросто, проигнорированы. Пётр осознавал, что ему предстоит преобразовать не только хозяйственные, но и социальные устои, чтобы обеспечить современный уровень военной организации государства. Преобразование армии им было возвышено до уровня всеобщей земской цели. Все социальные сословия и прослойки были призваны отдать свой долг служению Отечеству. Не просто служению, а именно - нуждам обороны государства. Кто-то непосредственно проливал пот и кровь в составе действующей армии, как, например, дворянство, главное служилое сословие, крестьянство, комплектовавшее рекрутами значительную часть армейских полков. А кто-то вынужден влиться в состав податной части населения и тяжёлым трудом содержать численно возросшую армию: кормить её, поить, одевать. В разгар военного лихолетья область преобразований затрагивала преимущественно тактику, вооружение, организацию рот, батальонов и полков. Петра занимали бесконечные нужды пехоты и кавалерии, их платье и обувь, а больше - чем их накормить и откуда брать жалованье - офицерам, фураж - лошадям. Теперь же он ломал голову над созданием экономического и бюджетно-финансового фундамента вооружённой силы государства, повышением эффективности хозяйства, пополнением государственной казны, собираемостью податей и пошлин, вовлечение в активную хозяйственную деятельность ранее не привлекаемых слоев населения. Всё это должно было создать крепкий тыл новоиспечённой армии.

Непосредственным толчком к реорганизации служб тыла послужили беспорядки со снабжением и довольствием войск во время Прутского похода. 31 июля 1711 года в лагере на берегу Днестра Петр подписывает указ об учреждении службы кригс-комиссариатства. 10 декабря 1711 года им утвержден регламент кригс-комиссару, в котором указывалось: «учредить комиссарство, понеже генерал-кригскомиссар в Сенате будет пребывать, а для управления войска надобно выбрать обер-кригс-комисса-ра, к чему представляется Г. Чириков, придав ему добрых 3 или 4 человека кригс-комиссаров с принаддежной канцелярией, дабы непрестанно в войске были, ведать всего войска жалованием и смотреть над губернаторскими комиссарами в даче и вычете денег; мундир, ружье, рекруты, лошади, порционы и рационы расписывать, кроме меня и генерал-кригскомиссара ни у кого под командою не быть»67. В корреспонденции более раннего периода неоднократно встречается упоминания о военных комиссарах, которые ведали финансовыми, продовольственными и другими хозяйственными проблемами. Заимствованные из европейских армий, комиссары являлись не столько хозяйственниками, сколько ревизорами с расширенными полномочиями, сосредоточив в своих руках как административную, так и су-дебно-полицейскую власть. К этому времени комиссариатские органы в Европе уже прочно утвердились в армейских структурах. Законодателем в этом выступала армия Людовика XIV Большинство военных законов, изданных Петром Великим, почти с фотографической точностью отражают современное ему законодательство Запада. Мы иллюстрировали быт наемных армий на Западе выдержками из нашего переводного устава «.. .о хитростях ратного строения пеших людей...», и мы могли бы точно также иллюстрировать творчество военного министра Людовика XIV Лувуа регламентами Петра Великого. Некоторые военные историки прошлого настаивают, что в законодательстве эпохи Петра Великого отражается не русская, а иностранная действительность. Мы знаем, например, что развитие торгового капитализма на Западе позволило Лувуа ввести в феодальную армию буржуазный контроль в лице комисаров и интендантов. В петровских инструкциях русским полковникам и комиссарам мы часто сталкиваемся с описанием типичных для европейской войсковой обыденности ситуаций. В «Уставе прежних лет» (1702-1711 гг.) в воинских статьях мы находим: Глава 87. «Никоторый полковник от полку, такоже и иные начальные люди от батальонов и рот да не дерзают противитесь себе и людям своим смотр учинить и оные досмотрети позволят в кое время и час с ведома вышшаго командора в поле, в становищах и осадах, как-то от воинского комиссара нас ради прошено и желанно будет, под извержением чина их».

Глава 89. «Никто на смотре ложным именем записыватись да не дерзает или с нанятой лошадью и оружием на том явити-ся, или оное иным в заем на смотр давать, под отнятием в заем данной сбруи и под телесным и чести наказанием по судному приговору».

В вышеупомянутых «Регуламентах Кригс-Комиссариату», учреждённых в 1711 г. Петр требовал:

Ст. 1. «Над определенными полками, которые будут у обер-кригс-комиссара, надлежит иметь осмотрение такое, чтоб командиры подавали ведомости к даче жалованья истинные и умерших, беглых и отлучных в наличное число не писали. И по тем ведомостям полки должно осмотреть в парате, и по осмотру дать указ комиссару, присланному из губернии, дабы на положенные ему полки давали заплаты».

Ст. 3. «Господин обер-кригс-комиссар должен прежде заплаты, проверить снаряжение, и если окажется, что одна из частей против других «во всех тех вещах худое состояние имеет, а в услугах и в фатигах были в равенстве, и о том должно разыскать и жалованье у не сохраняющих офицеров удержать по ва-леру учиненного убытка».

Ст. 24. «Обер-кригс-комиссары и протчие им подчиненные ни у кого должны быть под командою, кто бы какой высокой шаржи не был, кроме Его Сиятельства Генерала Пленипотен-циара-Кригс-Комиссара князя Долгорукого и генерал-майора и Обер-Штер-Кригс-Комиссара Чирикова, и имеют такой авторитет, что всех генералов, штаб и обер-, и ундер-офицеров, и рядовых могут в казне Царского Величества или на квартирах в порционах и рационах, кто за кого зайдет, считать и начтенныя в жалованье зачитать»...

Такими цитатами можно было бы заполнить целую книгу. В этих строках без особого труда угадываются знакомые приемы, которыми ещё Лувуа насаждал во Франции комиссарство. Петр Великий принадлежал к следующему за этим министром Людовика XIV поколению и, «не мудрствуя лукаво», списывал его инструкции. Естественно, Долгорукий, глава комиссарского ведомства, не был Лувуа, а русское купечество не было французской буржуазией. Если гвардейские сержанты запросто заковывали губернаторов в цепи и с ведома царя присматривали за фельдмаршалами, если Меншиков отказывался даже Сенату представить какой-либо отчет в произведенных по военному ведомству расходах, то занятен был бы комиссар, устроивший действительно петровским полкам придирчивый смотр и обложивший начальство начетами. Дьяки московских приказов, вероятно, были гораздо авторитетнее петровских комиссаров и лучше защищали интересы государственного фиска...

Для реформирования тыла необходимо было контролировать бюджетный баланс государства, доходы и расходы казны, учитывать численность налогоплательщиков. Точных сведений о государственных доходах России до сих пор не было. Отсутствие в стране единой приходно-расходной системы, централизованного фискального механизма, распыление податей и налогов по десяткам различных ведомств препятствовали составлению единого государственного бюджета. В одночасье создать бюджетно-финансовую систему государства не представляло возможным. Предстояла серьёзная реорганизация государственного управления, устройство настоящих контрольно-финансовых органов. Нужно было обучить и подготовить сотни чиновников. На всё это требовалось как минимум деньги и время. И без того бедной стране, десять лет ведущей разорительную войну с сильным противником, решить эти государственно-управленческие задачи было нелегко. Реформа государственного управления только набирала темпы, а войско содержать, обучать и кормить нужно было сейчас. Поэтому пока решено было обойтись без основательных финансовых реформ. Нужна была цифра, от которой можно было оттолкнуться при составлении военной статьи расходов. Такой усреднённой денежной суммой, взятой за основание всех начислений и операций, был принят приблизительный среднегодовой доход страны за 1705-1707 года. Он составлял 3 133 879 рублей.

Естественный ход податно-налоговых преобразований требовал точных данных о налоговых возможностях разорённой войной страны. С присущей ему энергией Пётр принялся за уточнение численности податных единиц. Почти десять лет понадобилось для составления данных о податной ёмкости государства. Десять лет правительство считало и пересчитывало количество дворов, которые служили основной податной единицей на Руси. Темпы и методы были под стать военному времени. Операция была проведена с обычной для эпохи торопливостью и заняла всего два года. Результаты Петра не удовлетворили, была назначена ревизия, одна, затем - другая. Даже после этого за точность переписи никто ручаться не мог, её результаты постоянно уточнялись, но начинать преобразования можно было и с этими черновыми подсчётами. Также впопыхах осуществлялся переход на новую податную основу - на подушную, которой суждено стать основным прямым налогом в Россиской империи.

1711 год стал переломным в планах реорганизации войскового тыла. Было установлено фиксированное количество регулярного войска: генералов, офицеров, нижних чинов. В 1711 году вводятся постоянные штаты драгунских и солдатских полков, в 1712 году - артиллерии. В армейском пехотном полку по штату полагалось иметь 3 штаб-офицера, 3 офицера полкового штаба, 32 обер-офицера, 80 унтер-офицеров и 1120 рядовых чинов. Были установлены единые оклады денежного содержания для всего личного состава армии. Рядовой в пехоте и артиллерии получал по 10 рублей 8 копеек в год, драгун - 12 рублей, капитан - 100, полковник - 300 рублей в год.

Кроме окладов жалованья существовал еще один вид денежного довольствия - рационы и порционы. Рацион определял стоимость фуражного довольствия одной лошади. Число рационов назначалось по чинам, как в австрийской армии: «Кавалерийских и инфантерийский полков штабу и обер-офицерам рационы давать по цесарскому уставу А которых чинов в цесарском уставе не обретается и тем чинам давать по предложению генералмайора господина Чирикова». Рационы были существенной добавкой к жалованью офицера. 14 января 1712 года Б.П. Шереметев обращался к Петру: «Прошу, государь, о ведомости, как мне быть о рационах господина генерал-поручика Гольца, который на время отпущен восвояси, ибо некоторые начальные люди кормят оных лошадей, покупаючи фураж на свои деньги, и меня вель-ми о том докучают». «Цесарские» нормы рационов в русской армии сохранились до 1719 года и дольше. 10 марта 1719 года ведено «...генералам, штаб- и обер-офицерам гвардии велено рацион давать по цесарскому уставу против кавалерийских полков одним рангом выше».

После установления единых штатов и норм денежного и кормового довольствия окончательно был отменен порядок, унаследованный от старорусской поместной организации, сохранившийся в первом десятилетии XVIII века. Если раньше денежное жалованье зависело от поместного оклада офицера или солдата-дворянина - часто офицеры, имевшие приличное хозяйство, вообще денежного жалованья от казны не получали, то после указов 1711-1714 годов денежный оклад офицера определялся только его званием и занимаемой должностью, независимо от поместья. Тем не менее, некоторые элементы поместной организации еще долго сохранялись. Так, офицерам, поверстанным поместным окладом, рационов не полагалось. Существенная разница сохранялась в денежных окладах русских и иноземных офицеров. Иноземцы, как правило, поместий не имели, поэтому их оклады были выше, чем у русских. Это неравенство сохранялось до 1731 года, когда появились новые штаты, закрепившие единые оклады денежного жалованья. Кроме того, в походе офицерам полагались так называемые порционы. Суточный порцион равнялся солдатскому пайку и состоял из двух фунтов хлеба, фунта мяса, двух чарок вина и одного гарнца пива. Офицер получал порцион в зависимости от звания.

В январе 1711 года Петр указал чиновникам Ближней канцелярии: «Приехав к Москве, разделить по губерниям полки, сначала - армейские, потом - гарнизонные по данным табелям, потом - флот». Эти указания были приказом, безаппеляцион-ным, не терпящий иносказаний и кривотолков. Московская чиновничья машина немедленно откликнулась на царское повеление. Бюрократический механизм со скрипом провернул пудовый маховик. И в приказных кельях суетно заскрипели перья, живо закипела работа. Специальная комиссия определяла нормы довольствия, раскладки воинских частей и подразделений по губерниям. Суть задуманного и заключалась в том, чтобы «.. .определенные полки годовою дачей и дополнкою указанного числа рекрутами и мундиром и военными и полковыми припасами и лошадьми исправлять в губерниях». Содержание войска всеми видами довольствия перекладывалось на плечи губерний. На все про всё Петром были установлены жёсткие сроки. До декабря 1711 года губернаторы должны были принять полки и разместить их в своих уездах. В каждый полк назначался комиссар, представитель местной администрации. И с 1 января 1712 года армия должна была окончательно перейти на новое обеспечение. Впредь воинские части избавлялись от хозяйственных забот и получали возможность посвящать все время боевой подготовке. Губернские власти поставляли деньги на жалованье чинам полков и тыловое обеспечение, военная коллегия снабжала войска «мундиром» и вооружением. Центральное место в решении тыловых вопросов занимала система подрядов. Указом от 11 марта 1712 года Петр предписывал губернаторам и губернским комиссарам «... всякие к мундирному делу и военные и артиллерийские припасы, также провиант, вино и иное когда что к Его государя делам понадобится, подряжать самим»70. Тут же был указан порядок поставки и приема от подрядчиков материальных средств по установленным нормам и образцам. Общее руководство и финансирование подрядов осуществлял кригс-комиссариат. С 1715 года подрядным делом в комиссариате ведал гвардии капитан Кошелев.

Как говорится, гладко было на бумаге, да забыли про овраги. Перевод войска на новое содержание задерживался на неопределённое время. То затухала, то вновь занималась отдельными очагами шведская война, к ней добавлялись конфликты с Турцией, Персией. И армия, послушная верховной воле Петра, маршировала то по брусчатым мостовым Северной Германии, то - среди фиордов и замёрзших озёр заснеженной Финляндии, то - по выжженным бессарабским степям. Мирное устройство армии откладывалось на будущее.

Как только выпадало урочное время, вопрос о расквартировании вновь вставал на повестку дня. Расквартирование становится навязчивой идеей царя, постоянно подогреваемой кредиторами, челобитчиками и постоянными поисками денег на содержание своего детища - регулярного войска. Как только забрезжила очередная надежда на скорый мир, Пётр разразился новым грозным указом на сей счёт. 26 ноября 1718 года, с Аландского конгресса, где шли мирные переговоры со Швецией, он с обычной торопливостью и небрежным лаконизмом писал: «Взять скаски у всех, дать на год сроку, чтоб правдивые принесли, сколько у кого в которой деревне душ мужеска пола,..., расписать, на сколько душ солдат рядовой с долею на него роты и полкового штаба, положа средний оклад». Далее, как всегда, в мрачных тонах расписывались жестокие кары, которые постигнут каждого, не исполнившего его монаршей воли. Обещаны были и царский гнев, и разорение, даже смертная казнь. Но всё оказывалось тщетно. Как и многие предыдущие, а впрочем - и последующие, этот указ стал обычным административно-правовым долгостроем. Процесс становления тыла развивался довольно противоречиво. В принципе, всё новое, что вводил в армейскую обыденность Пётр, было вещами само собой разумеющимися. Здравый рассудок самого непосвященного в военные дела обывателя после недолгих размышлений подсказал бы такой же выход. Что может быть проще и логичнее: распределить войска равномерно по всей пространной территории государства для их достойного содержания и всестороннего обеспечения. Идея не была такой уж оригинальной. Нечто подобное в размещении войск имело место и в допетровской армии. Но её оказалось проще сформулировать, чем осуществить. Когда дело дошло до реализации задуманного, до конкретных мероприятий, идея уже не казалась примитивной и простой. Её реализация повлекла за собой коренное обновление всего хозяйственно-экономического и общественного уклада жизни государства. Чем больше конкретным смыслом наполнялись замыслы и планы, тем с большими трудностями приходилось сталкиваться, тем чаще приходилось обращаться к зарубежному опыту. В первую очередь, к опыту австрийской армии. Ссылка на австрийские порядки, на «цесарский устав» рефреном звучит во многих письмах и указах царя этого периода.

Для усвоения передового опыта Европы титанических усилий одного человека, пусть великого реформатора, было явно недостаточно. Запад стоял на пороге буржуазных революций, в Англии и Голландии социально-экономические преобразования шли полным ходом. В большинстве стран Европы к этому времени уже утвердился бюджетно-финансовый механизм, основанный на преобладании денежных налогов над натуральными. Большинство расчётов с армией сводились к денежным выплатам из центрального или местного бюджетов. В России с господствующими феодально-крепостническими порядками и натуральным хозяйством эти новшества уживались с трудом. Вековой уклад жизни русской деревни стоял труднопреодолимым препятствием на пути реформ. Вскоре становится ясно, что правительство поторопилось с переводом войск на товарно-денежные отношения. Русская деревня оказалась к этому неготовой. Реально собранные подати катастрофически не дотягивали до прогнозруемых. Недоимки росли и не погашались из года в год. К этим проблемам следует добавить субъективные трудности, не понаслышке известные русскому человеку. Новое предприятие мгновенно обрастало чиновниками, кормившимися от новой кормушки. Злоупотребления и воровство, «посулы и татьба» расцвели буйным цветом на ниве нового устройства войск. Но чиновничий мир довольно легко мог освоиться с нововведениями. Казнокрадство, воспринимавшееся как обычное для России дело, не представляло для приказного дьяка серьёзного препятствия. Основное препятствие заключалось в невероятной сложности и запутанности общей социально-правовой реальности России переходного этапа. Переходного от допетровской Руси, с её запутанным законодательством, обслуживающим архаичные с о словно-податные формы к имперской России с амбициозно заявленной фискально-налоговой правовой системой.

Попытка переложить бремя военных расходов на плечи провинции и сократить военные статьи бюджета сразу же обернулись затруднениями в снабжении войск. В связи с этим, закон от 11 февраля 1721 года являлся вынужденной мерой. Он вновь возвращал войска к натуральному способу довольствия. Подряд и денежная повинность были заменены системой натурального обеспечения от земли в самых широких размерах. В Манифесте 1721 года была сделана попытка уравнять поставку провианта и фуража, установив нормы и расклад натуральных повинностей. Для облегчения населения войскам разрешалось самим принимать провиант. За недостачу взымались деньги. Манифест немногим улучшил содержание войск, которые столкнулись с несовместимыми с боевой подготовкой хозяйственными заботами. Трудность контроля, всевозможные злоупотребления, проблемы со снабжением частей, отдаленных от хлеборобных губерний - все это активизировало дальнейшие поиски совершенствования устройства содержания регулярной армии. Логика в о енн о-законодательной деятельности царя вполне объяснима. Попытки обустроить армию на уровне современных требований сталкивались с известными социально-экономическими препятствиями. Это заставляло Петра вновь обращаться к отечественному опыту, переосмысливать и приспосабливать его к передовой европейской практике. Следующий, 1722 год ознаменовался переходом от старой подворной налоговой системы к подушной. В иерархии коренных преобразований начала XVIII века податная реформа занимает одно из первостепенных мест. Фундаментальность её заключалась в отказе от архаичного феодального податного порядка и переходе на более передовой способ взимания налогов, давно принятый в Европе. Распределение полков по губерниям несколько изменилось. Роспись осуществлялась из расчета «на каждого пешего солдата 35,5, на конного - по 50,25 мужского полу душ». Подушный налог устанавливался в размере 80 копеек с души. Поэтому в 1722 году на содержание пехотинца приходилось 28 рублей 4 копейки, на драгуна - 40 рублей 25 копеек в год. Уплатив подать, население было совершенно свободно от всяческих поставок фуража, подвод, нарядов на работы и т.д.

Следующий петровский документ, касающийся обеспечения войск, так называемый «Плакат» от 26 июня 1724 года72, являлся симбиозом старорусских и европейских начал в организации тыла. С одной стороны, натуральные виды снабжения вновь уступали место денежной подати, с другой стороны, войска широко привлекались к взиманию назначенного для их содержания налога. Были даны особые инструкции полковнику и земскому комиссару о правилах и порядке сбора налогов73. Такой порядок просуществовал также недолго. Официально он был отменен в 1725 году. На смену ему пришла «вольная покупка» хлеба и фуража по распоряжению генерал-провиантмейстера и частично самими войсками. Губернские власти, а также военные получали полную свободу действий в снабжении войск всем необходимым. Таким образом, основным содержанием петровских реформ пос-леполтавского периода была организация материального обеспечения регулярной армии. Упорные поиски оптимального решения этой задачи привели к своеобразному сочетанию традиционных и западноевропейских начал.

Наряду с совершенствованием организации тылового обеспечения и содержания армии внимание Петра в послеполтавс-кий период было приковано к военному управлению. Эти вопросы тесно увязывались с реформой административно-государственного аппарата.

Общая для петровской реформы тенденция централизации в полной мере проявилась в преобразовании военного управления. К 1711 году сложилась довольно устойчивая военно-управленческая структура. Вершину иерархической пирамиды занимал сам царь с ближним окружением, ниже - основные исполнительные ведомства - приказы, количество и состав которых менялся неоднократно. Главную роль играли Приказ военных дел, который с 1706 года стал называться Ближней канцелярией, Поместный приказ, Приказ артиллерии, Провиантский приказ. Где-то между верховным командованием и ведомствами-исполнителями находилось основное координирующие звено -Разрядный приказ. Стоит ли здесь упоминать о патологической ненависти, которую питал реформатор к старомосковской Руси и всему что так или иначе было с ней связано. С 1706 Приказ военных дел поменял своё старорежимное название на новое европейское. Росчерком пера он был переименован в Ближнюю канцелярию. Недолго суждено было сохранять прежнее обличив и другим приказам.

Вплотную этими проблемами Петр занялся после того, как были, в основном, решены вопросы содержания армии. По его разумению, приведение войска в «добрый порядок» было первоочередным делом. «Нынче, управя оное, и о земском правлении не пренебрег, но трудиться и сие в такой же порядок привесть, как воинское дело»74. Активность царя в организации коллегий падает на 1715 год. В августе 1715 года он рассматривает донесение генерала А.Вейде, занимавшегося за границей наймом «ученых и в правостях искуссных людей для отправления дел в коллегиях». Затем следует почти трехлетний перерыв. «Марсова утеха» вновь заслоняет собой все иные заботы. Петр это время был поглощен подготовкой и редактированием основного военного документа - Устава Воинского. Только в 1718 году он вновь обращает свой взор к вновь учреждённым коллегиям.

Петр усиленно изучает европейский опыт государственного управления. 12 сентября 1715 года он повелевает послу в Копенгагене В.Л. Долгорукому добыть «весь аншальт экономии королевства Датского», а также «чинов звания и должность каждой коллегии и каждого в оной». Устройство органов управления Дании интересовало Петра, прежде всего потому, что «мы слышны, что и шведы от них взяли». Не ограничиваясь данными о датском устройстве высших административных органов, Петр обращается к опыту Швеции. Скандинавы в это время поднаторели не только в ратных экзерцициях, но и в -государственном строительстве. Сильная, рационально устроенная государственная машина уверенно вела Швецию к господству в Северной Европе. Хотя пик величия Швеции был уже позади, у неё многому можно было поучиться. Но из-за продолжающейся войны это было сопряжено с определенными трудностями. Но и это не останавливает реформатора. Разворачивается настоящее шпионское действо, которое в наш легкомысленный век могло стать сценарием для неплохого остросюжетного боевика. Петр прибегает к услугам тайной агентуры. 13 декабря 1715 года он повелел В.Л. Долгорукому снабдить паспортом датского двора только что нанятого на русскую службу камералиста Г. Фика. Как подданный Дании, Г. Фик в Швеции должен был собирать сведения, интересующие царя. Эти данные прежде всего касались государственных учреждений враждебной страны76.

Одновременно шел набор специалистов, которыми предполагалось заполнить штаты вновь формируемых органов управления. Нужны были как руководители среднего звена, так и рядовые исполнители монаршей воли: чиновники, писари. Нужны были служащие, имеющие опыт канцелярской работы в государственных учреждениях. Посол в Вене А.П. Веселовский получает указ о найме людей «не горазд высоких чинов И приказных людей». Они должны были понимать по-слаиянс-ки и иметь опыт работы в коллегиях австрийского императора. Не довольствуя наймом иностранцев, Петр заботился о подготовке отечественных канцеляристов. Указом от 10 ноября 1721 года он предписывает Сенату организовать школу для подьячих, которым предстояло служить в коллегиях. Им предстояло изучить «арихметику, формы книгам, табели, штиль письма и прочее».

После внимательного анализа государственного аппарата европейских стран Петр останавливает свой выбор на Швеции. Вместе с тем, он неоднократно предупреждает чиновников против слепого копирования и механического заимствования европейских стандартов. В указе от 9 мая 1718 года он рекомендует использовать для составления регламента коллегиям два источника; Уложение 1649 года и «законы шведские». Работа над кодификацией русских законов началась ещё до войны, В начале 1700 года была создана Палата об уложении. Целый сонм высокопоставленных сановников должен был провести работу по пересмотру и приведению в порядок русских нормативно-правовых актов, изданных после утверждения Уложения Алексея Михайловича 1649 года. В состав палаты вошли 12 думных чинов, 50 стольников, трое дворян. Работа предстояла грандиозная, трудоёмкая и кропотливая. Ведь за последние полвека было издано великое множество разнообразных указов, многие из которых явно противоречили основному кодексу, другие носили частный характер и требовали отмены. Третьи просто-напросто затерялись в многочисленных московских приказных канцеляриях. И эта работа началась, но внезапно была приостановлена. Что остановило импульсивного царя, то ли предстоящая война, то ли его предубеждение перед приказными чиновниками и московской чиновничьей волокитой. Ведь палата и работать собиралась по-старому, не чувствовалось в ней европейского свежего порыва. За основу нового кодекса было положено всё-то же Уложение полувековой давности. Приказные намеривались просто изменить и дополнить отцовский нормативно-правовой кодекс. Палата придерживалась старой структуры Уложения вместо того, чтобы заново составить юридический сборник.

Теперь, когда отгремели пушки, Пётр вновь возвращался к законодательному обустройству Империи, в целом, и армии, в частности. От Сената он требовал сопоставления представленных на утверждение регламентов и инструкций с русскими обычаями, «что может быть по-старому и что переменить». Указ от 11 июня 1718 года еще раз обращал внимание законодателей: «...шведский регламент во всех коллегиях с русским сводить, ... которые пункты в шведском регламенте неудобны или с ситуацией сего государства не сходны и оные ставить по своему рассуждению». В связи с учреждением в 1711 году Правительствующего Сената архаичная приказная система приказала долго жить. Управление армией изменилось. Может быть, действительно революционного в стиле работы нового ведомства было не так уж и много, но непривычных немецких терминов в высшем эшелоне власти действительно прибавилось. Сенат занимался комплектованием армии. При Сенате был образован Комиссариат, который финансировал войска, снабжал их провиантом, обмундированием и вооружением. Во главе Комиссариата стоял генерал-кригскомиссар Я. Долгоруков78. Вопросами артиллерии ведал по-прежнему Приказ артиллерии, получивший особый штат в 1712 году79. В связи с перемещением правительственных учреждений в Петербург Приказ артиллерии разделился на две части. Московская часть продолжала называться Артиллерийским приказом, в 1720 году она была переименована в Артиллерийскую канцелярию, а в 1722 году в Артиллерийскую контору. Петербургская часть получила название Артиллерийской канцелярии, преобразованной в 1722 году в Главную артиллерийскую канцелярию.

Впервые упоминания о Воинской коллегии встречается в записке Петра, датированной от 23 марта 1715 года. Вместе с пятью другими коллегиями она становится основным органом государственного управления. В общем, Воинская коллегия представляла собой ведомство с чётко очерченными границами, ей были уготованы военные дела, не более того. Но в управлении государством роль её трудно переоценить, как и роль армии в становлении молодой империи в целом. Россия в новом качестве рождалась с сильно выраженным военизированным уклоном. Её мучительное появление на свет, безрадостное отрочество и суровое возмужание проходили в условиях непрекращающихся войн. Её общество было обществом служилых ратных людей и сословий, работающих на войну. Не государственная система была ориентирована на всестороннюю подготовку к войне. 70% государственных расходов приходилось на обеспечение армии и флота. Петровская Россия -это военизированное государство, но без милитаристского угара. В сильной регулярной армии виделся залог независимости и процветания. Впрочем, не только в России, политический вес государств в Европе в рассматриваемую эпоху во многом определялся совершенством их военных структур.

Указом от 15 декабря 1717 года президентами Воинской коллегии были назначены фельдмаршал А.Д. Меньшиков и генерал А.А. Вейде, Адмиралтейской коллегией руководил адмирал Ф.М. Апраксин. Военная коллегия подчинялась Сенату и должна была заниматься всеми военными делами страны. На нее возлагалось наблюдение за деятельностью Артиллерийской канцелярии, находившейся в ведении генерал-фельд-цейхмейстера. Военная коллегия имела в Москве три конторы: артиллерийскую, мундирную и счетную. Так в конце первой четверти XVIII века в русской армии зародилась новая система управления.

Избирательное, взвешенное отношение к процессу европеизации проявилось и в отношении к офицерам-иноземцам. Русские уже не выглядели дилетантами в военном деле. За плечами русской армии стояли десять лет войны с сильнейшим в Европе противником, блестящие победы и кампании. Требования к профессиональной пригодности и моральному облику иноземцев становится все жестче и жестче. За невыполнение приказа, что обернулось окружением русских войск на Пруте, увольняется из армии генерал Я. фон Эберштедт. Много нареканий на иноземцев было за их корыстолюбие и мздоимство. В 1710 году посол в Польше князь Г.Ф. Долгорукий писал канцлеру Головкину: «Со всех сторон, особенно же па Гольца (генерал-фельдмаршал фон Гольц, главнокомандующий русской армией в Польше, - А.К.) великие жалобы и слезы, что сам человек очень корыстолюбивый и своевольных не унимает. Безмерная мне тяжесть от жалобщиков на наших людей... и больше всего на иноземцев»80. Весьма видное место в армии этого периода занимал генерал-квартирмейстер фон Шиц, про которого генерал В. Долгорукий писал Петру: «Весьма корыстный человек этот Шиц и никакого стыда в корысти не имеет: говорил, что он для того только в службу Вашего величества пошел, чтобы идучи через Польшу, сумму денег себе достать».

Иностранцев на русской службе, желавших уволиться, без сожаления отпускали восвояси. На вопрос А.И. Репнина, командовавшего армией в Померании, что делать с штаб- и обер-офицерами иноземцами, которые «некоторые желают апши-тов (увольнения - А.К.) и впредь будут некоторые просить, давать ли?» Петр накладывает исчерпывающую резолюцию: «Писать»82. В 1714 году было принято решение о переэкзаменовке всех иностранных офицеров. Не выдержавших проверку со службы безжалостно увольняли. Наконец, в 1720 году Военная коллегия издала указ о запрещении приема иноземцев на военную службу: «Велено, чтоб приезжающих из чужестранных государств офицеров, которые будут приезжать и просить о принятии в службу Его царского величества и оных не принимать, а отсылать их в прежние места, кто откуда приедет». В 1721 году было указано в артиллерийские офицеры производить только русских и повышать их «по достоинству и заслугам»84. Один из указов 1722 года повелевал: «...ежели которые иноземцы в службы его царского величества похотят быть временно и таковых против российских рангов унизить».

Таким образом, на заключительном этапе войны строительство армии осуществлялось преимущественно отечественными кадрами. Протекционизм по отношению к русским офицерам становится основой кадровой политики.

В последнем десятилетии войны наблюдается обратное воздействие русского военного искусства на боевую практику европейских союзников. Особенно это проявилось в области тактики, стратегии, боевого обеспечения войск. Трудно сказать^ что подтолкнуло на уступчивость союзников в этом вопросе. Не то, чтобы в Европе, только что умиротворившейся, не было опытных стратегов, способных довести до победного конца затянувшийся северный конфликт. Но командовать союзным войском, при котором постоянно пребывали кто-нибудь из монархов, а то и все вместе, должен был один из них. И датчане, и саксонцы вынуждены были считаться с волей Петра, который пользовался в Европе авторитетом победителя Карла XII.

В течение нескольких месяцев Петр выступал во главе союзной русско-датско-саксонской армии в Северной Германии. Это был единственный момент в полководческой карьере царя, когда он официально и, вместе с тем, реально занимал пост главнокомандующего войсками. Не стоит напоминать, что Пётр не был новичком в управлении войсками. За его плечами были годы суровой войны, победоносные и проигранные кампании, поражения и успехи. Но тогда, руководя русскими войсками, он никаких официальных военных постов не занимал. Сейчас была иная ситуация. Предстояло координировать действия трёх союзных армий, и только твёрдое руководство главнокомандующего могло обеспечить решительное поражение противника и завершение войны. В этом качестве им было издано несколько важных документов, касающихся стратегического планирования операций в Голштинии в 1712-1713 годах, в Померании в 1713 году, указания для боевого обеспечения союзных войск, приказания по применению родов войск в полевых сражениях против шведских войск генерала Стенбока. Именно этот период характеризуется наиболее активными наступательными действиями. Предводительствуемые Петром войска разгромили противника под Фридрихштадтом в январе 1713 года. Спустя некоторое время блокированные в крепости Теннинг шведы вынуждены были сложить оружие. Группировка противника в Северной Германии прекратила свое существование.

Стратегические воззрения Петра этого периода, оформились в таких документах, как «Резолюции и поправки на ответы генералов союзных армий о воинских действиях в Голштинии» от 12-15 января от 1713 года, письмах датскому королю Фредерику IV86. Тактические взгляды Петра изложены в материалах, основными из которых можно считать «Указ союзной армии» от 27 января 1713 года, инструкцию офицерам союзной армии, чертежи боевых порядков, сражений, «Мнение» о военных действиях под Фридрихштадтом и т.д87. Требования к службе войск, воинской дисциплине и внутреннему устройству и организации союзной армии, полевому и зимнему расквартированию частей красной нитью проходят в «Резолюциях» на проект Я.Г. Флеминга и И. Шолтена о командовании союзной армией, многочисленных письмах и указах различным воинским начальникам и должностным лицам.

Успехи союзной армией под командованием Петра резко контрастировали с неудачными действиями датско-саксонских войск. В декабре 1712 года они потерпели сокрушительное поражение от шведов под Гадебушем. Командовал союзниками датский король Фредерик IV. В эту же кампанию войсками Петра шведы были разбиты под Фридрихштадом, чуть позже армией А.Д. Меньшикова был взят Штеттин, важный стратегический пункт и мощная шведская крепость. Эти факты, как и многие документы этого периода свидетельствовали о возросшем мастерстве русской армии, что безусловно признавалось и европейскими военными. По сравнению с общеевропейской военной школой русское военное искусство этого периода обладает неоспоримыми преимуществами.

Итак, подведём некоторый итог. В конце XVII - начале XVIII веков российская армия становится первым и основным объектом преобразований Петра Великого. Реформа войска повлекла за собой фундаментальные преобразования, трансформировавшие хозяйственно-экономический и социально-культурный уклад российского общества. В военном строительстве отразились общие тенденции и приоритеты петровских реформ. Рядом указов вооруженные силы были освобождены от некоторых традиционных элементов военного устройства, так как, в понимании Петра, они ассоциировались с отсталостью в военном деле.

В начальный период строительства (До Нарвской битвы 1700 года) значительный вес и влияние в армии приобретают иноземные советники и вельможи в окружении царя. В комплектовании, организации, военно-законодательной базе, воспитании и обучении личного состава, вопросах тактико-строевой подготовки господствует ориентация на западноевропейские стандарты. Для армии донарвского периода характерен необычайно высокий процент иноземных офицеров в частях. Процесс заимствования приобретает характер огульного подражательства. «Немецкое» засилье стало характерным признаком первой фазы строительства новой армии.

Нарвская катастрофа положила конец бездумной европеизации вооруженных сил. Последующие события послужили серьезным испытанием западноевропейским элементам, перенесенным на русскую почву. Период с 1701 по 1710 года отличался наивысшей военной напряженностью. Многие заимствованные взгляды и стандарты не выдерживали испытания боевой практикой и были отвергнуты, уступив место отечественному опыту. Национальные боевые традиции властно потеснили иноземный опыт в области стратегии, тактики, боевого применения родов войск, управления войсками. Не оправдала себя проевропейская система комплектования. Все настойчивее правительство старается ограничить численность и влияние иностранцев в управлении армии. Вместе с тем, активно осваивается передовой опыт противника. Наиболее заметно его влияние на тактику родов войск и организационно-штатную структуру. В конце данного периода русское военное искусство уже опережает европейское по многим показателям и начинает оказывать обратное воздействие на тактику и теорию военного строительства западноевропейских армий.

Третий период военного строительства (1710-1725 годы) проходил в условиях спада военной активности воюющих сторон. Это дало возможность Петру вплотную заняться вопросами обустройства армии мирного времени, преобразованием системы обеспечения, организации тыла и управления вооруженными силами. Кодификация богатого боевого опыта получила окончательное оформление в лице Воинского устава 1716 года. Пётр вновь обращается к опыту строительства военного управления и тыла армий Австрии, Франции, Швеции, Дании и других европейских стран. Но бездумное подражательство на сей раз уступает место критическому отбору и взвешенному анализу. Тыловые органы русской регулярной армии многое переняли от австрийской и французской армий. Новая структура военно-управленческого аппарата, утвердившегося во втором десятилетии XVIII века, была создана аналогично военно- административным органам Швеции и Дании. Тем не менее, реформа в полной мере учитывала свой опыт, самобытность, традиции.

Весьма заметна роль европейских военных специалистов и офицеров в создании национального военного искусства. Они выступали не только как советники и теоретики, но и как боевые практики, командуя частями и соединениями. Их вклад в победу в Северной войне трудно переоценить. Заметно западноевропейское влияние в развитии стратегии и тактики молодой российской армии, в вопросах управления и боевого обеспечения, организации внутреннего порядка и службы войск, в воспитании и обучении личного состава и военно-юридическом обеспечении.

Итак, рубеж XVII-XVTII веков стал переломным этапом в судьбе России. Самим ходом исторического процесса Россия была поставлена перед трудным выбором. И он был сделан. Туманные представления о модернизации, давно витавшие в русских просвещённых верхах, овладели помыслами решительного деятельного царя. Навязчивые желания не преминули перерасти в масштабные программные установки его беспокойного царствования. Реформа проходила противоречиво и сложно. Практически все уклады государства и общества претерпели серьёзные изменения. Простых решений не существовало. Подобно наскоро отстроенному фрегату, ведомому к тому же неопытным, но амбициозным рулевым, с опасным креном входила Россия в лоно европейской культуры. Менялся социально-политический облик государства, заново создавались многие отрасли экономики. Но заглавную роль в общем преобразовательном процессе играла всё же военная реформа. Ценой колоссальных усилий народа создавалась новая армия, основной инструмент активной внешней политики и гарант внутренней стабильности. Армия строилась по европейскому примеру и при помощи той же Европы. Западноевропейское военное искусство сыграло заметную роль в становлении русской регулярной армии. Оно органично дополнило естественное развитие национального военного дела, приобщило его к передовым достижениям европейской военной теории и практики и обогатило разносторонним боевым опытом. Творчески переработанное и переосмысленное, частично взятое на вооружение, европейское военное искусство легло в основу военного строительства Российского государства XVIII века. Русская регулярная армия, созданная по лучшим образцам европейских армий, своими громкими победами на полях брани во многом обязана европейской военной школе. Победы, одержанные русским оружием, способствовали превращению России в реальный и мощный фактор мировой политики. Еще недавно, казалось, отгороженная на века от Европы своими внутренними смутами, занятая извечным соперничеством с южными и западными соседями, Россия вдруг оказалась не только участником европейской политики, но и активным её творцом.

Петром Великим был заложен мощный военный фундамент Российской империи, на который государству приходилось не раз опираться на крутых поворотах европейской политики. Военный потенциал был крайним методом в ведении активной политической линии, но он был и самым убедительным доводом в сложных дипломатических играх той эпохи. Указав своим наследникам стратегические направления внешней политики России и обеспечив её будущность механизмом реализации этих планов, в первую очередь, регулярной армией, Пётр предрешил великое будущее державы. Без Петра ей суждено было пережить трудные, но славные времена. Это будет эпоха безвременья, ожесточённой борьбы за престол, дворцовых переворотов и закулисных интриг. Но это будет и эпоха славных ратных подвигов. Громом пушек Россия утвердит своё превосходство на полях брани в Пруссии, в причерноморских степях и бессарабских перелесках, в снегах Финляндии и лесах Польши. Впереди её армию ожидают походы Б. Миниха, П.П. Салтыкова, ПИ. Румянцева, Г.А. Потёмкина, А.В. Суворова. Возглавляемая этими великими полководцами российская армия создаст себе ореол непобедимой и на недосягаемую высоту поднимет международный престиж Российского государства. Боевые русские знамёна будут гордо реять над залитом кровью полем Ку-нерсдорфа и над покорённым Крымом, на валах неприступного Измаила и фортами мятежной Варшавы. Русский солдат пронесёт их по обласканной щедрым солнцем земле Ломбардии и через непроходимые горные перевалы седых Альп. Недаром эта эпоха войдёт в анналы истории как золотой век русского оружия. Эпоха ратных подвигов, начало которой положил, выдающийся полководец и солдат, военный теоретик и практик, созидатель и творец, основоположник российской регулярной армии Пётр Великий.


Назад| Оглавление| Вперёд