Назад| Оглавление| Вперёд

Народное государство, проводя воспитательную работу, должно в первую очередь обратить внимание на формирование крепкого, здорового тела, а не накачивать молодежь голыми знаниями. Во вторую очередь надо заниматься развитием умственных способностей. Но и здесь самое главное - это воспитание характера, особенно воспитание силы воли и решительности, не забывая о воспитании чувства ответственности. Преподавание научных знаний требуется в последнюю очередь.
Адольф Гитлер, «Майн кампф»

Наша цель - разбудить ваш юношеский бойцовый настрой и постоянно поддерживать его. Вы должны выполнять все распоряжения фюрера, которые он отдаст в ходе строительства Германии. В знак этого мы развернули здесь флаг будущего, за которое штурмовики СА страдали и проливали кровь, за которое лучшие наши люди пошли на смерть.
Эрнст Рем, начальник штаба СА

Уделяя чрезмерное внимание физическому воспитанию, школы Адольфа Гитлера оправдывали ожидания, которые возлагал на них режим: обучение и подготовка готового к действиям, нацеленного на успех, но в чрезвычайных ситуациях зависимого от указаний менеджера государственной машины.
Харальд Шлотц, год рождения 1930, бывший учащийся школы Адольфа Гитлера

Наша будущая профессия называлась просто - гауляйтер в Сибири. Нас к этому готовили.
Клаус Гейе, год рождения 1931, бывший учащийся школы Адольфа Гитлера

Прежде всего мы должны были научиться повиновению. Подразумевалось, что тот, кто умеет подчиняться, сможет командовать.
Уве Лампрехт, год рождения 1929, бывший воспитаник национал-политического интерната в г.Плён

Мы рассматривали фотографии, на которых Гитлер склонился над маленьким гитлерюгендовцем и похлопывает его по щеке, а большому кладет руку на плечо. Мы тоже хотели этого. Мы ведь учились в школе Адольфа Гитлера. Мы носили его имя.
Тео Зоммер, год рождения 1930, бывший учащийся школы Адольфа Гитлера

До самого конца войны меня учили умирать за отечество, а не жить для него. Нас приучали мыслить следующим образом: Ты - ничто, твой народ - всё. Германия должна жить, даже если мы должны умереть. «Германия, ты будешь сиять, даже если нам придется погибнуть».
Ганс Буххольц, год рождения 1927, бывший воспитаник национал-политического интерната в г.Наумбург

Если гений не обладает характером, то в политике он - никто. Для политического вождя характер значит гораздо больше, чем так называемая гениальность. Храбрость важнее мудрости и благоразумия. Самое главное то, что мы создаем организацию мужчин, которая может быть упорной, настойчивой и, если надо, бесцеремонной при отстаивании интересов нации. Это самое главное.
Адольф Гитлер

Мне должно было быть стыдно, как мало мы мы знали о немецких писателях и поэтах, начиная Манном и кончая Бенном, и как скупы были наши познания в математике. Печальное зрелище являла собой и духовная сфера.
Харальд Грундман, год рождения 1927, бывший ученик школы Адольфа Гитлера

То, что слабо и недостаточно сильно, будет задавлено и обращено в прах. Беспощадное и немилосердное уничтожение есть благо. Так устроена природа самим господом.
Генрих Гиммлер, 1944

Разумеется, в первую очередь следует придавать большое значение физическим упражнениям. Целью должно стать формирование красивого и здорового тела северной расы и воспитание стальной воли.
Бернард Руст, имперский министр воспитания, 1935

Если кто-то проявил слабость, то потом он покажет трусость, никчемность и станет позором всего отряда.
Ганс Мюнхеберг, год рождения 1929, бывший воспитанник национал-политического интерната в г.Потсдам

Мужчины в белых халатах сидели в спортивном зале. Перед ними стоял длинный стол. На столе папки, протоколы и странные металлические предметы. Среди них лежал продолговатый измерительный инструмент похожий на усик гигантского насекомого. Рядом расположилась черная коробочка со стеклянными глазами, которые смотрели на мир пустыми, мертвыми зрачками. Каждому цветовому оттенку глаз соответствовал свой номер. Мужчины называли коробочку «доской глазных расцветок». С деревянной планки свисали образцы волос - гладкие, волнистые, кудрявые, черные, светлые, русые. Мужчины строго смотрели по сторонам, словно судьи в поисках истины. Они искали нечто. Это нечто они называли «расовой истиной».

Немножко испуганные мальчики стояли перед этой компанией чужих мужчин и ждали решения своей участи. Из одежды на мальчиках были только трусы. Они кое-что уже слышали на занятиях по биологии и по «рассоведению». Учителя, проводившие эти занятия, называли антисемитизм наукой. Черепа мальчиков должны были измерить, а их самих проверить на принадлежность к «хорошей расе». Они учили, что только «расово чистые мальчики» относятся к типу новых немецких «людей-господ». Мальчиков будут готовить к этой роли. Мальчики - элитные ученики «национал-политического интерната». Им едва исполнилось двенадцать лет, но у них уже есть перспектива стать «новым поколением вождей тысячелетнего рейха». Возможно, они станут гауляйтерами Киева или Минска, военными губернаторами на Урале или губернаторами в Индии, одним словом, повсюду, куда упадет тень свастики «великогерманского рейха». Однако, стать фюрером в немецкой империи невозможно без «зеленого свидетельства годности». Именно поэтому серьезные мужчины в белых халатах приехали в Наумбург. Мужчины работали в главном расово-колониальном управлении СС, а их задачей являлся «расовый отбор» среди «юнгманов». Так называли тогда воспитанников национал-политических интернатов.

Это был день истины в Наумбурге, и в том числе для «юнгмана» Ганса-Георга Бартоломеи. Он встал на весы и измерил свой рост. Затем один из мужчин взял продолговатый измеритель и приложил холодные металлические дужки к скулам Ганса-Георга. У него правильный череп? Он соответствует стандартам? В медицинских рекомендациях было написано, что в качестве положительного результата принимаются «преимущественно нордические», «вестические» и «фальские» черепа. А как дела у «юнгмана» Бартоломеи?

Один из врачей написал загадочную комбинацию из букв и цифр. Кажется, все в порядке. Мужчины, до этого момента сверлившие придирчивыми взглядами Бартоломеи, выглядели довольными. Бартоломеи вспоминает день «расового отбора»: «Я прошел тестирование подобно многим как „хорошо сбалансированный расово-смешанный тип". Он усмехается. Сегодня ему кажется абсурдом, судить о людях согласно их предполагаемому „расовому характеру". Ганс Мюнхеберг - бывший „юнгман" из Потсдама улыбается:»Я был признан «арийским типом номер два». А мой лучший друг, чей череп походил на череп старого Гинденбурга, оказался «фальским типом». Нас подразделяли на фальский, нордический, динарский, вестический и другие типы».

Идеалом запутанного и туманного учения о расах и «кровных узах» считался нордический человек-господин. Все вновь назначенные фюреры должны были соответствовать высшему критерию. В действительности многие не отвечали идеальным параметрам. Бартоломеи говорит, что редко кто из учеников соответствовал желаемому образцу: «Из 400 учеников элитного интерната лишь восемь были идентифицированы как „нордическо-фальский тип". Они были большими, светловолосыми и голубоглазыми. Их нос и лоб составляли одну линию». Все остальные, названные «смешанными типами», продолжили учебу. Только одному элитному ученику после визита докторов из СС пришлось покинуть интернат в Наумбурге. Этот «юнгман» имел «типично восточный круглый череп». «Я не буду называть его имя. Он покинул интернат. Он был чисто восточным типом», - говорит Ганс-Георг Бартоломеи, и это звучит так, словно тот вердикт и сегодня всё ещё имеет какое-то значение.

Кроме учебных показателей, политической подготовки, набора личных качеств и навыков при вынесении решения о том, кому уготовано большое будущее в третьем рейхе, большое значение имели «наследственно-биологические критерии». Подобно британскому элитному колледжу Итон в национал-социалистических элитных школах должны были воспитывать новый тип вождей, новую аристократию - жесткую, воинственную, владеющую современными технологиями власти. Однако здесь имелись свои противоречия. Школы хотели воспитать из детей критически мыслящих, образованных, современных руководителей, которые при этом должны быть верными до гробовой доски Гитлеру, быть готовыми к самопожертвованию и беспрекословному повиновению. Критически мыслящие нацисты? Ханс-Юрген Земпелин из национал-социалистического интерната в Ораниенштайне вспоминает: «Мы должны были быть верными последователями фюреры и убежденными национал-социалистами. Мы должны были уметь мыслить независимо и иметь волю для принятия самостоятельных решений. Однако, эти вещи не стыковались между собой. Вы не можете быть убежденным и верным фюреру национал-социалистом и одновременно критически мыслящим человеком».

Подобные противоречия существовали в повседневной жизни гитлеровских элитных школ, где воспитывались «новые немецкие люди». Они должны были стать немецким ответом на Гарвард и Кембридж, но в реальности были не более чем учебными центрами для верных линии партии, политических борцов. В них учились кадеты, марширующие под свастикой, с мечтами о блестящей карьере - будущие гауляйтеры, партийные функционеры и военноначальники. Они должны были соответствовать гитлеровскому идеалу мощной молодежи, перед которой мир должен содрогнуться перед своей гибелью. Эта молодежь должна была уметь повелевать, не знать чувства сострадания и ненавидеть все, что выглядело не по-немецки. Гиммлер в 1937 году, выступая в орденском замке Фогельзанг, заявил: «Образцом для нашего будущего поколения вождей должно стать современное государственное образование по типу древних спартанских городов-государств. От пяти до десяти процентов населения, это лучшие, избранные люди, должны господствовать, повелевать. Остальные должны подчиняться и работать. Только таким образом будут достигнуты высшие ценности, к которым должны стремиться мы сами и немецкий народ».

Если бы гитлеровский рейх просуществовал еще несколько лишних лет, командные должности заняли бы первые выпускники элитных заведений - люди, которые с малых лет умели лишь одно: служить своему вождю и уничтожать его врагов. Альберт Шпеер сказал после войны:»Самое большее через одно поколение на место старых партийных руководителей должен был заступить новый тип вождей, воспитанных по новым принципам в школах Адольфа Гитлера, которых даже в партийных кругах считали слишком бесцеремонными и заносчивыми».

Уже в «Майн Кампфе» Гитлер изложил основы воинствующей педагогики, которую он после захвата власти собирался ввести в качестве новой системы воспитания во всех школах страны. Гитлер писал: «Народное государство, проводя воспитательную работу, должно в первую очередь обратить внимание на формирование здорового тела, а не накачивать молодежь голыми знаниями. Во вторую очередь надо заниматься развитием умственных способностей. Но и здесь самое главное - это воспитание характера, особенно, воспитание силы воли и решительности, не забывая о воспитании чувства ответственности. Преподавание научных знаний потребуется в последнюю очередь». Через спорт, через упражнения на развитие воли и упражнения физические должны были «дети Гитлера» развивать в себе качества, пригодные для ведения войны. Школы занимались в основном не преподаванием знаний, а распространением учения о «праве сильнейшего», идеалом которого были закаленные в борьбе «люди-повелители» с набором типично германских добродетелей: верность, мужество, выдержка, послушание и готовность к жертвам. Еще школа демонстрировала образ нового врага - еврея.

Мифы и легенды стали значить больше, чем знания. Так Гитлер хотел создать новое поколение - поколение жестокой, дикой, безжалостной молодежи, способной повелевать. После прихода Гитлера к власти были пересмотрены учебники и учебные планы. Делался упор на «расовые и народные» точки зрения. Национал-социалистическая идеология захватывала классы. Школа менялась на глазах. Учителя, не хотевшие понять знаки «нового времени», изгонялись из школ. Теперь речь шла о физическом и идеологическом воспитании самих учителей. В педагогических академиях и центрах повышения квалификации им объясняли, что такое «боевая цель немецкой школы» и как они будут ее достигать. Отныне учителя должны были «формировать политически грамотных людей, которые будут служить своему народу и умирать за него», которые будут «расово образованными». Писатель Людвиг Хариг в то время был слушателем педагогического училища в Идштайне. Он вспоминает о новациях в педагогике: «Учителя должны были готовить детей к тому, что в случае войны они должны сражаться с врагами, проявлять храбрость и самопожертвование, чтобы в однажды превратиться в повелителей Европы и всего мира. Гнев немцев должен быть направлен против всего, что не является немецким».

Что можно считать «немецким» зависит от «расового происхождения». Тот, кто не отвечает критериям туманной расовой науки, никогда не будет своим. Учителя Гитлерюгенда в первую очередь должны были заботиться о том, чтобы разбудить в детях «истинное расовое чувство». Гитлер потребовал: «Ни один мальчик и ни одна девочка не покинут школу, не получив знаний о сущности и необходимости такого понятия как чистота крови». Для того, чтобы учителя понимали предмет преподавания, была издан труд «Еврейский вопрос на учебных занятиях». В нем недвусмысленно говорилось следующее: «Расовый и еврейский вопрос есть центральная проблема национал-социалистического мировоззрения. Решение этой проблемы будет гарантией для существования национал-социализма и нашего народа на вечные времена».

Каким образом преподавался «еврейский вопрос» детям? Давалась следующая рекомендация: «Чем естественнее и проще будет излагаться материал, тем лучше он будет усвоен. В качестве введения можно прибегнуть к примерам из естествознания...». Далее следовали аргументы: в животном мире виды зверей не перемешиваются. Никогда олень не возглавит стадо серн, а самец-скворец выберет себе самку-скворчиху. «Животные одного вида тянутся друг к друга и воспроизводят тот же самый вид. И только там, где человек вмешивается в природу и искусственно скрещивает животных, получаются помеси, ублюдки и ненатуральные виды, объединившие в себе худшие качества». Затем приводились убедительные примеры. Рудольф Банушер посещал школу в Гамбурге. Он до сих пор с болью вспоминает о перенесенных издевательствах во время уроков по «расовой науке»: «Учитель поставил меня перед классом. Затем спросил учеников:»Вы знаете, кто такой ублюдок?» Класс молчал. Каждый из детей слышал на занятиях по биологии об ублюдках. После короткой паузы учитель показал пальцем на Рудольфа и сказал:»Вот он. Его мать еврейка. Этим всё сказано.»

Банушер чувствовал себя в эту минуту как в страшном сне. Словно прокаженный он стоял перед классом. Как поведут себя ученики? До сих пор Рудольф не перестаёт удивляться реакции своих одноклассников. Они вообще никак не отреагировали на слова учителя. Многие из них происходили из богатых, консервативных семей. Их родители старались уберечь своих детей от «нового духа». Однако в школе Рудольфа было много и таких детей, которые уже впитали в себя яд ненависти к евреям из детских книг, напечатанных издательстве нюрнбергского гауляйтера Юлиуса Штрайхера. Его газета «Дер Штюрмер» была трибуной, с которой звучали проповеди воинствующего антисемитизма. Книги «Ядовитый гриб» и «Не верь лису на лужке и клятвам еврея» заполонили Германию. Ганс Негель, ходивший в школу в Нюрнберге, вспоминает о содержании книг: «Мы внимательно изучали эти книги. Для нас было очевидно, что еврей - это злой человек». Гюнтер Гловка из Магдебурга добавляет: «Евреи были показаны нам как несчастье Германии. В газетах на эту тему публиковали массу статей и карикатур. Школа не препятствовала тому, что мы становились молодыми антисемитами». Герхард Вильке, посещавший школу в Берлине, рассказывает о позиции учителей: «Наши учителя все время настраивали нас против евреев. На занятиях по расовой науке нам сказали, что германская раса является ведущей и лучшей расой мира».

Учителя Герхарда Вильке точно следовали предписанию министерства воспитания. Глава этого ведомства Бернард Руст рекомендовал учителям следующее: «При обсуждении темы европейских рас и особенно расовой теории немецкого народа необходимо нордически сбалансированной расовой смеси нынешнего немецкого народа противопоставить расово чуждые, иностранные группы, особенно, еврейство. Следует в убедительной форме обрисовать опасность расового смешения с чужеродными группами. Лишь те народы смогут выполнить свое предназначение, которые, соблюдая расовую чистоту, решают свои исторические задачи».

Огромное значение придавалось спорту, как важному элементу расовой теории. «Красивые и здоровые тела северной расы в совокупности со стальной волей есть наша желанная цель». Школа начинала свое реформирование с прицелом на военное будущее.

В свете ведения будущих войн «расовое качество имеющегося человеческого материала» становится для Гитлера весьма важным показателем, характеризующим потенциальных призывников. Задача государства при этом заключалась в том, чтобы «всех граждан выбрать самых способных и использовать их в своих целях». Только таким образом можно было бы создать «нечто новое». Уже в 1925 году Гитлер писал в «Майн кампфе»: «Воспитание достигает своей высшей цели в том случае, если оно зажигает огонь расового чувства и расового сознания в сердцах и головах верной молодежи на уровне подсознания и инстинктов. Ни один мальчик и ни одна девочка не покинут школу, не получив знаний о сущности и необходимости такого понятия как чистота крови». На основе этой человеконенавистнической педагогики в Германии были созданы элитные учебные заведения, в которых воплощалась утопическая идея Гитлера о воспитании новых немецких людей-повелителей. Эти заведения были представлены школами Адольфа Гитлера, национал-политическими интернатами и рейхсшколой НСДАП «Фельдафинг» на озере Штарнбергер. До конца войны успели создать 37 национал-социалистических интерната.

Более 17000 юношей обучались в этих школах. Первое поколение новой «политической аристократии» готовилось взять власть в свои руки. Эти дети прошли тщательный отбор и проверку, прежде чем очутиться в числе кандидатов - «будущих руководителей империи». Они легко поддавались внушению и управлению, что было весьма полезно при их подготовке.

Выступая перед рабочими военной промышленности в Берлине 10 декабря 1940 года, Гитлер заявил: «В эти школы мы принимаем талантливых детей из наших широких народных масс. Сыновья рабочих и крестьян, чьи родители не умели толком считать, получают самое высшее образование. Скоро они придут в партию, в государство, в „орденбурги" и займут высшие посты... Перед нами фантастически привлекательная цель. Мы создадим государство, где независимо от происхождения способнейшие сыны народа будут занимать свои места. В этом государстве будут иметь значение успехи и умения, а не сам факт рождения». Это была единственная речь Гитлера, в которой он упомянул свои элитные школы.

Обычно открытие очередной элитной школы было приурочено к очередному дню рождения Гитлера. Один, мало кому известный до последнего времени, господин приказал 20 апреля 1933 года «преобразовать три бывших кадетских училища в Плёне, Потсдаме и Кёслине в национал-политические интернаты в честь национальной революции». Там, где раньше прусские кадеты осваивали военное ремесло, а в двадцатые годы располагались государственные образовательные заведения, отныне должны были обучаться представители будущей элиты - потенциальные вожди современной тирании. Их будущая профессия -«бескомпромиссное служение фюреру, народу и нацистскому государству во всех сферах».

Этого господина звали Бернард Руст. Он был школьным учителем и одновременно функционером нацистской партии. С 1928 года он исполнял обязанности гауляйтера Южного Ганновера - Брауншвейга. К 1933 году он уже занимал должность «комиссара рейха» в прусском министерстве культуры.

Открывая первые национал-политические интернаты, Руст хотел внести «свой вклад в национал-социалистическую революцию» и одновременно добиться своего назначения на министерский пост, заручившись поддержкой рейхспрезидента Гинденбурга. Престарелый фельдмаршал, который сам когда-то был кадетом, наверняка одобрил бы возрождение кадетских училищ, закрытых в соответствии с версальским договором. Сразу после «Дня Потсдама» 21 марта 1933 года, во время которого Гитлер, выступая в Потсдамской гарнизонной церкви, открыто провозгласил курс на сближение с консервативной элитой Германии, Руст принял решение открыть «новые» кадетские училища. Уже 20 апреля 1933 года свежеиспеченный прусский министр науки, культуры и образования смог приступить к преобразованию Германии в «народное государство».

Национал-политические интернаты должны были сыграть важную роль в создании «государства спартанского типа» на территории Германии. Воспитанники интернатов в качестве будущей правящей прослойки, прошедшей идеологическую и военную подготовку, были обязаны стать «солдатами фюрера» во всех сферах и областях. По замыслу Руста каждый из выпускников будет олицетворять идеал «немецкого солдата, которому покорится весь мир». Именно поэтому, преподавание военных наук было поставлено в интернатах на широкую ногу. Большое внимание уделялось военно-спортивным состязаниям на местности. В первый же год своего создания воспитанники интернатов принимали участие в маневрах. Полученные навыки они продемонстрировали 28 октября 1933 года в Плёне руководителю СА Эрнсту Рему. В этом показательном мероприятии 200 воспитанников выступили в роли солдат. Рем пришел в восторг от увиденного и согласился стать попечителем интерната в Плёне.

Вермахт также проявил интерес к школам, чьи ученики постигали азы военного дела. Летом 1934 года юнгманы из нескольких интернатов разыграли учебное сражение перед министром обороны Вернером фон Бломбергом. Один из очевидцев «спектакля» писал: «Когда в ходе военно-спортивной игры 72 юнгмана в форменной одежде прыгнули в воды Везера, переплыли его и без заминки продолжили выполнение боевой задачи на другом берегу, наблюдатели поняли, что здесь на их глазах зарождается новый дух...». Бломберг удостоил похвалы систему воспитания в интернатах, при которой из юношей получаются «настоящие юноши».

«Новый дух» был замечен еще одним влиятельным визитером. Рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер после посещения одного из интернатов попросил Руста открыть три подготовительных училища для нужд СС. Вскоре Гиммлер захотел присоединить к СС все существующие национал-политические нитернаты. Влияние Гиммлера на интернаты постоянно росло, сводя на нет роль Руста. В 1936 году группенфюрер СС Аугуст Хайсмайер, исполнявший обязанности руководителя главного управления СС, был назначен инспектором национал-политических интернатов. На деньги СС приобреталась форменная одежда «юнгманов». С 1941 года под руководством СС происходил «расовый отбор» во всех интернатах. Несмотря на то, что интернаты не готовили кадры специально для СС, Гиммлеру удалось установить свой полный контроль над системой интернатов. Неудивительно, что многие воспитанники еще во время обучения мечтали о будущей карьере в «черном ордене» Гиммлера. Выпускники этих элитных учебных заведений должны были выполнять исключительно волю фюрера и отбросить за ненадобностью все иные моральные принципы. Они должны были стать проповедниками нацистской идеологии и объединить народ и диктатуру в «народное сообщество». Министр Руст, напутствуя одного только что назначенного начальника интерната, заявил: «Делайте из ребят настоящих национал-социалистов!»

Те же самые задачи стояли перед учениками других элитных школ, созданных нацистским режимом. Министр труда Роберт Лей и вождь Гитлерюгенда Бальдур фон Ширах в 1937 году открыли школы Адольфа Гитлера. Оба относились с недоверием к национал-политическим интернатам, так как не имели на них никакого влияния. В школах Адольфа Гитлера все должно было быть совсем иначе. Эти школы контролировала НСДАП, которая стремилась воспитать в них будущих политических руководителей. Каждая область рейха должна была открыть собственную школу Адольфа Гитлера. Никто не говорил, что в школах будет обучаться будущая элита. Речь шла только об отборе и селекции кадров. В представлениях нацистов «постоянный отбор» - это процесс, при котором каждый должен бороться за свое место под солнцем. «Сильнейшие» должны победить. Роберт Лей был убежден, что в наступившем «тысячелетнем рейхе» только успешно прошедшие многоступенчатый отбор молодые люди имеют шансы стать руководящей прослойкой: «Школы Адольфа Гитлера - это политические воспитательные учреждения для лучших представителей германской молодежи. Получивший образование в этих школах станет политически закаленным, бескомпромиссным борцом за торжество национал-социализма. Он фанатично верит в нашу идею, и для всего народа станет образцом национал-социалистической жизни, беспощадным противником всех антинародных сил. Юноша будет не просто руководствоваться идеей национал-социализма, а станет ее представителем, носителем идеи, которая заложена в нем самом». По замыслу своих создателей школы Адольфа Гитлера должны были стать «коричневой» кузницей кадров нацистской партии.

Поскольку в этих школах собрались «лучшие представители немецкой молодежи», перед каждым из них был «открыт путь в партии и государстве». Однако перед своим назначением на пост гауляйтера или губернатора в какую-нибудь отдаленную колонию на Востоке им предстояло пройти непростые многоэтапные испытания. После пяти лет обучения в школе Адольфа Гитлера выпускник отправлялся в армию или на государственную службу. Затем он мог рассчитывать на прием в качестве «фюрерюнкера» в «орденсбург» - высшее партийное учебное заведение. «Орденсбурги» были расположены в Зонтхофене (Альгау), Фогельзанге (Айфель) и Крёссинзее (Померания). Поступив в «орденсбург», кандидат получал помпезное наименование «факелоносец нации». Обучение длилось три года. Первый год шло изучение «расовой философии нового порядка» в Фогельзанге. Второй год был посвящен «закаливанию воли и воспитанию личностных качеств» в Крёссинзее. Третий год был отведен на изучение административного права, дипломатии и военного дела в Зонтхофене.

Роберт Лей, выступая в Зонтхофене на празднике по случаю завершения учебы, заявил: «Мы хотим знать, несут ли эти мужчины в себе желание руководить, господствовать. НСДАП и её вожди должны хотеть господствовать. Мы хотим господствовать. Мы получаем радость от чувства господства не потому, что мы деспоты или посвятили себя служению тирании, а потому, что мы непоколебимо верим в истину: во всех делах только один может управлять и нести ответственность. Именно ему принадлежит власть. Например, эти мужчины учатся верховой езде. Они делают это ради общественной пользы? Нет. Они хотят почувствовать, что могут управлять живым существом. Они должны уметь управлять конем не с помощью шпор, а с помощью своей воли».

Подготовка «фюрерюнкеров» была прекращена с началом войны. Создание партийного университета - так называемой высшей школы НСДАП, куда поступали бы выпускники «орденсбургов», так и осталось плодом воспаленной фантазии нацистов. Университет не был построен.

Были полностью построены и использовались лишь три «орденсбурга» - в Зонтхофене, Фогельзанге и Крёссинзее. Вначале здесь размещались школы Адольфа Гитлера. Это была вынужденная мера. Лей мечтал о том, чтобы школы Адольфа Гитлера размещались в специально для них оборудованных «национал-социалистических новостройках». Здания «прошлой эпохи», по его мнению, для этой цели не годились. «Орденсбурги» были временным пристанищем будущих фюреров, пока в различных гау не будут возведены новые корпуса под школы Адольфа Гитлера. Были определены места строительных площадок в следующих районах: озеро Темплинер под Потсдамом (гау Курмарк), Вальдброль (гау Кёльн-Аахен), Астерштайн под Кобленцем (гау Кобленц-Трир), Веймарский Гёте-парк (гау Тюрингия), Шлосберг в Тильзите (гау Восточная Пруссия), Хессельберг (гау Франкония), Миттенвальд (гау Мюнхен-Верхняя Бавария), гора Бисмарка под Ландштулем (гау Вестмарк), Гешпенстервальд под Хайлигендаммом (гау Мекленбург).

Пока партия изыскивала денежные средства на престижные стройки, Зонтхофен был превращен в главное место дислокации школ Адольфа Гитлера. Около 1700 воспитанников из 10 школ разместились в просторных залах новомодных построек из неотесанного камня. Бывший учащийся школы Адольфа Гитлера Йоахим Бауман вспоминает: «Мы были молоды и полны веры в идею. В ходе многолетней учебы мы готовились к тому дню, когда смерть заставит фюрера выпустить из рук жезл. Мы, призванные по мановению этого жезла на службу, должны были хранить его мечту о тысячелетнем рейхе и нести ее в последующие десятилетия».

Чувства самоуверенности и собственного превосходства хватало будущим фюрерам с избытком. Они считали себя «лучшими из лучших». Уже в школьные годы они грезили о своем великом будущем, которого они смогут добиться. «Целью нашего класса был пост гауляйтера в Сибири,» - вспоминает Клаус Гейе, учившийся в школе Адольфа Гитлера. «Я знал, что нас готовят как иезуитов. Они тоже не спрашивают, куда их посылают. Я был готов к этому,» - признается его одноклассник Бауман. «Мы жили по законам рыцарского ордена. Нас сплотило чувство, что мы обязаны воплотить в жизнь „новое время". Мы - молодое поколение. Мы - избранные и мы несем Европе новую идею, которая объединит вокруг себя всё,» - рассказывает Харальд Шлотц.

Высокомерие воспитанников день ото дня только возрастало. Ханс Гибелер, учившийся в Зонтхофене, вспоминает: «Нам все время внушали, что мы - самые лучшие, что мы -величайшая надежда». Сами массивные постройки Зонтхофена внушали чувство, что здесь живут «избранные». Роскошное убранство жилых помещений в Бенсберге или Ораниенштайне напоминало интерьеры рыцарских замков. Особенно сильное впечатление производил Зонтхофен на новичков. Внушительный дворец больше напоминал романскую замковую церковь в стиле модерн, чем школьную постройку. Бывший учащийся школы Адольфа Гитлера Грундман вспоминает, что когда он первый раз увидел здания Зонтхофена, они показались ему «пугающими и давящими». Однако на следующее утро они предстали перед ним в виде «райского курорта». Многие постройки, особенно так называемый «Прекрасный двор» с его садово-парковыми элементами, действительно многим напоминали комфортабельный отель или зону отдыха. Бывший воспитанник Бауман так отозвался о своем первом дне пребывания в Зонтхофене: «Я почувствовал себя принцем».

Все воспитанники элитных школ гордились тем, что они имеют возможность обучаться в столь привилегированных учебных заведениях. Однако ни одна из нацистских школ не смогла вызвать чувство столь крепкой привязанности к себе со стороны воспитанников, как это удалось «имперской школе НСДАП Фельдабинг» на озере Штарнбергер. И сегодня, спустя полвека после последнего занятия, бывшие «фельдафинги», как они сами себя называют, с ностальгией вспоминают о своей учебе в стенах этой школы. Ни одно другое учебное заведение в рейхе не могло похвастать таким обеспечением и возможностями. Лозунг «Тот, кто хочет заманить, должен предложить нечто заманчивое» в Фельдафинге был воплощен в жизнь. Воспитанники обучались игре в гольф на лучших газонах Германии. Они осваивали парусный спорт на новеньких олимпийских яхтах на Штарнбергском озере. Для занятий мотоспортом всегда стояли наготове 25 мотоциклов. Условия проживания были на самом высоком уровне. Более 40 роскошных особняков на берегу озера находились в распоряжении учащихся. Многие из них в недавнем прошлом принадлежали богатым еврейским семьям. Мартин Борман младший, сын могущественного вельможи «третьего рейха» и бывший воспитанник школы в Фельдабинге, рассказал, что после бойкота еврейскому бизнесу, объявленного 1 апреля 1933 года, эти виллы были выкуплены у их владельцев или достались бесплатно. У евреев не было будущего в нацистской Германии.

У будущих повелителей не должно было быть недостатка ни в чем. Режим не жалел денег на образование нового поколения вождей. Например, учащийся школы Адольфа Гитлера, сломавший лыжи, немедленно получал новую пару. Спортивная подготовка предусматривала занятия парусным делом, фехтованием, велогонками, планеризмом, конной выездкой, а для старших классов - вождение автомобиля и мотоцикла с последующим получением прав. Форменная одежда учащихся укрепляла в них чувство своей избранности. Ганс-Георг Бартоломеи вспоминает: «Различные предметы и явления постоянно напоминали нам о том, что мы -»нечто особенное». Мы проводили много времени в походах и военных играх на местности. Мы умели хорошо кататься на лыжах и управлять планером. Мы ездили в Альпы и на море. В то время это было очень необычно для ребенка. К нам в школу приезжали рейхсфюрер СС Гиммлер, министр воспитания Руст и многие другие. О нас заботились, и мы, конечно, это видели».

Воспитателям приходилось затрачивать немало сил, чтобы лишний раз напомнить своим воспитанникам о чувстве почтительного отношения к старшим и скромности. Ведь «избранный» должен был быть храбрым, но не высокомерным. Однако, молодые люди, с двенадцати лет находившиеся в «орденских замках и крепостях», часто с трудом могли «спуститься с небес на землю». Йоахим Бауман вспоминает, как один из его одноклассников сказал то, о чем другие лишь думали: «Если нордическая раса лучше других, а немецкий народ лучше других народов нордической расы, значит мы являемся самыми лучшими из немцев и самыми лучшими в мире».

Многие воспитанники с первых учебных часов всецело проникались бредовой идеей использования в жизни туманных «расовых критериев». Этот процесс начинался уже во время вступительных экзаменов. Лишь человек «арийского происхождения» мог рассчитывать на место в клубе будущих господ. Каждый кандидат был обязан подтвердить свою «расовую чистоту» и предоставить родословную своей семьи. Бывший издатель «Цайта» Тео Зоммер в то время твердо решил поступить в школу Адольфа Гитлера: «У меня была большая проблема. Когда-то давно, еще в первой половине 19-го века в огне пожара сгорели многие церковные книги. В моем фамильном древе возник изрядный пробел. Для меня была бы трагедия, если бы мне не удалось поступить с первого раза». Тео сфотографировал себя в разных ракурсах и отправил снимки в Берлин. Там их внимательно изучали «специалисты по расам». «Через несколько месяцев пришел долгожданный положительный ответ. Ты ариец. Можешь приехать на вступительные экзамены.»

Йоахим Бауман был избавлен от подобных проблем. В начале 1937 года он заболел и сидел дома. Неожиданно в комнату вошла мать с газетой в руках. «Послушай, мой мальчик, что здесь написали. Фюрер создает новые школы, и ты соответствуешь всем требованиям. Твои родители национал-социалисты, ты отлично учишься. В Гитлерюгенде тебя тоже ценят, мой знаменосец. Ну, что ты скажешь на это?»

Отец Баумана вначале не хотел отпускать сына на учебу в «кадетское училище». Однако мать настояла на том, чтобы ее любимец не ограничился учебой в обычной средней школе, а получил более серьезное образование и вместе с ним лучшие шансы на будущую карьеру. Ей удалось переубедить отца, прибегнув к серьезному аргументу: учиться в такой школе престижно, и к тому же не надо платить деньги. Сам Йоахим с большим желанием стремился стать воспитанником школы и носить имя человека, которого он уже скоро после своего приезда в Зонтхофен стал считать богом.

Бауман, действительно, отвечал всем требованиям. В его родословной не было белых пятен. Родители были «политически благонадежны». В Гитлерюгенде и Юнгфольке он был на хорошем счету. Поэтому руководство местной партийной организации рекомендовало его кандидатом для поступления в школу Адольфа Гитлера. Самостоятельное поступление в эту элитную школу было исключено. Только партийные руководители могли дать рекомендации. Некоторое время спустя это обязательное требование было отменено. Каждый желающим мог подать документы на зачисление в списки кандидатов. Бауман попал на учебные курсы 152-го отряда Гитлерюгенда в Мариенбурге (Штум). Из 60 претендентов лишь 10 мальчиков отправились на отборочные курсы в Мариенвердер. Бауман преодолел и этот барьер. На них проверяли его «командирские качества», «умение руководить другими», его личные качества такие, как воля, умение преодолевать трудности, порядочность. В течение 14 дней кандидаты участвовали в военно-спортивных состязаниях, ночных тревогах и ночных марш-бросках, проходили тесты на моральную закалку, занимались математикой, чтением и писали сочинения. Выполняя требования Бальдура фон Шираха, выясняли отношения на боксерском ринге . По словам Йоахима Баумана самым интересным испытанием стала ночная военизированная игра в лесу. «Мы штурмовали укрепления условного противника. Мы все были начеку, чтобы противник не напал на нас с тыла. Мы должны были драться. Мы действовали в роли партизан. Мы нападали.»

Спорту и военным играм на местности придавали значение не меньше, чем школьным занятиям. Физическая сила ценилась даже выше, чем умение читать и писать. Об этом нам рассказал другой кандидат на поступление в школу Адолфа Гитлера Харальд Грундман: «Нужно было выдерживать физические нагрузки во время марш-бросков с рюкзаком за плечами и военных игр на местности. В учебе я не показывал больших достижений, но с физической подготовкой у меня было все в порядке».

За испытаниями стоял известный принцип, столь популярный среди нацистов. Гитлер заявил: «Кто хочет жить, должен самоутвердиться. Кто не хочет утверждать себя, тот нежизнеспособен и должен погибнуть. Земля не предназначена для ленивых и слабых народов. Земля для тех, кто может постоять за себя. Земля - это переходящий приз, который достаётся народам, заслужившим его, доказавшим в постоянной борьбе своё право на существование.» Воспитанники Гитлера должны были соответствовать этому высказыванию и стать верными исполнителями его воли, его наследниками. Именно, поэтому Йоахим Бауман был обязан доказать на деле, что он настоящий «сорвиголова».

Он вышел на боксерский ринг. Когда Йоахим увидел своего соперника, ему стало ясно, что в следующие минуты его главная задача - продержаться дольше. Его противник был сильнее, тяжелее и крупнее, чем он сам. Все три раунда показались ему бесконечными. Удары сыпались на Баумана. Вдруг в зал вошел гауляйтер Восточной Пруссии Эрих Кох. Поединок был прекращен. Один из командиров Гитлерюгенда отрапортовал Коху. И удары снова обрушались на Йоахима. В конце третьего раунда поражение было предрешено. Бауман снял левую перчатку. Большой палец был в крови. Три недели назад Бауман поранил его, когда строил модель самолета. Теперь рана вновь кровоточила. Кох посмотрел на окровавленный палец и решил, что перед ним стоит особенно мужественный и невосприимчивый к боли молодой человек. Он поманил к себе адьютанта, указал на Баумана и сказал:»Этот!» Кто смог без жалоб терпеть боль, считался настоящим парнем. Йоахим Бауман стал учащимся школы Адольфа Гитлера. Боксерский поединок стал для него посвящением в рыцари.

Бауман, выдержав таким образом «вступительный экзамен», гордился тем, что ему удалось выделиться среди своих одногодок. Отныне он принадлежит к «избранным». Хайнц Гибелер вспоминает о своем зачислении в школу Адольфа Гитлера: «Я был чрезвычайно горд этим. Обо мне будут говорить в моем школьном классе. Я радовался, потому что радовались мои родители. Я был счастлив.» Чувство превосходства охватило поступивших школьников. Песни усиливали ликование и радость: «Мы гордо носим имя фюрера. Мы хотим быть самыми лучшими для него. Никто не спросит, откуда и кто мы. Здесь уважают настоящих парней. Мы поем и шагаем в едином строю. Слабакам здесь не место.»

С каждой учебной неделей в «орденсбурге» Зонтхофен будущее в глазах Йоахима Баумана приобретало все более четкие формы. «Мы должны были стать будущими политическими вождями Германии. Мы должны были стать образцами и воспитателями всего немецкого народа. Мы должны были убедить и тех, кто не хотел быть заодно с народом.» Воспитанники были свободны в выборе будущей профессии, но Бауман уже знал, что ожидает от него партия. Многие его товарищи желали стать офицерами. Бауман хотел стать политическим вождем. Сегодня он может только удивляться своим тогдашним пристрастиям.

Многие молодые люди мечтали в то время о таких карьерах. Еще больше об этом же мечтали их родители. Родители могли после третьего или четвертого года обучения в обычной средней школе записать своего отпрыска кандидатом на вступительные экзамены в национал-политический интернат. После поступления они были обязаны уплатить учебный сбор в размере от 10 до 120 рейхсмарок. Обучение в других нацистских элитных заведениях было бесплатным.

Кроме того, воспитатели из национал-политических интернатов отбирали в обычных школах среди учеников наиболее «достойных» на их взгляд. Критерии отбора были достаточно строгие. Например, в Потсдаме воспитатель Фритц Клопе придерживался следующих правил: Слабые дети с физическими недостатками и наследственными заболеваниями (сердечные и глазные заболевания) полностью непригодны. «Воспитанный, расово безупречный ребенок, имеющий, однако, такие физические дефекты» не мог рассчитывать на поступление, и «чувства гуманности здесь недопустимы». Любые отклонения в физическом развитии, подозрение на скрытые заболевания также принимались в расчет. Даже ношение очков было весомой причиной для отказа. Связи претендента с сильными мира сего не всегда могли послужить гарантией успеха. Множество детей высокопоставленных родителей не преодолели всех вступительных барьеров. Так, были отклонены кандидатуры племянника министра труда Лея и сына местного руководителя Гитлерюгенда при поступлении в школу в Бенсберге по причине «физических и моральных качеств».

Пройдя все испытания и проверки, мальчики становились «юнгманами» в «образцово-показательных национал-социалистических воспитательных домах», как их называл министр Руст. Новичкам было по десять лет, когда они начинали новую жизнь в качестве воспитанника элитного заведения. Они были оторваны от привычного мира, от родителей, друзей и становились легкой добычей тоталитарной системы. Воспитательное учреждение должно было стать их новой семьёй. Условия приема в национал-политическую школу в Бенсберге гласили: «Юнгманы национал-политических воспитательных учреждений в течении девяти лет обязаны каждую минуту быть на службе и носить форму. Юнгманами становятся молодые люди, которые настолько разделяют идеи национал-социализма, что ради них готовы отказаться от школьной вольницы и начать новую жизнь.»

Начало новой жизни напоминало казарму. Ганс-Георг Бартоломеи, вспоминая свой первый день пребывания в интернате в Наумбурге, говорит, что «попал из родительского дома прямиком в солдатское общество». Многие новички были шокированы таким началом карьеры. Все было чужим. Классы назывались взводами, одежда униформой. С первого дня все происходило по команде, все команды выполнялись коллективно. Каждый должен был усвоить раз и навсегда - «Ты - ничто, твой народ - всё!» Лишь на каникулах, «юнгманы» отправлялись домой повидать родителей.

Бывший воспитанник интерната в Плёне Рольф Диркс так описывает порядки, царившие в этом заведении»: «Отдельная личность ничего не значила. Значил только коллектив, который маршировал единым строем.» Распорядок дня был строго регламентирован. Никаких отклонений от него не предусматривалось. Ганс-Георг Бартоломеи вспоминает: «Маршировали с утра до вечера. После подъема строились на плацу и затем бежали на зарядку. После завтрака шли в свои комнаты, затем снова строились и отправлялись на занятия.» Уве Лампрехт рассказывает: «Каждое утро проверяли постель. Горе тому, кто забыл проветрить бельё. Затем шла проверка душевых и туалета. Придирчиво следили за чистотой наших шей и ушей. Кто „прокалывался", того наказывали. Мы должны были научиться подчинению. Кто научился подчиняться, тот может командовать.»

Достижению этой цели служили бесчисленные построения, линейки, парады и объявление по средам новых девизов, следовать которым были обязаны воспитанники. Вот некоторые из этих девизов: «Смерти меньше всего боятся те, чья жизнь дорого стоит.» «Кто хочет жить, тот борется. Кто не хочет бороться в этом мире, полном вечной борьбы, тот недостоин жить.» «Наша жизнь ничего не стоит, если она не отдана за фюрера и народ.» «Имей смелость подняться вверх, учись и посвяти себя великим свершениям.» Произведения Гёте могут отдыхать. Эти «шедевры» напоминают барабанную дробь. Воспитанники стояли в строю навытяжку и время от времени хор звонких голосов скандировал: «Святая родина в опасности. Чужеземцы напали на тебя. О, Германия, мы погибнем за тебя.

Очень скоро каждый воспитанник понимал: кто нарушает или не соблюдает правила и законы, тот становится отстающим со всеми вытекающими последствиями. Герд-Эккехард Лоренц, бывший воспитанник интерната в Потсдаме вспоминает: «Никто не хотел отставать, чтобы не подвергнуться наказаниям. Кто постоянно допускал нарушения, того обзывали „свистком", „бутылкой", „отказником". Имена нарушителей постоянно объявлялись во время построений перед приемом пищи. Если воспитанник не исправлялся, его ставили к „позорному столбу" и он переставал быть „товарищем". Тут было не до шуток. Ему назначали „расстрел". „Это значило, - объясняет Петер Цолленкопф, учившийся в интернате Путбус на острове Рюген, - что весь взвод долгое время не разговаривал с ним и полностью его игнорировал. Обычно этого наказания хватало. Было и другое наказание под названием „святой дух". Ночью провинившегося будили и мазали сапожным кремом заднюю часть тела ниже поясницы. Отстающие в учебных дисциплинах, рисковали получить презрительные клички со стороны товарищей. Бывший воспитанник интерната в Ильфельде Харри Бёльте говорит: «Воспитание в интернате требовало большой физической и моральной закалки. Тяжело приходилось впечатлительным натурам, а также индивидуалистам. Всё, что выходило за нормы, подлежало наказанию".

В одной из газетных статей об интернате в Плёне было написано следующее: «В этой школе национал-социалистический уклад жизни должен стать основным законом. Здесь должна царить ярая нетерпимость ко всем силам, противостоящим национал-социализму.»

В самих коллективах жизнь строилась по принципу «воспитайте себя сами». Командовали взводами по очереди сами воспитанники, естественно, под наблюдением воспитателей. Таким образом «юнгманы» доказывали свою способность руководить подразделением. В школах Адольфа Гитлера уже двенадцатилетние воспитанники исполняли обязанности дежурных и отвечали за внутренний распорядок в своих взводах: за подъем, за прибытие на занятия и в столовую, за правильную заправку кроватей и чистые ногти на руках. Воспитатель одной из элитных школ восхищался этим принципом на страницах молодежной гитлеровской прессы: «Так воспитанник учится командовать. Он развивает тем самым веру в свои собственные силы, что крайне необходимо для воспитания воли. Через неделю его сменяет другой воспитанник. И предыдущий командир вновь учится подчиняться. Так, взвод новоприбывших воспитанников всё время остаётся единой командой.» У бывшего учащегося школы Адольфа Гитлера Хайнца Гибелера остались меньше приятных воспоминаний от принципа «воспитывайте себя сами»: «Это больше напоминало кулачное право. Прежде всего страдали те, кто был меньше и слабее.» Более старшие по возрасту воспитанники обладали достаточно большой властью. Они следили за дисциплиной, наказывали провинившихся, определяя меру наказания, и могли превратить жизнь своих товарищей в сплошное мучение. Ганс-Георг Бартоломеи выносит приговор подобной системе воспитания: «Воспитание было суровым, авторитарным и абсолютно недемократичным.»

«Коллективное воспитание» в гитлеровских интернатах не отличалось милосердием и мягкостью нравов. Воспитатели и старшие ученики определяли место новичкам в иерархии заведения. Если новичок возражал, ему «вправляли мозги», иногда с помощью кулака. Самыми тяжелыми для начинающих были первые месяцы. Однако, со временем вчерашние новички становились, по воспоминаниям бывших воспитанников, «не последним дерьмом, а предпоследним.» Каждый должен был утверждать себя. Слабые покидали интернат. Необходимость самоутверждения и борьбы «за место под солнцем» помогли многим бывшим воспитанником сделать карьеру в послевоенное время. Вот имена некоторых из них, сумевших достичь высот при демократии: банкир Альфред Херхаузен (Фельдафинг), ведущий журналист «Бильда» Майнхард Граф Найхаус ( интернат Шпандау), актер Харди Крюгер (школа Адольфа Гитлера), секретарь ЦК и член Политбюро СЕПГ во времена Хоникера Вернер Ламберц (школа Адольфа Гитлера), бывший посол и представитель канцлера Вилли Брандта Рюдигер фон Вехмар (интернат Шпандау), министр юстиции в Австрии Харальд Офнер (интернат Трайскирхен), публицист Хельмут Карасек (интернат Аннаберг в Верхней Силезии), художник Хорст Янсен (интернат Хазелюнне), бывший издатель «Цайта» (школа Адольфа Гитлера) Тео Зоммер. Все они научились быть жесткими в отношении себя и в отношении собственных товарищей, если это требовалось.

Ганс Гибелер вспоминает: «Однажды нам приказали разобраться с одним воспитанником. Наш товарищ из числа вечно отстающих провинился; совершил незначительный проступок. Мы как следует отделали его. Я до сих пор вижу красные полосы на его спине. Мы били по ней своими кожаными ремнями.»

Воспитатели, которые раньше служили в СС, СА или Гитлерюгенде, тоже могли назначить наказание. Они были реальными командирами в элитных нацистских школах. Им полагалось носить такую же форму, какую носили воспитанники. По мнению Харри Больте (интернат в Ильфельде), «этим показывалось, что в отличии от обычных школ с их неравенством между учителями и учениками, старшие и младшие товарищи живут совместно на иных условиях. Воспитатели и воспитанники строят отношения на товарищеских началах.» Руководитель потсдамского национал-политического интерната в 1940 году высказался следующим образом: «Воспитатели и юнгманы образуют крепкое сплоченное товарищество, в котором царит дисциплина и порядок, чтобы жить по законам авторитарного правления и выполнять поставленные задачи.»

Воспитатели, возраст которых обычно не достигал и 30 лет, постоянно находились рядом с воспитанниками. Они спали в общем спальном помещении, проводили учебные занятия, проверяли их выполнение, командовали во время учений, размещения в лагере, на общих построениях утром, днем и вечером. Инспектор национал-политических интернатов группенфюрер СС Аугуст Хайсмайер требовал, чтобы «воспитатели самоотверженно и фанатично отдавались своему делу. „ Преподавателями в элитных учреждениях могли стать только лица, «которые обладали превосходными моральными, физическими и личными качествами."

Воспитателей, отвечавших этим критериям, до сих пор добрым словом вспоминают бывшие воспитанники. Ганс Гюнтер Земпелин, обучавшийся в Ораниенштайне, делится своим мнением: «Сегодня я назвал бы наших учителей хорошими специалистами. Они обладали твердыми педагогическими навыками и в большинстве случаев правильно строили отношения с воспитанниками. Они все были убежденными национал-социалистами. Кто-то из них разделял эти идеи и верил в них, кто-то был убежденным идеалистом. Фанатики были редким исключением. Однако, все они придавали очень большое значение второстепенным, на мой взгляд, добродетелям таким, как дисциплина, порядок, повиновение.» В каждом интернате были и такие воспитатели, которые внушали страх своим подопечным. Они употребляли всю свою власть на бессмысленную муштру, бесконечные придирки, исповедуя казарменный принцип «Похвально всё, что закаляет.» При этом они использовали различные приемы, которые не столько дисциплинировали «юнгманов», сколько унижали человеческое достоинство, показывали их несостоятельность, калечили психику. Целью такой «методы» было создание человека, который в дальнейшем беспрекословно исполнит любые приказания.

«Маскарады» входили в число любимых развлечений подобных преподавателей в школах Адольфа Гитлера. Иногда это мероприятие презрительно именовалось «маскиболом», что выражало сущность игры и отношение к ней участников. В самые кратчайшие сроки воспитанники должны были снять и одеть одну за другой все виды форменной одежды. Ганс Мюнхеберг (интернат в Потсдаме) в своем автобиографическом романе «Похвально всё, что закаляет», который основан на реальных фактах, рассказывает: «Начинали с простых заданий. Строились через пять минут в выходной форме одежды, в пальто и кепи. Затем строились через четыре минуты в полевой форме с ранцами за спиной. Затем через три минуты в спортивных костюмах. Далее следовали „шуточные варианты": Через четыре минуты строились в лыжных штанах, летней рубашке и спортивных ботинках или в свитере, спортивных трусах и полевых ботинках. За спиной свернутая плащ-палатка и зубная щетка в левой руке».

У дверей в спальное помещение стоял воспитатель с секундомером в руке и засекал, в какое время уложились его подопечные. Если они не успевали, то превращались в «отстающих». После того, как однажды во взводе Мюнхеберга все попали в разряд «отстающих», была назначена проверка личных шкафов. После «маскарада» в них царил хаос. Свободное время отменили, так как пришлось наводить порядок. Напоследок провели уборку в туалете, душевом отделении и комнате для чистки обуви.

На следующее утро история повторялась. Воспитатель Эркенбрехер не жалел времени на поиски причин для придирок и был неистощим на придумывание различных наказаний. « Вот как. Вы всё ещё не хотите взяться за ум, - рычал он. - В таком случае после обеда построение для всех в зимней одежде!» Ганс Мюнхеберг пишет: «Это происходило нестерпимо жарким летним днем 1940 года. Мы должны были сложить все наши учебники в ранцы. Затем нам приказали построиться в походной форме. Эркенбрехер лично руководил построением и маршировкой. Он выбрал для нас строевую песню „Как часто мы шагали по узкой африканской тропе...". Эркенбрехер однако был недоволен. На его взгляд, пение напоминало кряхтенье. „Жалкое стадо! Шире шаг!" Младшие воспитанники с полными ранцами не поспевали. Тогда Эркенбрехер остановил колонну. Он издевательски произнес, -„Ну, что же, у Вас, господа, ещё много времени." Затем он скомандовал, - „Шапки снять! Наушники опустить! Шапки одеть! Ранцы снять! Держать их перед собой! Колени согнуть! Прыгать! Прыгать! Прыгать!"

Мюнхеберг споткнулся и упал. «Что мне оставалось делать? Я поднялся и стал подпрыгивать вместе с дркгими.»

Мюнхеберг был на пределе своих сил. Вдруг раздался окрик, - Эй, ты, шляпа! Шире плечи, держать ранец выше!

Мюнхеберг попытался поднять ранец с книгами. Ничего не выходило. Ему не хватало воздуха. От жары ему стало совсем плохо. В висках стучало.

Эркенбрехер был безжалостен, - «Что такое? Ты отказываешься выполнять мой приказ?»

Мюнхебергер больше не прыгал. Он стоял, покачиваясь.

Эркенбрехер продолжал орать, - «Тряпка! Ты позоришь свой взвод! Убирайся отсюда!»

В этот момент Мюнхеберг повалился на раскаленный асфальт.

Почти каждый бывший «элитный» воспитанник знает не понаслышке о подобных историях с бессмысленной муштрой. Вспоминает Ганс Гюнтер Земпелин (Ораниенштайн): «Однажды один из воспитателей построил нас на спортивной площадке. По его свистку мы должны были быстро взбежать на ближайший пригорок. Свистел он очень тихо. Затем по свистку мы бежали обратно. Он проделал это раз десять. Если бы он кричал на нас, это было бы не страшно. Плохо было то, что его свист был едва слышен. Нам приходилось сильно напрягаться, чтобы услышать команду. Это было унизительно.»

Подобные издевательские методы воспитания сплачивали воспитанников и провоцировали ответные акции против любителей чрезмерной муштры. Герд-Эккехард Лоренц, учившийся в то время в Потсдамском интернате, рассказывает: «Вначале всё шло как обычно. Строевые упражнения. Затем раздалась уже набившая оскомину команда „На беговую дорожку марш -марш! Быстро! Лечь! Встать! Лечь! Встать!" Затем с ранцами на вытянутых руках мы семенили утиным шагом. Когда мы снова шли колонной, послышалась команда „Противогазы одеть! Песню запевай!" Стекла противогазов сразу же запотели. Мы запели. Но не строевой марш, а старую шуточную песню о канаве, которая никак не наполнится водой. Мы пропели куплет трижды. В ответ услышали „Песню отставить! Противогазы снять! Отделение стой!" Мы стояли, не шелохнувшись, как стена и при этом улыбались. Воспитатель приказал нам разойтись. Он был бессилен. „Шлифовка" закончилась. Мы победили. Это было здорово!»

Другой принцип воспитания гласил «С кого много спрашивают, тот многого добьется.» Воспитанники должны были выкладываться во время занятий до полного изнеможения, прилагая максимум усилий. Они должны были научиться преодолевать свой страх. Испытания на смелость были будничным явлением в элитных школах. По замыслу воспитателей, их проведение «пробуждало любовь к суровой и опасной жизни.» Так, в «орденбурге» Зонтхофен учащиеся прыгали через парапет верхнего балкона жилых корпусов вниз на снопы сена или на растянутый брезент. Если прыжки совершались вечером в темноте, то они даже не знали; растянут брезент или нет. В интернатах можно было наблюдать такую же картину. Уве Лампрехт из Плёна вспоминает: «Нам приказали прыгать. И здесь было два интересных момента. Во-первых, я должен был иметь храбрость, чтобы прыгнуть в неизвестность. Во-вторых, я должен был верить тому, кто приказывал. Конечно я верил, что он не пошлёт меня на смерть, так как в этом не было необходимости. Однако, позже когда я стал бы солдатом, могло бы случиться, что он отправил бы меня навстречу гибели. Но я должен был бы смело выполнить приказ и не сомневаться в его необходимости.»

Таким образом, воспитанники по приказу доказывали свою смелость. Те, кто прежде никогда не плавал, должны были прыгнуть в воду с трехметровой высоты. Их вытаскивали на берег лишь после того, как несчастные прыгуны пару раз успевали погрузиться и снова всплыть на поверхность. Бывший ученик школы Адольфа Гитлера в Зонтхофене Харди Крюгер описывает ещё более рискованное испытание. Как-то раз зимой его взвод проделал две большие проруби в толстом льду замерзшего озера. Расстояние между прорубями почти десять метров. Задача - прыгнуть в прорубь и подо льдом доплыть до другой полыньи.

Тео Зоммер вспоминает: «Нужно было научиться преодолевать внутренний страх. Мы прыгали в бассейн с десятиметровой высоты. На нас был ранец, стальная каска и снаряжение. Каска крепилась к голове подбородочным ремешком. Однажды она чуть не оторвала голову одному воспитаннику во время погружения в воду.» Проверки на смелость проводились уже во время вступительных экзаменов. У тех, кто отказывался, шансов на поступление не было. Выгоняли из школ и воспитанников, если они проявляли трусость во время проверки. Ганс Мюнхеберг свидетельствует: «Мы называли трусами и слабаками тех, кто показывал свою слабость. Они становились позор всего взвода, всей сотни, Для нас было главным законом доказать свою мужественность. Нужно было научиться переносить боль и не быть бабой.»

Поскольку мужественность считалась великой добродетелью, в Плёне, например, проводились соревнования по плаванию в холодной воде зимой, устраивались забеги по снегу и льду босиком и с обнаженным торсом. «Позором было сдаться,» - подтверждает Тео Зоммер. Клаус Гейе вспоминает о временах пребывания в школе Адольфа Гитлера: «Физические нагрузки были доведены до предела. Часто во время занятий по боксу нашими соперниками выступали более взрослые ребята. Конечно, нам доставалось.»

Так, воспитанники через занятия спортом обучались преодолевать себя, бороться со своими страхами и нерешительностью. Их доводили до состояния полного изнеможения, до той черты, за которой сознание выключается, страх смерти отступает, и человек начинает себя считать органичной частью системы, приказы которой он выполняет без раздумий. По словам Уве Лампрехта, воспитанники должны были усвоить раз и навсегда; они должны «в случае необходимости отдать последнее народу и фюреру.» Им внушали, что преодолевшие себя вырастают не только в собственном мнении, но и в глазах окружающих. В итоге закаленная спортом молодежь должна была осуществить захватнические планы Гитлера. Юбилейный сборник по случаю десятой годовщины создания национал-политических интернатов подчеркивал: «Одним из важнейших средств воспитания национал-социалистического духа у воспитанников интернатов являются физические упражнения. Неважно, кто стал чемпионом. Главное - это переживания всех остальных участников. Если двое юношей храбро бьются на боксерском ринге, то после завершения боя оба чувствуют себя счастливыми.» Общий учебный план школ Адольфа Гитлера гласил: «Целью физического воспитания является побуждение к борьбе как к выражению элементарного желания выжить у индивидуума и у общества. Физическое воспитание есть часть нашего мировоззрения.» Вот что пишет в своем рапорте о «горном путешествии в Альгау» один из воспитателей школы Адольфа Гитлера: «Подобные путешествия требуют напряжения всех сил, отваги и сплоченности коллектива. Зимние горы таят немало опасностей, поэтому мы настаиваем на том, чтобы воспитанники рисковали осознанно и уяснили для себя смысл риска. Продолжительная лыжная прогулка при условии добровольного отказа от достаточного питания отсеивает слабаков. Я был очень рад, что в этом случае ни один из юношей не проявил малодушия или выразил свое несогласие. В преодолении внутреннего малодушия я вижу прекрасный пример готовности к тому, чтобы в нужный момент выполнения ответственных задач человек мог идти на жертвы.»

Под словом «ответственные задачи» имелась в виду война, а сами лыжные путешествия в горы были составной частью подготовки к ней. Заявление Бальдура фон Шираха о том, что «школы Адольфа Гитлера не должны иметь ничего общего с обычными школами» воплощалось в жизнь. Воспитанники учились, по его определению, «верить в невозможное.» Они учились действиям на местности. Они готовились к войне.

Согласно учебному плану национал-политических интернатов ежегодно в течении многих недель воспитанники участвовали в военно-спортивных играх на местности и маневрах. Маршировка на время прекращалась. Юноши жили в палаточных лагерях и имитировали военные действия. Пока они кидали деревянные болванки вместо настоящих ручных гранат. Они учились маскироваться и «использовать местность в своих интересах». Они учились читать по карте, ориентироваться по компасу, отдавать приказания и исполнять их. Воспитанники должны были научиться оказанию первой помощи «раненым»; в последствии им понадобится это на фронте. Учились «убивать» и «захватывать» противника. У каждого «юнгмана» на руке красовалась «повязка жизни». Её носитель считался мертвым, если повязку срывали. Каждый интернат организовывал зимние маневры самостоятельно. На летних учениях все интернаты рейха собирались на одном общем полигоне.

Играли в «войну» в малолюдных, уединенных местах - в Люнебургской пустоши, на озере Фаакер в Каринтии или в Дарсе на побережье Балтийского моря. Эшелоны доставляли воспитанников к месту «боевых действий». Интернаты становились «красными», «синими» и начинали действия друг против друга. Словно на настоящей войне разведывательные дозоры и моторизированные передовые отряды изучали местность и обстановку. Основные силы сосредоточивались в районах ожидания. Кульминацией маневров становились «главные сражения.» Как во времена Фридриха Великого оба войска широким фронтом выстраивались на поле и начинали сходиться. Впереди шли знаменосцы, трубачи и барабанщики. Ганс Георг Бартоломеи вспоминает: «Камеры хроники „Дойче Вохеншау" снимали все происходящее. Генрих Гиммлер или министр Руст позировали со своей свитой. Затем начиналась большая потасовка. Главным было срывание синих или красных ленточек с локтей „противника". После „боя" мы гордо носили эти ленточки в петлицах своих форменных курток.» На настоящей войне ленточки в петлицах уступят место железным крестам. Директор одного интерната писал в 1938 году: «Если армия будет иметь в своем составе столь подготовленных молодых людей, то их легко можно будет превратить в отличных солдат.»

Война всё ещё оставалась игрой, а «мертвые» вновь оживали. Пока у воспитанников не было настоящего оружия. Они имели только «оружие чести» - кинжалы, на которых был выгравирован девиз всех воспитанников национал-политических интернатов. «Больше быть, чем казаться» - эти слова напоминали о том, чтобы воспитанники каждый день стремились к новым знаниям. Вручение «кинжалов чести» воспитанникам каждого интерната превращалось в торжественный спектакль, наполненный священным смыслом. Эта помпезная церемония была задумана как вершина жизни «юнгмана» в годы его пребывания в элитной школе. Отныне он имел полное право носить кинжал как «оружие чести» и с его помощью защищать свою «честь».

« Только смерть или ваша измена способны помешать вам в выполнении своего долга, -наставлял директор интерната в Плёне воспитанников. - Держите ваше тело и душу чистыми как этот кинжал и будьте твердыми как сталь этого оружия чести.» Затем «юнгманы» клялись в товариществе до смерти - «И если один из двоих падет, оставшийся будет бороться за двоих.»

Кинжал выполнял также роль культового предмета, который постоянно напоминал бы своему владельцу о необходимости ведения борьбы за предполагаемые «святые понятия». Один четырнадцатилетний учащийся школы Адольфа Гитлера писал в 1941 году в школьном журнале: «Уже во времена древних германцев был обряд права ношения оружия, а у рыцарей была церемония посвящения в рыцари. Молодежь прощалась с детством и брала в руки меч, чтобы на стороне старших сражаться за свой народ и держать в чистоте свою честь.» Культ кинжала предусматривал его использование в вопросах «защиты чести.» Уве Лампрехт вспоминает наставления своих воспитателей о том, что «оружие можно вложить обратно в ножны лишь тогда, когда на нем есть кровь врага. Враг нападал, а мы защищались.» Ганс-Гюнтер Земпелин рассказывает: «Мы гордились тем, что получили заветный кинжал. Он был символом зрелости. Нечто подобное можно наблюдать у примитивных народов. Однако это срабатывало.»

Срабатывали и призывы директора учебного заведения, озвученные во время церемонии вручения кинжалов. Обращаясь к «юнгманам» 9 ноября 1944 года в Наумбурге, он сказал: «Тысячи воспитанников всех национал-политических интернатов, которые выпускались перед вами, получили это оружие и с честью носили его. Сотни из них пали в сражениях. Они остались верны своей присяге фюреру и народу. Лишь смерть вырвет это оружие из ваших рук.»

Культовое возвеличивание таких понятий, как честь, верность, смерть, требовало жертв со стороны воспитанников уже в первые годы своего пребывания в интернате. Дело происходило в Плёне. Один воспитанник, посчитавший, что коллектив отвернулся от него, взял свой кинжал и вышел вечером прогуляться в ближайший парк. Его сотоварищ по интернату Рольф Диркс описывает этого «юнгмана», как «очень одаренного индивидуалиста». Там, в парке он воткнул кинжал себе в сердце.

Стремление быть бойцом в настоящем мужском коллективе, никогда не показывать слабость, быть суровым и сильным оказывало на некоторых воспитанников чересчур сильное воздействие. Тоска по дому, страх перед воспитателями, постоянная конкуренция со стороны товарищей по учебе становились причиной того, что воспитанники оказывались у крайней границы своих физических и психических возможностей. Однако лишь немногие были готовы просить родителей, чтобы те забрали их из интерната. Сознание своей принадлежности к «самым лучшим», гордость от ощущения «быть избранным» заставляла учащихся держать себя в руках. Будущей элите неустанно повторяли - «Ты должен держаться!» Однажды вечером Ганс-Юрген Земпелин, бывший «юнгман» из интерната в Ораниенштайне, спросил сааме себя: «О, майн гот, неужели я всё время должен стоять навытяжку в ожидании приказов?» Ответ не заставил себя ждать: «Так точно. Ты должен это делать. Тебя учат этому. Ты должен фюреру и своему народу.»

Клаус Гейе, который всего несколько месяцев пробыл в школе Адольфа Гитлера в Зонтхофене, поставил перед собой тот же самый вопрос. Однако ответил на него иначе. Он попросил своих родителей забрать его из интерната, муштра в стенах которого стала для него невыносима. Родители согласились. Клаус был отчислен с уничижительной характеристикой, содержащей обвинения и в адрес родителей. Руководитель школы Адольфа Гитлера в Восточной Пруссии обербанфюрер Людвиг Магзам писал о родителях Клауса, что они «поддались на причитания сына, проявили излишнюю жалость к его „проблемам", что в свою очередь привело к усилению враждебного по отношению к школе поведению мальчика.» Причиной для отчисления послужили «личные качества» Клауса. Мальчик был назван «индивидуалистом с большими жизненными запросами, воспринимающий коллективное воспитание как нетерпимое посягательство на свою личную свободу.» Кроме того, Клаус « чересчур трагично воспринимает любые трения в общении с начальниками и чересчур впечатлителен». Письмо заканчивалось словами «Навязчивое стремление по любому поводу бежать из школы привело к нервным припадкам, которые по мнению школьного врача являются проявлением психосоматического характера мальчика. Отчисление Клауса Гейе не будет потерей ни для школы, ни для будущего корпуса командиров.» Единственной доброй ноткой в характеристике стало признание факта, что мальчик «очень одарен и морально отвечает предъявляемым требованиям.»

Клаус снова стал ходить в обычную школу и с удивлением обнаружил пробелы в своих знаниях. Виноваты ли в этом воспитатели? В школах Адольфа Гитлера работали достаточно молодые люди, не достигшие тридцатилетнего возраста. Как правило, они были выходцами из Гитлерюгенда. Харальд Грундман сегодня так отзывается о них: «Они были хорошими товарищами и у них были самые лучшие намерения. Однако им не хватало знаний. В первые годы существования элитных школ там работали квалифицированные педагогические кадры, но по мере призыва учителей в вермахт, это преимущество сходило на нет. Во всех заведениях действовали учебные планы старшей школы с теми или иными различиями. Национально-политические интернаты стремились к всестороннему образованию своих воспитанников. Питомцы школ Адольфа Гитлера больше уделяли внимания политике, формированию партийного мировоззрения, чем усвоению общеобразовательных знаний. Здесь на первом месте стояло высказывание Гитлера: „Не профессора и ученые, не мыслители и поэты вернули наш народ с задворок. Это заслуга исключительно политических солдат нашей партии." Сами по себе чистые гении в политической жизни не имеют никакой ценности, „если у них нет характера. Для политического лидера характер значит больше, чем так называемая гениальность, а храбрость важнее, чем благоразумие и мудрость. Самое главное заключается в том, что мы создаем организацию мужчин, которая властно, жестко и, если нужно, безоглядно будет защищать интересы нации."

Подобные слова не могли не сказаться на преподавании в гитлеровских школах. На занятиях по «истории народа» с полной серьезностью говорилось о том, «что правильность нашего мировоззрения находит свое подтверждение в истории, географии, расовой науке, культуре, социально-экономическом учении, философии, античной истории и прочих науках.» Американский корреспондент Говард К. Смит, работавший на радиостанцию Си-Би-Эс и газету «Нью-Йорк Таймс», сообщал из Германии о школах Адольфа Гитлера: «Помимо чтения, письма, математики и искаженной немецкой истории молодежь получает знания о том, как работают шахты и как строят мосты. Тренировки спартанской молодежи меркнут на фоне их занятий по физическому развитию. Воспитание в целом направлено на промывку мозгов. Молодых людей заставляют верить в превосходство немцев над всеми другими народами. Их заражают расистской идеологией, учат ненавидеть христианскую веру и систему ценностей. Возможна лишь вера в божественную власть фюрера. Они покидают школу, будучи технически грамотными, сильными, чистоплотными и развитыми физически молодыми людьми, но в плане обладания моральными ценностями их развитие едва ли превосходит развитие орангутанга. Высшая цель, к которой они стремятся, - это героическая смерть.»

Ганс-Георг Бартоломеи свидетельствует: «Особое внимание во время нашей подготовки обращалось на формировании сознания. Мы должны были не только по своему физическому развитию соответствовать требованию фюрера, который призвал молодежь „быть быстрой как борзые собаки, жесткой как кожа и твердой как крупповская сталь." Мы должны были также и внутренне стать преданными идее людьми. Поэтому дважды в неделю помимо обычных занятий мы знакомились с „Майн кампфом" и книгой Альфреда Розенберга „Миф двадцатого века". Это была наша политическая учеба.» Мировоззрение занимало отдельное место в учебных планах. Во время изучения тем «НСДАП», «Взгляд на мир», «Национальная политика» речь шла об идеологии нацистской партии, пути Гитлера к власти, ненависти к «расово неполноценным и второсортным народам». Важнейшей темой на занятиях по истории в каждой элитной школе считался версальский договор. Рольф Диркс вспоминает: «Об этом так называемом позорном мире мы должны были помнить всегда. Мы были обязаны в любом случае вернуть области, потерянные в 1918-1919 годах. Это был наш долг. Так нас учили.» Каждый день «позор» Версаля стоял перед глазами Рольфа. В рыцарском зале интерната в Плёне имелось «версальская ниша», она же называлась ещё «черным окном». На черном бархате за стеклом лежал текст версальского договора, обмотанный тяжелой цепью и проткнутый кинжалом. На памятной церемонии 28 июня 1933 года, посвященной годовщине подписания версальского договора, директор интерната в Плёне напомнил воспитанникам об их «долге». «Юные товарищи! Наша жизнь - это Германия. Мы каждодневно наблюдаем последствия позорного мира. Германию притесняют повсюду. Германия не свободна. Вы не должны успокоиться, пока не устраните этот договор. Германия должна стать свободной, даже если нам суждено умереть.»

Ни один из учебных предметов не подходил для промывки мозгов подрастающего поколения лучше, чем занятия по истории. Тео Зоммер вспоминает о днях своей учебы в Зонтхофене: «Нам втолковывали, что немецкие короли слишком много смотрели на юг, и слишком мало на восток. Исторически колонизация восточных земель должна была рассматриваться как задача многих поколений немцев». Даже занятия по немецкому языку использовались для идеологической обработки воспитанников. Этот факт находил отражение в названиях тем многих школьных сочинений. «В Германии царит диктатура и тирания! Германия готовится к войне! Немецкая культура раздавлена! Что вы можете ответить на эти провокационные обвинения заграницы?» Подобные задания позволяли учителям контролировать степень лояльности своих подопечных в отношении режима. В нацистских элитных школах не только формировали мировоззрение; его подвергали тщательной проверке.

Выбор учебных пособий осуществлялся в зависимости от того, как эти книги освещали вопросы расы, народа и современного положения. Для изучения предлагались следующие темы: «1. Германские племена. 2. Становление и судьба германо-немецкой нации и ее культуры на стыке взаимопроникновения германских племен, христианства и античной культуры. 3.Силы современного мира.» На занятиях по немецкому языку изучали древнегерманские стихотворения, исландские саги и германские средневековые сказания о Нибелунгах. Из произведений Ницше, рекомендованных для изучения будущим вождям, явное предпочтение было отдано книге «Воля к власти». В список обязательной литературы попали такие «шедевры», как «Признание к Германии» Пауля де Лагарде, «Народ без земли» Ганса Грима, «Борьба как внутреннее переживание» Эрнста Юнгера и «Семнадцатилетний под Верденом» Вернера Боймельбурга. Все учебные дисциплины, в том числе и занятия по родному языку, испытывали влияние идеологии. Например, на занятиях по латыни учителям и воспитанникам приходилось иметь дело с абсурдной темой под названием «Римские писатели и еврейский вопрос». На занятия по греческому языку произведения Платона преподносились в контексте философского обоснования «критики демократии». А во время уроков немецкого языка, биологии и «национальной политике» открыто обсуждались идеологические вопросы.

На выпускных экзаменах воспитанникам предлагали решать следующую математическую задачу: «Самолет на скорости 108 километров в час и на высоте 2000 метров над землей сбрасывает бомбу. Через какое время и в каком месте упадет бомба?» На экзамене по биологии звучал вопрос: «Какие факторы заставляют специалистов по расовым вопросам связывать будущее немецкого народа с исторической судьбой северной расы?» На «национальной политике» спрашивали «Какими основополагающими идеями обогатил фюрер национал-социалистическое движение, чтобы привести его к победе?»

Неудивительно, что по многим предметам воспитанники элитных заведений далеко отставали от старшеклассников обычных школ. В деле воспитания будущих фюреров упор делался на занятия спортом, маневрах и военных играх на местности. Из всех нацистских школ наиболее всестороннюю идеологическую подготовку своих воспитанников осуществляла имперская школа НСДАП в Фельдабинге. Своим возникновением она обязана СА. Однако после подавления путча Рема в 1934 году партия установила свою опеку над этим учебным заведением. Влиятельнейшие сановники третьего рейха, такие как Рудольф Гесс, а позже Мартин Борман, лично курировали школу, которая не ставила столь жестких условий кандидатам при зачислении по сравнению с другими элитными школами. Было достаточно иметь хорошее происхождение, здоровье, хорошую успеваемость в учебе и спортивные увлечения. Преподавание в Фельдабинге было акцентировано на предметах, «которые необходимы будущим государственным служащим в их работе и боевому сотрудничеству в деле национал-социалистического строительства.» В учебных планах основное место отводилось занятиям по немецкому языку, истории, географии и вопросам национал-социализма. Еженедельно 14 часов учебного времени занимали по спортивной подготовке. Выпускные экзамены ограничивались собеседованием и рефератом по самостоятельно выбранной теме. Темы имели ярко выраженный политический характер. Например, «Каждая революция требует новых людей», «Война как творец нового порядка в жизни народов», «От земляков к соотечественникам» или «Как оздоровить мир по немецкому рецепту». Ни один из выпускников Фельдафинга не провалился на выпускных экзаменах. Учащиеся Фельдафинга не считали зазорным для себя посидеть за книгой после окончания занятий.

Один из «юнгманов» интерната в Плёне был вынужден с горечью констатировать через год после вступительных экзаменов: «Наше физическое и моральное развитие зачастую носит поверхностный характер... Наше превосходство лежит в области мировоззрения... Мы занимались этими вопросами, к сожалению, очень поверхностно. Наши взгляды ужасно догматичны. Доказательством этому служит наша жизнь, когда мы пытаемся решать сложные и важные проблемы несколькими тезисами. Некоторые из моих товарищей вполне удовлетворены этим положением. Кого-то пустота и поверхностность в этих вопросах заставляет задуматься.» Наверняка, некоторых выпускников Фельдафинга посещали аналогичные мысли.

По прошествии некоторого времени среди родителей учащихся элитных школ стали появляться сомнения в элитарности образования, которое получали их дети. Репутация интернатов вызывала неоднозначные оценки. Имидж был испорчен слухами о том, что в них готовят людей с шаблонным мышлением и с чрезмерно развитой мускулатурой. Довольно беспомощными выглядели попытки национал-политических интернатов исправить эту картину в мае 1944 года в партийном официозе «Фёлькишер беобахтер» Одна лишь фраза «Мы не являемся обществом нулей» уже свидетельствует о падении популярности этих заведений среди молодежи. Автор статьи всячески оправдывает «унификацию» учащихся в ходе воспитательного процесса. Бывшие воспитанники интернатов знают цену этих слов. Фальк Кноблау с трудом догнал одноклассников по реальной гимназии в Гёрлице после своего возвращения из интерната. Сегодня он говорит, что «ему было стыдно оказаться в подобной ситуации, так как до этого момента он считался „элитным" школьником.»

Вряд ли конце своего обучения воспитанники были перегружены научными знаниями. «Тех знаний, которые вы получили здесь, вам вполне достаточно, чтобы выполнить свой солдатский долг,» - напутствовал выпускников начальник школы Адольфа Гитлера. -»Того, что вам сегодня не хватает, суровая школа войны даст вам с избытком. На ней вы приобретете богатый жизненный опыт.»

О нехватке каких знаний шла речь? Харальд Грундман со стыдом вспоминает о своем невежестве: «Мне стыдно, как мало знали мы о немецких поэтах и литераторах от Манна до Бена, какими жалкими были наши знания в математике. В духовной области был полный пробел.» Харри Бёльте, учившийся в интернате в Ильфельде, подтверждает эти слова: «Одним из тяжелейших последствий было то, что мы выросли в религиозном вакууме.»

Другим религиям не было места там, где воспитывали веру в Гитлера. На первых порах религиозное воспитание существовало в интернатах в очень ограниченных масштабах. Через некоторое время оно было отменено полностью. В Наумбурге «юнгманы» спрашивали своего руководителя: «Могут ли совместно существовать национал-социализм и христианство? Церковь получает от государства субсидию в 200 миллионов марок. Это правда? Почему мы должны изучать десять еврейских заповедей? Почему церковь отказывается хоронить одного деятеля из СА?» С 1938 года в национал-политических интернатах были упразднены занятия по религии в независимости от конфессии. В «религиозно-политических» вопросах предписывалось «строго нейтральное отношение.» По заявлению инспектора национал-политических интернатов Аугуста Хайсмайера, речь шла не об отношении к религии каждого отдельно взятого воспитанника, а о государственной позиции в этом вопросе.

Гитлеровские интернаты все больше превращались в места безбожия. В 1942 году лишь каждый четвертый из 6093 «юнгманов» верили в бога. Подобную картину можно было наблюдать и в школах Адольфа Гитлера. Один из учащихся сделал запись в своем дневнике 1 марта 1944 года: «Иду в отдел регистрации актов гражданского состояния. Я покидаю церковь. Мои родители против этого шага, но разве можно платить противнику налоги.»

Вместо религии воспитатели предлагали своим подопечным изучать саги о древних германских богах или историю нацистской партии. Тем не менее, в 1942 году во время первых выпускных экзаменов в одной из школ Адольфа Гитлера приключилось досадное происшествие, очевидцами которого стали сами основатели, хозяева и финансисты школ Лей и Ширах. Они лично стали задавать вопросы выпускникам. Лей спросил о партийной программе. Он не верил своим ушам, но с каждым вопросом становилось очевидно то, что ни один из экзаменуемых не может толком рассказать о партийной программе. «Для нас, - сказал Йоахим Бауман, который вошел в число этих воспитанников, - национал-социализм был нечто большим, чем 24 параграфа партийной программы».

Что он имел в виду? «Для нас национал-социализм был верой в идею сильной и могущественной Германии и в немецкий дух. Было понятно, что только немецкий характер способен вылечить мир, зараженный еврейским духом. Наша задача состояла в том, чтобы не только переубедить наших собственных скептиков, но и донести эту миссию германской весны до остальных европейцев, народы которых относятся к нашей расе.» С такими извращенными убеждениями покидал стены родного заведения в Зонтхофене после пяти лет учебы дипломированный выпускник школы Адольфа Гитлера Йоахим Бауман. Ощущая себя «носителем идеи», он хотел стать «политическим лидером». Сегодня он спрашивает:»Неужели, это был я?»

Однажды в школьной газете Йоахим обнаружил список тем, по которым он и его взвод должны были писать сочинение. В школе Адольфа Гитлера списывание было не в чести. Это занятие считалось «бесчестным». Обычно во время занятий воспитатель писал название темы на классной доске и покидал класс. О тех, кто любил пользоваться шпаргалкой, докладывали сами ученики. Наказание, как правило, выливалось в строгую нотацию о смысле честности. «Итак, юноши, почему вы прибегаете к таким формам классной работы? Вы „избранные" или нет? Пишите сочинение. Тема: „Откровенность и характер". До скорого!»

Это была безобидная тема. Бауман вспоминает о других, которые носили ярко выраженный политический характер. Сама постановка вопросов отражала точку зрения «правых». Уже в названии темы не было и тени сомнения в том, что «Германия лишит Англию звания мировой державы» или что джаз - это «музыка негров». Из названий можно было узнать, как «путем стерилизации уничтожить элементы крови, грозящие расовой чистоте» или как «национал-социализм заменяет собой политические институты христианского учения и освобождает народ из тенет католической церкви». Встречались откровенно агрессивные темы. Например, «о необходимости очищения аннексированных восточных областей от славян». «Выдержанные в духе преданности фюреру формулировки и мысли» сегодня могут вызвать только смех и недоумение. По прошествии многих лет Йоахима Баумана поражает «с какой небрежной простотой они охмуряли нас» и «как естественно я воспринимал эти аргументы». «Мы верили во всё это,» - говорит он и разводит руками. Сегодня он понимает, насколько преступными были его «идеалы» и в какой темноте пребывало его сознание.

Однажды взвод Йоахима Баумана совершил экскурсию в пригород Мюнхена Хаар, в «город идиотов», как тогда его называли. «Один профессор продемонстрировал нам своих пациентов, - рассказывает Бауман. - Мы должны были убедиться в том, что эвтаназия - это благодеяние для этих кретинов. Он пытался выдать убийство душевнобольных людей за гуманный медицинский метод.» Ему не пришлось приложить много усилий, чтобы убедить нас. Беспощадная идея о «праве сильнейшего» и «слабости, недостойной права на жизнь» уже крепко засела в мозгу элитных воспитанников. «Нам не объясняли, - свидетельствует Эрнст-Кристиан Гэдке, учившийся в интернате в Шпандау, - что в мире среди многих народов принято помогать самым слабым. У нас считалось, что такая жизнь не имеет ценности и не может длиться дальше.»

Как учащиеся элитных учебных заведений относились к теме, которая преподносилась им как «еврейский вопрос». Многие из выпускников говорят, что эта тема редко обсуждалась в их коллективе. Уве Лампрехт вспоминает: «О необходимости убивать евреев разговоров не было. Нам только говорили, что мы не должны и не хотим иметь с евреями никаких дел.» «То, что их надо рассматривать как врагов, было очевидно. Само собой подразумевалось, что скоро в Германии не останется ни одного еврея. Еврейская проблема будет решена, пока мы ещё находимся здесь, - описывает Йоахим Бауман тогдашние настроения в Зонтхофене. -Германия освободится от евреев. Мы тогда как-то не думали при этом об Аушвице или газовых камерах. Это было бы немыслимо с точки зрения наших идеалов. Разумеется, мы думали не о ликвидации евреев, а о их экстрадиции или переселении.» Уве Лампрехт добавляет: «Речь тогда заходила и о „концертных лагерях". Именно такое циничное, обидное название тогда использовали в отношении концентрационных лагерей. По нашему тогдашнему мнению, в них содержались абсолютно неразумные люди, выступающие против Гитлера, хотя он выглядел в наших глазах абсолютным благом для народа».

«Велось целенаправленное антисемитское воспитание, - рассказывает Герд-Эккехард Лоренц, бывший воспитанник из Потсдама, - которое подразумевало „окончательное решение еврейского вопроса". На уроках истории периодически всплывали байки об „еврейских отравителях колодцев". Нам внушали, что Англией правят евреи, а миром „еврейские плутократы". Нам показывали пропагандистские фильмы о „еврейско-негритянском джазе" и джазисте Бенни Гудмане, который „своими преступными еврейскими руками" дурно обращался с кларнетом. Нам на примерах показывали, что евреи поганят немецкий язык.» Однажды воспитанников сводили на пропагандистскую выставку в берлинском Люстгартене, которая называлась «Советский рай». Там они увидели и поверили в «бесовскую сущность еврейских комиссаров» и в то, какие опасности несет собой «еврейский большевизм».

Ганс-Гюнтер Земпелин, учившийся в Ораниенштайне, свидетельствует: «Считалось, что антисемитизм уходит корнями в давнюю историю. Нам рассказывали о погроме в Вормсе и Шпайере. Злобный нрав у евреев существовал всегда. Почему они были такие, мы не задумывались, но они такими были всегда. Они жили тогда в гетто.» То, что с началом войны на Востоке евреи вновь должны были жить в гетто, многие воспитанники элитных школ восприняли как разумную меру. Впоследствии сотни тысяч евреев были вывезены из этих гетто в лагеря смерти Аушвиц и Треблинку. Когда в августе 1941 года во время сельскохозяйственных работ в районе Варты воспитанники посетили Лодзь, называвшуюся тогда Лицманштадом, командир взвода написал в своем отчете: «Юнгманам было любопытно взглянуть на гетто.»

Будущие вожди должны были осмотреть места преступлений и уяснить для себя, что происходит с «врагами рейха». Так, например, учащиеся школы Адольфа Гитлера выехали на экскурсию в концентрационный лагерь Бухенвальд. Одним из участников этой поездки был Гаральд Грундман. Его воспоминания помогают глубже понять психологию элитных воспитанников. «Мы въехали внутрь лагеря на автобусе. На воротах была надпись „Каждому - своё". По лагерю мы могли передвигаться только в сопровождении офицера СС.»

Лагерь был подготовлен для подобных визитов наилучшим образом. Воспитанники увидели «образцовый порядок»: чистые бараки, полное отсутствие насилия. Одним словом, это был безобидный трудовой лагерь. Ничто не указывало на то, что Бухенвальд стал местом убийства 56 000 человек. Их уничтожили в ходе «медицинских экспериментов». Об этом будущая элита рейха осталась в полном неведении. Вместо этого голландские исследователи показали им эксперименты с высохшими, сморщенными маленькими человеческими головами. «Они рассказали нам, - вспоминает Грундман, - что они имеют дело с головами туземцев из Индонезии, тогдашней голландской колонии. Эти головы добыли и высушили знаменитые охотники за головами. Затем эти головы очутились здесь. С какой целью головы попали сюда, нам было неизвестно.» Это были головы польских узников. Однако ни один из воспитанников не спросил о происхождении голов.

«Мы увидели людей с разноцветными треугольниками, нашитыми на груди, - продолжает свой рассказ Грундман. - Мы видели, как люди должны были передвигаться только бегом по одной из аллей, и что они должны были снимать головные уборы при виде охранника. Всё увиденное мы объясняли себе тем, что они являются врагами нашего народа. И таких людей мы должны „фильтровать" во время нашей борьбы.»

Во время обхода лагеря воспитанники подошли к группе построек с высокой темной трубой. «Предваряя наши расспросы, нам объяснили, что это крематорий. В лагере постоянно находятся почти 50 000 человек. Эта цифра сопоставима с числом жителей Веймара. В Веймаре имеется крематорий. У нас тоже, ведь люди умирают не только в Веймаре, но и здесь. Мы были удовлетворены этим пояснением.»

Сегодня у Грундмана не осталось сомнений, что его водили по потемкинской деревне. Страшному нечеловеческому миру придали опрятный внешний облик. Теперь он понимает, чего добивались его воспитатели:»Мы должны были мыслить так же, как и они. Сочувствовать и сострадать нам не полагалось. Нас хотели сделать невосприимчивыми к собственной боли и к страданиям других людей. Я должен признать, эта цель была достигнута. Лишь после войны мы впервые поняли, что нам начисто отшибли некоторые чувства.»

Преступления, насилие и террор не нарушали размеренную жизнь в элитных учебных заведениях. «Избранные» жили словно на островах. «В нашем орденсбурге мы полностью изолированы от действительной жизни со всеми её проявлениями, - написал в 1941 году учащийся школы Адольфа Гитлера Райнхард Вильд. - До нас доходят известия о военных событиях. Что знаем мы о продуктовых карточках, талонах на одежду, военных трудностях и прочих лишениях? Лишь во время коротких каникул мы смогли получить некоторые впечатления. Мы живем в своем собственном „государстве, которое предлагает нам совсем другие условия."

Экскурсии в реальную жизнь были редким явлением. Каждый «юнгман» был обязан отработать на одном из рудников три месяца для того, чтобы приобщиться к «жизни народа». Инспектор национал-политических интернатов Аугуст Хайсмайер наставлял: «Когда впоследствии юнгман будет руководить этими трудящимися немецкими людьми, он должен выступать для них не в роли высокого начальника, а в роли вожака этих мужиков. Ему будет намного легче управлять, ибо он сам когда-то был их товарищем по работе. Каждый юнгман ежедневно должен задавать себе вопрос о том, как он будет ладить с этими людьми, которые несмотря на всю тяжесть своей работы и судьбы всеми фибрами своего сердца любят Германию.»

Во время сельскохозяйственных работ многим воспитанникам приходили и другие мысли в голову. Для многих недели, проведенные среди крестьян, стали проверкой их профессиональной пригодности как «носителей нацистской идеологии». Действительность и их мировоззрение вступали в конфликт. Один «юнгман» из Ораниенштайна спросил простого крестьянина:»Как идут дела после того, как выгнали всех евреев?» Ответ настоящего немецкого крестьянина был далек от идеала, который ожидал услышать «юнгман». По словам крестьянина, хорошего было мало. Торговля скотом полностью заглохла с исчезновением евреев. Ошеломленный воспитанник пытался аргументировать. Однако ему не удалось переубедить крестьянина. В их споре победила реальная жизнь, о которой у воспитанников было слишком мало познаний.

Снова и снова возникали вопросы. Почему идет война с британцами, народом родственным немцам? Почему вопреки «Майн кампфу» Германии пришлось воевать на два фронта? Почему евреи считаются «неполноценными», ведь они выжили в течении 2000 лет беспрерывных преследований? Не являются ли они «превосходящей» расой? Подобные вопросы возникали в стенах школ Адольфа Гитлера. Да и сами верные соратники фюрера из числа старой гвардии вряд ли соответствовали принятым образцам. Разве мог считаться германским сверхчеловеком наркоман Генрих Геринг? Да и сам Роберт Лей, создавший и опекавший гитлеровские школы, был далек от идеала. Он был всегда жизнерадостен и многим воспитанникам обещал карьеру капитанов прогулочных пароходов общества «Сила через радость»(«Я построю штук сто этих пароходов, и ты будешь капитаном одного из них»). Его слабости были тайной, известной всем. Каждый знал о частых пирушках в апартаментах Лея в Зонтхофене. Хайнц Гибелер вспоминает, что Лея часто видели в состоянии алкогольного опьянения. Неслучайно ему дали прозвище «имперский алкоголик». Вряд ли кто-нибудь осмелился бы сказать ему правду в глаза. Однако один из учеников школы Адольфа Гитлера отважился на это.

«Рейхсляйтер, Вы знаете, что в народе Вас считают пьяницей?» Йоахим Бауман считает, что это был самый напряженный момент за всё время его пребывания в школе. Лей был настолько пьян, что смог только тихо пробормотать в ответ:»Мальчики, вы должны стать всем, но только не пьяницами.» Репутация Роберта Лея была настолько подмочена, что воспитанников уже не шокировали столь незначительные выходки с его стороны. Тео Зоммер рассказывает:»Был конец января -начало февраля 1945 года. В главные ворота орденсбурга въехал легковой автомобиль. За рулем был сам Лей, рядом с ним одна киноактриса. Она была его любовницей. Он хотел предоставить ей один из трёх лыжных домиков, принадлежащих орденсбургу. Мы ругали его и выместили свое возмущение на генераторе, установленном в том домике. Мы сломали её. В наших глазах домик был частью самого Лея.»

И только один человек оставался вне зоны критики. Этим человеком был Адольф Гитлер. Его обличение было равносильно тяжкому греху. Ганс Мюнхеберг вспоминает о своем восприятии Гитлера:»Это был не бог, но само провидение послало нам его.» «Он был для нас существом высшего порядка,» - говорит Ганс-Гюнтер Земпелин. Ношение самого имени Гитлера уже было знаком отличия и почетной обязанностью одновременно. Один из учащихся школы Адольфа Гитлера писал в своем дневнике в 1940 годы: «Тем самым он оказал нам свое доверие. Это значит, поступать так, чтобы в любое время можно было бы появиться перед ним. Он пример для нас во всем. Мы гордимся честью носить его имя.» Увидеть его вблизи, появиться перед ним - об этом мечтал почти каждый. «Мы всегда могли увидеть эти фотографии, где он склонился к ребятам из Гитлерюгенда. Он похлопывал маленького по щеке, а большому положил руку на плечо, - говорит Тео Зоммер. - Все желали быть на их месте. В конце-концов мы учились в школе Адольфа Гитлера и носили его имя.» Однако Гитлер так никогда и не появился ни в одной из элитных школ.

Разочарование этим обстоятельством было большим. «К сожалению, фюрер так и не посетил нашу крепость, - огорченно писал учащийся элитной школы в 1940 году. - Однако мы надеемся, что в следующем году наше желание исполнится.» Тем не менее, Гитлер не очень-то интересовался делами в «своих» школах. Как поживают «его наследники», ему захотелось узнать лишь в последние месяцы войны. Гитлеру доложили, что многие воспитанники храбро сражались с противником и многие из них «отдали жизнь за фюрера, народ и отечество.» Итак, у будущей элиты оставался лишь один шанс увидеть своего диктатора - побывать на официальных мероприятиях; митингах, манифестациях, его выступлениях. Йоахим Бауман вспоминает день, когда ему удалось осуществить свою давнюю мечту. Это произошло 9 ноября 1937 года.

Бауман и его триста товарищей на поезде отправились из Зонтхофена в Мюнхен, где Гитлер ежегодно в эти дни собирал «старых бойцов», чтобы пышными торжествами отметить день памяти «погибших „ нацистов во время так называемого пивного путча в 1923 году. О провалившемся путче Бауман узнал из книги „Майн кампф", которую им читали каждый день после завтрака. Теперь он замер в ожидании на Каролиненплатц. На этой площади были установлены обелиски в честь погибших. Вместе с десятками тысяч мюнхенцев учащийся школы Адольфа Гитлера Йоахим Бауман ожидал начала церемонии, кульминацией которой было прохождение колонны участников путча во главе с Гитлером. Факелы, установленные на специальных пилонах, освещали дорогу к Фельдхернхалле. Глухая барабанная дробь известила о наступлении торжественного момента. То, о чем Бауману рассказывали на занятиях в „орденсбурге", здесь приняло формы настоящего культа. Прославление смерти, нездоровый пафос радостной готовности нести жертвы - обо всём этом Бауман узнал на занятиях. Еще утром он сам экспромтом цитировал своим товарищам стих из древнескандинавской „Эдды": «Уходят в небытие владения, исчезают кланы. Ты сам умрешь, подобно им. Одно я знаю, что будет вечно жить: Слава великих деяний погибших героев."

Находясь под сильным впечатлением от увиденного, Бауман стоял у края тротуара и разглядывал окружавших его людей. « Было очень тихо, - вспоминает он. - Затем появился человек, который 9 ноября 1923 года нес флаг. Теперь этот реликвия называлась „кровавым знаменем". Примерно в 20 метрах от меня шел Гитлер в скромной коричневой рубахе. Он держал левую руку на поясе и смотрел прямо перед собой». Взгляд Гитлера остался неподвижным даже тогда, когда его взгляд скользнул по лицу Йоахима. Вечером того же дня Бауман писал родителям: «Представьте себе, сегодня я видел фюрера. Он прошел совсем рядом от меня. Возле него были Гесс, Геринг, Геббельс, Юлиус Штрайхер. Их я видел мельком, так как я хотел заглянуть ему в глаза, надеясь, что наши взгляды встретятся. Но он смотрел прямо сквозь меня. Я был так разочарован.»

Однако, не только одни воспитанники были обойдены вниманием со стороны фюрера. Ганс-Гюнтер Земпелин однажды услышал, как группенфюрер СС Аугуст Хайсмайер во время визита в Ораниенштайн горько сетовал на то, что Гитлер лишь один раз принял его. Это случилось после того, как верховное командование вермахта доложило ему, что бывшие воспитанники национал-политических интернатов отлично зарекомендовали себя на фронте в качестве младшего офицерского состава. Гитлер уделил беседе с Хайсмайером всего один час своего времени. Однако группенфюрер СС никак не мог расстаться с надеждой на визит фюрера в один из интернатов. На всякий случай, отреставрировали замок Ораниенштайн. Но Гитлер всё не появлялся.

Зато приближенные Гитлера, и в первую очередь рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер, продолжали активно опекать эти элитные учреждения. Его стремления установить полный контроль над ними частично увенчались успехом. Приказ от 7 декабря 1944 года, подписанный Гитлером, гласил: «Я приказываю, чтобы в дальнейшем младшие офицеры перед началом свой службы в вермахте или войсках СС проходили подготовку в национал-политических интернатах, школах Адольфа Гитлера, имперской школе в Фельдабинге и других учебных заведениях.» Гиммлеру было поручено отвечать за исполнение этого приказа. С самого начала войны ои прилагал немалые усилия к тому, чтобы интернаты превратить в подготовительные школы командного состава войск СС и армии. Он хотел создать сеть таких школ не только на территории рейха, но и в оккупированных странах Европы. В эти школы он хотел направить прошедших расовый отбор юношей из Голландии, Дании, Норвегии, Фландрии и других регионов с «расово полноценным» населением, усилив таким образом военную мощь рейха командными кадрами для ведения дальнейших боевых действий. В 1940 году Гитлер согласился с планами Гиммлера об увеличении числа интернатов. Райхсфюрер намеревался через 5-7 лет иметь в своем распоряжении около 100 национал-политических интернатов.

Приказ Гитлера о подготовке будущих офицеров в стенах элитных нацистских школ совпал с желанием самих воспитанников. Хотя они имели свободу в выборе профессии, тем не менее, большинство отлично понимало, что от них ожидают и стремилось к военной карьере. Подобные настроения среди воспитанников были и раньше, о чем свидетельствует секретная памятная записка главного управления СС от 26 мая 1942. С каждым прожитым днем войны росло желание учащихся стать офицерами и наконец-то проявить себя в деле. Ещё большим был страх, что война закончится быстрее, чем они окончат учебу. «После похода во Францию, - вспоминает Ганс-Гюнтер Земпелин, - к нам подошел наш воспитатель и сказал: „Ну, ребята, идите работайте, готовьтесь к мирному труду." Это показалось нам ужасной перспективой». Инспектор национал-политических интернатов Аугуст Хайсмайер заявил после войны, что более 75 процентов выпускников выбирали для себя военную стезю.

В интернате с завистью говорили о тех, кто уже попал на службу в армию. «Вот повезло человеку, думали мы про себя. Он уже, наверное, занимается настоящими делами», -вспоминает Герд Эккехард Лоренц, бывший воспитанник интерната в Потсдаме. Письма бывших «юнгманов» с описанием героических сражений ещё больше распалял стремление воспитанников поскорее оказаться в армии. Один воспитанник из Ораниенштайна отправил своей матери письмо ко дню её рождения: «Милая мама, я благодарен тебе за то, что ты родила меня таким, каким я стал - стойким солдатом, верным тебе и фюреру до конца. Мы помним клич наших погибших товарищей: Побеждайте и погибайте, если потребуется ради великого дела фюрера! Мы принадлежим ему. Хайль Гитлер, твой мальчик.»

Чудовищные романтизированные лозунги «сладкой смерти во имя фюрера и отечества.» Вот один из образцов - «Рай расположен в царстве павших меченосцев.» Сообщения о смерти своих товарищей на фронтах «юнгманы» сопровождали пением гимна Хёльдерлина: «Приходят вестники победы: Мы победили в битве! Живи, отечество и не считай своих павших ! Ты - самое дорогое и за тебя ценой не постоим!» Что такое война в действительности, «избранная» немецкая молодежь узнала не сразу. Гаральд Грундман вспоминает: «Никто не говорил о том, что на войне бывают ранения в живот и люди мучительно подыхают.» Военнослужащие, награжденные рыцарским крестом, и другие «герои войны», которых направляли в элитные школы с рассказами о победоносных военных компаниях, укрепили воспитанников в их наивном представлении о войне, как о безобидных маневрах на полигоне. «Мы восхищались этими людьми, - говорит Ганс Мюнхеберг, - мы завидовали им. Они пытались утешать нас:»Юные товарищи, не печальтесь, мы скоро закончим войну. Однако и для вас найдется достаточно дел после нашей окончательной победы.»

Они боялись опоздать на войну. Те воспитанники, которые после окончания интерната наконец-то могли отправиться на фронт, считали, что им крупно повезло и нужно, обязательно, совершить что-нибудь героическое. В марте 1944 Аугуст Хайсмайер докладывал Генриху Гиммлеру: «Молодые офицеры - выпускники интернатов отлично проявили себя в боях с противником: Четверо получили кресты с дубовыми листьями, 33 человека награждены рыцарскими крестами, 96 человек награждены немецкими крестами в золоте, 1226 человек погибло и пропало без вести...» В интернаты поступали списки с именами погибших выпускников. «На первых порах мы были горды, - говорит Уве Лампрехт, - что он смог отдать свою жизнь за Германию. Так мы думали в то время. Позже у нас появилось чувство потрясения. Погибали молодые парни, которых мы знали по учебе. Кроме того, погибали на фронте не только наши товарищи. Там погибали и наши отцы.»

Бывший воспитанник интерната в Наумбурге Ганс Бухольц вспоминает:»До конца войны меня воспитывали умирать за отечество, но не жить для него. Мы мыслили согласно лозунгам и призывам: «Ты - ничто. Твой народ - это всё. Германия должна жить, даже если нам придется умереть. Германия будет цвести, и мы погибнем за это.» Один бывший «юнгман» из интерната в Кёслине, погибший вскоре на фронте, писал в своем завещании: «Если мне суждено погибнуть, то я хотел бы, чтобы люди восприняли это событие следующим образом: это была необходимая, охотно приносимая мною жертва на алтарь победы Германии. Это было главное дело моей солдатской жизни.»

Уже осенью 1944 года Хайсмайер хотел превратить все интернаты в «прочные опорные пункты сражения» - в последние бастионы давно проигранной войны. В январе 1945 года ему стало ясно, что поражение неизбежно. Тем временем шла эвакуация воспитанников тех интернатов, которым угрожал прорыв Красной Армии. Только в школах Адольфа Гитлера делали вид, что всё идет своим чередом. Шла подготовка к новому учебному году. Руководство Гитлерюгенда планировало открытие новых элитных школ в каждой области рейха через два-три года. Следующая по плану школа Адольфа Гитлера должна была открыться в феврале 1945 года в Вартеланде.

Для «юнгмана» Герда-Эккехарда Лоренца начало конца наступило 19 апреля 1945 года. Его взвод был направлен из Потсдама в Шпандау, где обосновался Хайсмайер. Юноши передвигались на велосипедах. Они были обвешаны оружием: фаустпатроны, карабины и автоматы. Хайсмайер встретил их в «опорном пункте Раделанд», так теперь именовался интернат в Шпандау. Пять дней спустя «игры» закончились и война предстала в своем ужасном обличии перед Лоренцем и его товарищами.

Это была не первая боевая операция «юнгманов». До неё они уже однажды обстреляли красноармейцев, прячась в лесу, и вернулись без потерь. Однако 24 апреля 1945 года они пережили событие, потрясшее их. Воспитанники заняли позицию, которую незадолго до этого покинули немецкие солдаты. В окопах лежали трупы молодых солдат люфтваффе и зенитчиков, исколотые русскими четырехгранными штыками. Вид изувеченных тел привел юношей в состояние шока. «Юнгманы» ещё ни разу не видели убитых людей. «Никто из нас не посмел заговорить громко, - вспоминает Лоренц. - Неужели, и нам скоро придется также лежать на земле? Рядом с трупами лежали фотографии. Матери, сестры, подруги?» Воспитанники всё ещё верили, что двенадцатая армия генерала Венка прорвет кольцо окружения вокруг Берлина и переломит ход битвы. Хайсмайер обещал им это. «Нужно продержаться всего 24 часа, - вспоминает Ганс Мюнхеберг слова Хайсмайера. - Фюрер находится в Берлине. Вы должны быть верны ему. Армия Венка в пути. Ещё 24 часа, максимум 48 часов, и судьба переменится.»

Следующее утро началось с мощного артиллерийского обстрела. Затем загрохотали реактивные установки, называвшиеся «сталинскими органами.» Пятый взвод национал-политического интерната из Потсдама попал под обстрел. «Юнгманы» оказались в окружении. Ближе к вечеру сквозь треск пулеметов и гранатные разрывы послышались крики и стоны. Их воспитатель Отто Мёллер был тяжело ранен. Его ноги были раздроблены осколками гранаты. Он просил морфий:»Сжальтесь надо мной, дайте морфий!»

Ходили разные слухи. Армия Венка вот-вот подойдет. Якобы, против неё брошены отборные сталинские войска. Кто-то сказал, что Хайсмайер со своей женой Гертрудой Шлотц-Клинк, руководительницей женского союза Германии, направился на запад и бросил воспитанников на произвол судьбы.

В ночь на 26 апреля «юнгманы» из «группы Хайсмайера» предприняли попытку прорыва. Лоренц и его товарищи пробивались в сторону аэродрома Гатов. Аэродром был уже окружен и простреливался русскими. Часть воспитанников снова пошла на прорыв. В суматохе последних боев они потеряли друг друга. Во время обороны Берлина каждый третий «юнгман» из пятого взвода национал-политического интерната в Потсдаме был убит. Совращенные, обманутые, уничтоженные. «Сдаваться было нельзя. Можно было только погибнуть,» - говорит бывший ученик школы Адольфа Гитлера Гаральд Шлотц. Ему было тогда 15 лет.

Воспитанники школ, носившие имя Гитлера считали своим долгом «погибнуть как рыцари против смерти и дьявола» в «последнем сражении». Один из них писал 11 февраля 1945 года:»Десять дней тому назад я покинул родные места и с тех пор участвую в боях. Мы выбили иванов из одной деревушки поблизости. Вместе с нами наступали ребята из Гитлерюгенда. Их было человек 40 - 60. Они присоединились к нам добровольно. В основном, это были парни из школы Адольфа Гитлера из Варты и педагогического училища. Я с радостью наблюдал их во время атаки. Они бежали, прыгали, стреляли и всегда были впереди. Ополченцы отстали от них метров на 200. Наши ребята пели и кричали «ура» во время атаки. Многие погибли. Самым младшим было по четырнадцать с половиной лет. Так мы воплощаем наши идеалы.»

На фотографии Гитлера, найденной в кармане одного из убитых учеников, была сделана надпись: «Когда другие колеблются, мы верим тебе ещё больше.» Фанатизм приводил их к собственной смерти. Два ученика школы Адольфа Гитлера были заброшены в тыл наступающего противника 21 февраля 1945 года в Нордайфеле. Эсэсовцы дали юношам радиопередатчик. Они должны были сообщать разведывательные данные командованию вермахта о британских и американских силах в этом прифронтовом районе. Рядом с «орденсбургом» Фогельзанг вспыхнули ожесточенные бои за плотину на реке Урфт. Уже на второй день после заброски в тыл оба «партизана» были схвачены американским патрулем. Вначале их отправили в лагерь военнопленных под Аахеном. Там они предстали перед военным трибуналом девятой американской армии. Отношение американцев к «Вервольфу»( так назывались немцы, оставленные в тылу союзников для подрывной работы), было однозначным. Приговор гласил: Смерть через расстрел по обвинению в шпионаже.

Юношей перевели в тюрьму в самом Аахене. Их защитник, американский офицер настаивал на помиловании. Затем потянулись недели в ожидании окончательного приговора. Узников перевезли 30 мая 1945 года в Брауншвейг, 31 мая представитель американского военного суда объявил им, что помилование отклонено, и казнь назначена на 10 часов утра следующего дня.

Американцы разрешили юношам написать прощальные письма родителям. Один из них по имени Франц попытался объяснить родителям причины, толкнувшие его на выполение этой миссии в Нордайфеле:»Я сделал это не для правительства, которое обмануло и предало нас. Я сделал это, глубоко надеясь, что тем самым я послужу моей любимой немецкой родине и моему народу.» В письме говорилось и о том, что он гордится возможностью умереть за Германию, а не за Геббельса и Гиммлера. Письмо заканчивалось так:»Священник уже приходил к нам. Я готов ко всему. Через два месяца своего заключения я понял, что значит верить в господа. Можно сказать; рядом с тобой кто-то есть, кто-то может утешить тебя в огромной беде, когда никто из людей уже не в состоянии помочь.»

Воскресным утром 1 июня 1945 года состоялась казнь. Американские солдаты привязали приговоренных к столбам на дне заброшенного карьера под Брауншвейгом. Гробы были уже приготовлены. Ровно в 10 утра раздался залп расстрельной команды. Францу исполнилось 16 лет и 5 месяцев, его другу Герберту было 17 лет.

Вместе с крушением гитлеровского рейха рухнули все мечты и надежды «будущих фюреров». «Вокруг меня и внутри меня обрушился целый мир, - вспоминает Ганс Бухольц, учившийся в интернате в Наумбурге, - всё, что имело для меня ценность, вдруг куда-то подевалось. Люди, на которых я смотрел с обожанием, превратились в преступников. Идеи, ради которых я жил и за которые я был готов умереть, оказались преступными.» Самоубийство Гитлера стало для многих ударом и одновременно сняло пелену с их глаз. «Я выл как дворовый пес,»- признается Ганс Мюнхеберг.

Мир лежал в руинах. Бывший воспитанник интерната в Наумбурге, ставший впоследствии главнокомандующим НАТО в Центральной Европе, Леопольд Халупа вспоминает:»Это был мир, в который я верил до последнего дня. Я был уверен, что великий немецкий рейх выиграет войну благодаря «чудо-оружию», которое было в его распоряжении.» Эта фатальная вера в «чудо-оружие» сохранялась у многих, пока они не попали в плен. Эрнст Лоренц, бывший «юнгман» из Потсдама находился уже в плену, когда однажды солнечным майским днем он почувствовал мощный порыв ветра. «И что же я подумал? Это, наверное, ветер от ударной волны, вызванной нашим „чудо-оружием". Ведь в конце-концов, откуда-то налетел этот вихрь.»

Годы бесконечной промывки мозгов и муштры не могли не оставить следов. Многие бывшие воспитанники элитных школ в течении долгих лет не могли избавиться от иллюзий и легенд, на которых строилось их воспитание. Лишь с годами к ним пришло понимание того, что они верили в химеры. Бывший «юнгман» из Шпандау Кристиан Гэдке подтверждает: «Всё, что с нами делали, и в чём мы охотно участвовали, было подчинено одной цели -героической смерти.»

Каждый второй воспитанник элитных школ погиб, став жертвой бесчеловечной нацистской педагогики. Однако многие из бывших «избранных» всё ещё продолжают доказывать преимущества этого воспитания. Например, Ганс-Гюнтер Земпелин считает, что их «хорошо готовили для нехороших дел.» Уве Лампрехт придерживается следующего мнения: «В то преступное время, полное крови, смерти и беззакония, я жил как на острове. Я имел крышу над головой и у меня была пища. Мне не нужно было шляться без дела по улицам.» Безусловно, многое в интернате его огорчало. А что ему навредило? В послевоенное время Лампрехт состоялся как хороший врач. Он говорит, что воспитание, полученное в интернате, помогло ему прожить полнокровную хорошую жизнь. Очень большое количество «избранных» сделало на редкость успешную карьеру. Они постоили её на тех принципах, на которых их самих воспитали - на дисциплине, выдержке, строгости. Уве Лампрехт сказал, что от идеологического балласта они избавились довольно быстро. Харди Крюгер, например, ещё будучи молодым киноактёром, помогал евреям перебираться в безопасную Швейцарию. Мартин Борман младший стал священником в Конго. Подавляющее большинство бывших элитных школьников освободились от нацистского духа.

Что остается в итоге? «Рубцы на душе,» - говорит Харди Крюгер о временах, проведенных в школе Адольфа Гитлера. - С той поры у меня возникла непреодолимая тяга к справедливости, удивительная терпимость к каждому думающему по-другому, к любой иной религии. Эти чувства появились вопреки тому, чему меня учили в те времена.»

Ганс-Гюнтер Земпелин, возглавивший впоследствии концерн с миллиардным бюджетом, всегда помнит о «многих прекрасных, достойных любви молодых людях, жизнь которых оборвалась в 18 и 19 лет. Эти юноши стали жертвами преступного режима.»


Назад| Оглавление| Вперёд